— Ой-ой-ой, — вздохнул он, оглядывая голые каменные стены. — Опять тюрьма! Слишком рано я себя поздравлял. Интересно, был ли Мэтью в этой тюрьме?

Тут луч солнца упал на противоположную стену, и Доктор увидел, что на ней выцарапаны какие-то знаки и буквы. Он подошел поближе и начал их рассматривать. И конечно же, среди разнообразных инициалов он скоро нашел две самые корявые и плохо процарапанные буквы М.

— Да, — сказал он. — Мэтью побывал и здесь. Кажется, он даже этим гордится. Все-таки жизнь — странная штука!

С этими словами Доктор разломил пополам приготовленную для него буханку хлеба и начал жадно есть. Надо сказать, что он был ужасно голоден.

— Какой чудесный хлеб, — пробормотал он, положив в рот последнюю крошку. — Совсем свежий. Надо спросить у тюремщика, где он его достает. Да и постель не так уж плоха, — добавил он, ущипнув матрас. — Вздремну-ка я немного. Я уже и не помню, когда я в последний раз как следует высыпался.

И Доктор снял свой сюртук, положил его в изголовье вместо подушки и лег.

Когда же в десять часов утра в камеру вошел старший полицейский в сопровождении высокого седого господина, они увидели, что узник громко храпит, вытянувшись на лежанке.

— Гм, — тихо пробормотал седой господин, разглядывая Джона Дулитла. — У него не такой уж страшный вид, у этого убийцы, а?

— Да что вы! — воскликнул старший полицейский. — Это только говорит о том, сэр Уильям, что делает с людьми преступная жизнь. Представляете, он может спать, как невинный младенец, после того как сбросил с обрыва свою бедную жену!

— Хорошо, оставьте нас одних, — попросил седой господин. — Возвращайтесь через пятнадцать минут. И кстати, вам совсем не обязательно кому-нибудь рассказывать, что я здесь.

— Слушаюсь, сэр Уильям, — сказал полицейский и вышел, заперев за собой дверь.

После этого седой господин подошел к лежанке и постоял над ней несколько минут, разглядывая мирно похрапывающего Джона Дулитла.

Потом он осторожно тронул его за плечо и позвал:

— Дулитл, эй, Джон, проснись!

Доктор медленно открыл глаза и приподнялся на локте.

— Где я? — сонно спросил он, — Ах да, конечно, в тюрьме.

Тут он уставился на стоящего перед ним человека, и его круглое лицо расплылось в улыбке.

— Боже праведный! — воскликнул он. — Это же сэр Уильям Пибоди! Ну и ну, Уильям, как ты здесь оказался?

— У меня больше оснований спросить, как ты здесь оказался, — рассмеялся седой господин.

— Боже! — забормотал Доктор. — Мы с тобой не виделись, должно быть, уже пятнадцать лет! Последний раз это было… Постой, постой: тогда мы еще здорово поспорили из-за охоты на лис. Кстати, ты бросил это занятие?

— Нет, — ответил сэр Уильям. — Правда, теперь я охочусь только два раза в неделю. Дела в суде забирают почти все мое свободное время. Ты знаешь, что пять лет назад меня избрали мировым судьей?

— Нет, этому нужно положить конец! — с жаром воскликнул Доктор. — Это несправедливо по отношению к лисам: одна лиса против дюжины собак! Кроме того, с какой стати за ними вообще нужно охотиться? У лисы тоже есть свои права: такие же, как у тебя и у меня. Это же просто абсурд: множество взрослых людей гоняются на лошадях за одним маленьким бедным зверьком!

Старый господин сел на матрас рядом с Доктором, откинул голову назад и расхохотался:

— Все тот же неисправимый старый Дулитл! Вы когда-нибудь видели что-нибудь подобное: сидит в тюрьме по подозрению в убийстве и первое, что он делает, когда я прихожу к нему, — открывает дискуссию об охоте на лис! С тех пор как я тебя помню маленьким мальчиком, разглядывающим в лупу всяких жучков и паучков, ты совершенно не изменился. Слушай меня внимательно: я пришел сюда не для того, чтобы поспорить с тобой о правах лис. Я же тебе сказал — я мировой судья, и тебя должны будут через час привести ко мне на допрос. Но сначала я хочу услышать твою версию того, что произошло. Я случайно увидел твое имя в полицейской книге — и узнал, что ты обвиняешься в убийстве собственной жены. Поскольку я тебя неплохо знаю, я еще могу допустить, что ты убил какую-то бедную женщину, которая настолько спятила, что вышла за тебя замуж. Но во что я никак не могу поверить, так это в то, что у тебя вообще когда-нибудь была жена. Так что же ты все-таки натворил? Мне сказали, что моряк береговой охраны видел, как ты сбрасывал с обрыва в море какую-то женщину?

— Это была не женщина, — опустив глаза, сказал Доктор.

— Тогда кто же?

Тут Джон Дулитл начал внимательно разглядывать свои ботинки и ерзать на месте, как нашкодивший школьник, которого застали на месте преступления.

— Это была тюлениха, — сказал он наконец. — Дрессированная тюлениха, переодетая женщиной. Ее хозяева с ней плохо обращались, и она захотела убежать из цирка обратно на Аляску, в свое стадо. А я ей помогал. Ты не представляешь, как это было чертовски трудно — переправить ее сюда из Эшби по суше. Чтобы ее вид не вызвал ни у кого подозрений, я переодел ее в женщину. Сначала за нами гнались люди из цирка. А потом, когда мы наконец добрались сюда и я сбрасывал ее в море, это увидел один моряк из береговой охраны. Он и арестовал меня. Что это ты так смеешься?

Сэр Уильям Пибоди, который на протяжении всего рассказа Доктора пытался сдержать улыбку, наконец не выдержал и расхохотался. От смеха он даже схватился за живот.

— Когда они сообщили мне, что это твоя жена, — сказал он, вытирая слезы, — я сразу почувствовал, что здесь пахнет чем-то другим. И действительно: от тебя ужасно воняет рыбой!

— Тюлени и должны пахнуть рыбой, — сердито ответил Доктор. — А мне пришлось нести ее на руках почти полдороги.

— Ты никогда не повзрослеешь, Джон, — покачал головой сэр Уильям. — А теперь скажи мне: тебя кто-нибудь видел с похищенной барышней? Хоть я и могу снять с тебя обвинение в убийстве, но выгородить тебя в деле о краже тюленихи будет не так-то просто. Как ты думаешь, ваши преследователи знают, что вы здесь?

— Что ты, конечно, нет. Мы отвязались от них еще в Эшби. Потом в Шотлейке, когда мы ехали в дилижансе, нас приняли за дорожных грабителей. Ну и переполох же мы там подняли! После этого нас никто ни в чем не подозревал, до тех пор, пока… пока…

— Пока ты не сбросил свою возлюбленную даму с обрыва, — вставил сэр Уильям. — Кто-нибудь видел, как тебя сюда привели?

— Нет. Когда мы шли в тюрьму, на улицах не было ни души. Кроме трех матросов береговой охраны и одной женщины (она, наверное, жена одного из них), никто в городе не знает, что меня арестовали.

— Прекрасно, — обрадовался сэр Уильям. — Тогда, я думаю, мы легко все уладим. Тебе придется подождать здесь, пока я отдам соответствующие распоряжения. А потом уезжай отсюда как можно быстрее.

— А как же береговая охрана? Они, наверное, все еще ищут тело.

— Нет, они уже перестали этим заниматься. Им удалось найти только плащ и шляпку «жертвы». Мы скажем, что ты просто выбрасывал в море старую одежду, ведь отчасти так оно и было, правда? А когда я им объясню, в чем дело, все разговоры о тебе прекратятся, а даже если и не прекратятся, они вряд ли дойдут до твоих циркачей. Но послушай, Дулитл. Я хочу попросить тебя об одном одолжении: не мог бы ты больше не приводить сюда своих зверей и не бросать их с наших обрывов? А? Если это войдет у тебя в привычку, мне будет уже трудно объясняться с полицией. К тому же, твои проделки наносят непоправимый вред цирковому делу. А сейчас подожди здесь, пока я все не улажу официально, а потом поскорее уезжай из наших краев, понятно?

— Хорошо, — ответил Доктор. — Спасибо тебе. Но послушай, я все же хочу поговорить с тобой об охоте на лис. Представь себя в лисьей…

— Нет, нет, нет, — сказал сэр Уильям, поднимаясь. — Сейчас я отказываюсь продолжать этот спор, Джон. Слышишь, сюда уже идет старший полицейский. И вообще в нашей стране чересчур много лис. Надо же как-нибудь контролировать их численность.