Белых людей томила жажда. Они знаками объяснили старухе, что им нужна вода, и сунули револьверы обратно за пояс. Впрочем, она и без того слишком хорошо понимала, что означают эти обезумевшие глаза, обвислая, высохшая кожа на лице, припухший язык — пришельцы едва были в силах бросить ей несколько торопливых слов. Но в бочаге оставалось так мало воды, что ей не хотелось показывать его. Однако от них необходимо было отделаться, поэтому она стала карабкаться на камни, за которыми была вода, и они последовали за ней.

Белые пили очень умеренно и наполнили водой свои мехи. Потом сходили за лошадьми и вычерпали всю воду до последней капли; лошадей они поили из своих фетровых шляп. Старуха наблюдала за ними, угрюмо бормоча что-то себе под нос, а они громко смеялись над ее гневом.

Затем белые подстрелили несколько диких голубей, прилетевших к водоему напиться, и поджарили их на костре, но женщинам дали только по кусочку жесткой солонины, которая хранилась в их чересседельных сумках. Женщины поели; однако страх их усилился, когда они увидели, что белые располагаются на ночь у костра. Старуха предупредила молодую, что они должны бежать, как только забрезжит утро. Воды нет на десятки миль вокруг, и им придется идти целый день, чтобы добраться до ближайшего водоема.

Белые стали расспрашивать, где еще есть вода. Старуха притворилась, что не знает, и не отвечала им. Они пытались заговорить с молодой, но и та только хмурилась, молча прижимая к себе ребенка и бросая на них испуганные, гневные взгляды. Тогда белые схватили старуху и связали ей руки и ноги. Молодая женщина пыталась бежать, но она была еще слишком слаба и к тому же ей мешал ребенок. Они поймали ее и тоже связали. Затем легли и заснули, не обращая внимания на бормотание старухи и пронзительные крики молодой женщины.

На другое утро белые только и говорили, что о воде. Где вода? Отведут их эти ведьмы к воде? Старуха продолжала упорствовать и молчала, но молодую мучила жажда; она знаками попросила дать ей глоток воды. Белые опять накормили ее солониной, отказавшись дать хоть каплю из своих мехов, хотя сами налили воды в кружку и пили у нее на глазах.

Они знали, что делают. Не в первый раз уже они пользовались этим приемом: накормив туземца шпигом или солониной, белые не давали ему воды до тех пор, пока тот, обезумев от жажды, не приводил их к ближайшей мочажине или водоему. Молодая женщина понимает, что им нужно, и наверняка приведет их прямо к воде, решили они.

Один из белых схватил ее, посадил на лошадь. Она отчаянно вырывалась и тянулась к своему ребенку. Тогда другой белый подобрал ребенка, швырнул матери, и они поскакали.

— Габби! Габби! Воды! воды! — кричали белые. Молодая женщина, плача, указала на излом голубоватой горы, видневшейся вдали. Старуха же скрылась за деревьями.

Золотоискатели разбили лагерь у подножия этой горы, где был скрыт вырытый туземцами колодец, а на рассвете их настигло племя, к которому принадлежали обе женщины. Черным дождем обрушилась туча копий. Позднее, когда в Кулгарди нашли золото, у этого колодца были обнаружены кости белых.

Калгурла — молодая женщина, которая в тот день родила ребенка, — была уже старухой, когда она рассказала Динни Квину об этих белых. Это были не первые, которых она встречала. Тот ребенок умер, но у Калгурлы потом родилась девочка Мири; это случилось после того, как Калгурла и еще две женщины были похищены белыми старателями.

Всю жизнь Калгурла была верна обычаям своего народа. И хотя она в течение многих лет кочевала со своим племенем между разбросанными по стране лагерями золотоискателей, ненависть к белым и страх перед ними никогда не покидали ее.

Больше всего на свете Динни Квин любил вспоминать былое. Этот старый золотоискатель, опытный и выносливый, чуть прихрамывающий на одну ногу, с насмешливыми искорками в голубых глазах, был еще молодым, когда он отправился с первой партией старателей в сентябре 1892 года из поселка Южный Крест в Кулгарди по следам Артура Бейли.[3]

В тот день, когда Арт Бейли с набитыми золотом чересседельными сумками въехал в поселок со стороны соленых озер, там не было ни души, рассказывал Динни.

Стояло свежее весеннее утро. Мелкие озерца у подножия холма, на котором раскинулся поселок, вспыхивали серебром в лучах солнца. Белые домишки и лачуги напоминали издали горсть кем-то брошенных ракушек… По большей части они казались безлюдными, вымершими. Строения и вышки рудника стояли пустые и безжизненные, их высокие паукообразные копры отчетливо выступали на фоне неба.

И все-таки этот поселок на унылом холме, окруженный бесконечными зарослями кустарников, был аванпостом цивилизации, как бы островом среди неизведанного простора.

Под бледно-голубым небом темно-серая чаща кустов тянулась до самого горизонта: беспредельная первобытная глушь — низкорослые деревья, каменистые кряжи, пустынные песчаные равнины на сотни миль кругом.

Южный Крест! Всего несколько лет назад родился он, этот поселок, точно созвездие того же имени, вспыхнувшее в ночи. Это созвездие привело партию старателей к воде и золоту, поэтому так и было названо это место. Южный Крест опроверг мнение тех, кто утверждал, что никогда в Западной Австралии не будет найдено столько золота, чтобы игра стоила свеч.

В то время поселения на Лебединой реке переживали тяжелый экономический кризис — следствие неудавшегося земельного бума и финансового краха в других, более старых колониях — Новом Южном Уэльсе и Виктории. Весть о том, что вокруг Южного Креста открыты месторождения золота, вывела Западную Австралию из состояния застоя.

Вскоре лесистые кряжи и широкие равнины от самого побережья до поселка уже кишели старателями, рудокопами, лавочниками и перекупщиками. Они шагали рядом со своими упряжками и вьючными лошадьми все двести сорок миль или ехали по железной дороге, которая доходила лишь до Нортема, центра процветающего района пастбищ, а затем тащились остаток пути в фургонах или пешком. Маленькие суетливые поезда — их было мало, и ходили они редко — совершенно не отвечали потребностям того огромного движения, которое началось после открытия новых золотых приисков.

О золоте, найденном в Йилгарн-Хиллсе, ходили легенды, и люди, охваченные золотой лихорадкой, пускались в путь, готовые плестись целый месяц пешком и ночевать под открытым небом, лишь бы не упустить возможность нажить сразу целое состояние. Они грезили о том, что там, на краю далекого неведомого Запада, их ждет новый Балларат или Бендиго.[4]

Поселок Южный Крест рос на глазах в пылу безудержного оптимизма безумных надежд. Все новые и новые старатели возвращались из окрестностей с самыми обнадеживающими вестями. Одна за другой открывались разработки. После первого самородка, переплавленного в местной кузнице, надежды выросли до небес, хотя самый слиток каким-то таинственным образом исчез. Вскоре компании «Фрезерс», «Фрезерс-Саут», «Сентрал» и «Сентрал-Экстендид» уже набрали по две-три сотни рабочих, и поселок из кучки палаток превратился в настоящую улицу с рядами крытых жестью и старой парусиной лачуг, с землянками и хибарками, лавками, кабачками и канцелярией инспектора.

Но лето было здесь долгое и сухое, не хватало ни пищи, ни воды. Пресная вода доставлялась крайне скудными порциями из немногих водоемов, расположенных поблизости среди обнажившихся гранитных пород. Бурение давало только соленую воду. Надо было устанавливать опреснители, чтобы ее могли пить люди и животные. Кроме того, соленая вода коварно разрушала недавно импортированное машинное оборудование: она разъедала стенки котлов и загрязняла дробильники. В фрезерских рудниках добывалась только черная амальгама, хотя руда сулила богатство.

Акции упали до нуля, и наступил застой. Затем появился новый директор, были введены новые способы опреснения воды, и рудники на время ожили. Черная амальгама стала давать хороший выход золота. Добыча увеличилась, но выросли также издержки производства. Хозяева снизили заработную плату, и рудокопы забастовали.