— Как только больной придет в себя, — попросил комбат, — напоите его чаем.

— Он кем же вам приходится? — поинтересовалась сиделка.

— Братом.

— Братом? — женщина удивленно всмотрелась в лицо китайского командира. — Что-то не похоже.

Комбат промолчал. Постояв еще несколько минут возле Миши, он ласково дотронулся ладонью до его горячего лба, потом повернулся и, по-военному чеканя шаг, направился к выходу.

Больше Михаил Карпунин не встречался с Пау Ти-саном. Сколько сил потратил он на то, чтобы разыскать китайского командира! Михаил Миронович показывал нам копии своих запросов в воинские части, в адресные столы.

— Последние годы, — говорит он, — я искал Пау Ти-сана через китайские организации. Запрашивал посольство в Москве, обращался с письмом в редакцию издававшейся в Пекине газеты «Дружба». Просил помочь в моих розысках. Но, знаете, в громадной стране найти человека только по фамилии, да и то, должно быть, не очень точно произносимой по-русски, — дело не простое. Тем более, что на весь Китай, как я узнал, имеется что-то около тысячи фамилий. Выходит, людей с такой же фамилией, как у моего командира, там сотни тысяч. Вот и попробуйте найти!..

Истощенная тяжелым походом армия постепенно приходила в себя. В частях и подразделениях наводился порядок, заново составлялись списки личного состава, оружия, обмундирования, боеприпасов.

Когда поступила отчетность из китайских подразделений, в штабе ахнули. Таких излишков вооружения не было ни у кого. В батальоне Пау Ти-сана насчитывалось свыше десятка пулеметов, в китайском батальоне Ян-чжуня, входившем в Дербентский полк, — пятнадцать, в небольшом сравнительно отряде Лан Фу-чина — три. В казарму полетел приказ сдать сверхкомплектное, формально не числящееся за подразделением оружие на склад.

Узнав о предписании штаба, красноармейцы запротестовали: «Не отдадим! Это наши пулеметы. Без нас они все равно остались бы в песках».

Пау Ти-сан позвонил в штаб и сказал, что бойцы сверхкомплектные пулеметы сдавать отказываются.

Из штаба поступило грозное отношение. Потом другое, еще более грозное. «В случае невыполнения приказа…», далее перечислялись кары, ожидающие виновных.

«Дело о пулеметах» дошло до председателя Временного военно-революционного комитета, начальника политотдела армии С. М. Кирова. Он приехал к бойцам, разобрался, почему они так настойчиво добиваются отмены приказа о сдаче излишков оружия. Как вспоминает бывший комиссар Дербентского полка Федор Михайлович Яковенко, Киров сказал тогда бойцам:

— Это хорошо, что вы, товарищи, хотите крепко белых бить. И то, что вы пулеметы вытащили из песков и на своих плечах донесли сюда, — тоже очень хорошо. Ваши руки — крепкие, рабочие, надежные руки. Вы делом доказали, что умеете хорошо использовать оружие против врагов Советской власти. Пусть пулеметы останутся у вас. Громите ими белогвардейскую нечисть.

После этого из штаба армии не поступало больше никаких запросов об «излишках вооружения». Пулеметы остались у китайских добровольцев.

Они им вскоре пригодились. Не на фронте, а в самой Астрахани, когда в городе вспыхнул мятеж.

Его подняли местная буржуазия, казачьи верхи, белогвардейское подполье. Момент для свержения Советской власти казался им подходящим: с востока к городу приближались астраханские и уральские белоказаки генерала Толстого; севернее, в недалеком Гурьеве, высадился английский десант; южнее, в Петровске (нынешний Махачкала) держались англичане; они же шныряли по Каспию у самого устья Волги, забрасывали в Астрахань свою агентуру.

Ревком объявил в городе чрезвычайное положение. Два полка местного гарнизона, засоренные купеческими и кулацкими сынками, были разоружены, а их оружие передано рабочим. Дружинники вместе с приданными им китайскими бойцами несли усиленную охрану телеграфа, вокзала, пристаней, государственного банка. Другие воинские части прикрывали подступы к Астрахани, где с минуты на минуту можно было ждать появления регулярных белоказачьих сил.

10 марта утром в городе раздались тревожные гудки, винтовочная стрельба, пулеметные очереди, залпы артиллерийских орудий. Мятеж начался.

Несколько бойцов из Владикавказского батальона под командованием Лю Фа-ляя охраняли в этот час подходы к пристани. Здесь бой начался почти с первыми тревожными гудками.

Китайские красноармейцы залегли за бруствером из мешков с песком. Офицерский белогвардейский отряд, численностью раз в пять превосходивший горстку китайцев, наступал с трех сторон. Гремели выстрелы. Офицеры выкатили где-то раздобытое ими легкое орудие и били по красноармейцам прямой наводкой. Потом пошли в атаку.

Лю Фа-ляй видел свою главную задачу в том, чтобы держаться. Держаться как можно дольше. Держаться до последнего.

Один за другим бойцы выбывали из строя. Вот уже за бруствером осталось в живых трое, двое, один… Это был Лю Фа-ляй. Раненный, он еще некоторое время удерживал мятежников, а потом, чтобы не сдаться врагам, застрелился.

Делясь своими воспоминаниями, Михаил Миронович Карпунин говорил нам:

«Когда в Астрахани начался белогвардейский мятеж, я лежал в тифозном бараке. Как тяжело было узнать, что несколько моих товарищей по китайскому батальону погибли в боях с мятежниками. Особенно горевал я по Лю Фа-ляю. Отличный товарищ был и очень хороший командир — мужественный, инициативный, внимательный к бойцам.

Выписавшись из госпиталя, я первым долгом пошел на могилу павших красноармейцев. Долго стоял возле небольшого, поросшего весенней травой холмика. „Да будет наша русская земля вам пухом, дорогие китайские друзья!“ — говорил я себе».

Через неделю после ликвидации астраханского мятежа, когда город еще не оправился от ран, нанесенных уличными боями, пришла вдруг волнующая и радостная весть: в Венгрии революция! В Будапеште Советская власть!

Совсем немного времени прошло с тех пор, как китайские труженики, заброшенные в поисках хлеба на чужбину, со стороны смотрели на бурлящие революционной демонстрацией улицы русских городов.

А теперь сколько живого интереса в глазах тех же людей, какое волнение написано на лицах. Обступив Лю Си, пришедшего в казарму с газетой, они взволнованно расспрашивали о венгерских событиях, просили строку за строкой перевести все телеграфные сообщения.

Пусть Венгрия и сейчас остается для них страной, о которой они имеют самое смутное представление. Это не важно. Они зато знают венгров, — тех, что служат вместе с ними в XI армии, что воюют бок о бок с ними. Хорошо воюют.

И вот теперь — такая радость! На родине у венгерских товарищей революция. Там Советы, там народ взял власть, стал хозяином страны. Сначала Россия, сейчас Венгрия… Что ж, если так пойдет, скоро, может быть, и в Китае то же самое будет…

Волнующая весть пришла утром, а вечером в Народном доме состоялся интернациональный митинг, посвященный провозглашению Венгерской Советской Республики.

Венгры чувствовали себя именинниками. Их поздравляли, обнимали, жали им руки.

Выступал Киров. Он образно описывал пролетарский корабль, вышедший в безбрежное море разбушевавшегося империализма, Ленина, являющегося рулевым этого корабля.

Ча Ян-чи, присутствовавший на митинге, с волнением слушал Кирова. Когда Сергей Миронович говорил о победоносном пролетарском корабле и тех, кто плывет под его парусами, Ча Ян-чи, как он сейчас с улыбкой вспоминает, искренне подумал, что Киров имел в виду именно его и его товарищей — бойцов китайского батальона. Ведь это они, не колеблясь, вступили на корабль русской революции, плывут через бури и штормы к победе. И рядом — русские братья, и братья венгры, и братья чехи, и братья поляки… Сынов всех народов собрал под парусами революционного корабля великий рулевой Ленин.

А Сергей Миронович, обращаясь к присутствующим в зале красноармейцам интернационалистам, продолжал:

«…Вы здесь не чужие. Перенеся невероятные лишения, испытав невероятное горе и несчастья, вы в конце концов получили непосредственную возможность приобщиться к тем светлым идейным лозунгам, которые написаны на этих красных знаменах… Еще раз повторяю вам, что, как бы ни старался издыхающий буржуазный мир воспрепятствовать нам в наших завоеваниях, какие бы преграды ни ставил, какие бы обвинения ни высказывал по нашему адресу, какие бы ужасные бури ни ожидали нас на нашем океане, наш корабль достаточно прочно забронирован и пройдет через все препятствия.