– И прекрасно! – пророкотал, входя в комнату, какой-то здоровяк. – Если они хотят войны, то все равно добьются ее! Так чего зря тянуть?

На здоровяке была льняная рубаха. Длинные волосы рассыпаны по плечам. На шее внушительных размеров медальон и меч у пояса. Судя по расхристанному виду, Марков предположил, что перед ним кто-то из дворян. Входя, рыцарь пригнулся под низкой дверью и по пути успел шлепнуть по ягодице уходившую служанку.

– В этом доме слишком низкие потолки – его строили для мышей! – сказал он. – Я уже набил себе пару шишек!

– Вам, сэр, – заметил Невский, – любые потолки кажутся низкими! Позволь представить тебе, Кирилл, это сэр Фрэнсис Лайон, я надеялся, что он сможет сопровождать меня в поисках, но в свете случившегося…

Сэр Фрэнсис безо всякого смущения и с удовольствием поскреб шею.

– Рим давно искал повод для ссоры! Не удивлюсь, если убийцы действовали по их поручению!

– Нет, нет! – запротестовал Невский. – Это не в интересах понтифика – собирать под свои знамена вечно ссорящихся вассалов и пытаться натравить на нас! Слишком много сил уйдет при ничтожной выгоде!

– Я не доверяю всем им! – сказал рыцарь. – И думаю, будет лучше, если и вы им не будете доверять!

– Как тебе понравился Лондон? – спросил Невский у Кирилла.

Марков нахмурился, не понимая.

– Откуда ты узнал?!

Невский улыбнулся.

– Я почувствовал. Хотел присоединиться к тебе, но не было времени, да и не уверен точно, что смог бы – иногда это чертовски трудно. Особенно теперь!

– А что теперь?

– Лучше тебе не знать!

Сейчас Маркову казалось, что Невский говорит с ним не как с равным. Это был разговор заботливого отца с сыном, а не беседа двух старых друзей-погодков. Время, проведенное здесь, наложило на Евгения свой отпечаток.

– Ты помнишь всех наших? – Марков давно хотел задать этот вопрос.

– Помню ли я? – Невский сглотнул комок, подбежавший к горлу. – Да, конечно… Если бы я только мог, Кирилл, вернуть все назад! Альбина, наверное, вышла замуж и теперь счастлива?

– Вышла, но счастлива ли она, сказать не могу.

– А мама?!

– С ней все хорошо, насколько это вообще может быть в ее положении.

Кирилл не раз испытывал желание пойти к Флоре Алексеевне и сообщить ей, что ее сын жив, более-менее здоров и сейчас скачет на вороном скакуне с мечом в руках. Однако возвращаться к психам очень не хотелось. Марков не мог знать, что подобный рассказ был бы принят Флорой Алексеевной более чем благосклонно, ибо и сама она, хоть и лишена была возможности путешествовать во времени, давно уже жила в двух мирах – Ленинграде конца двадцатого века и старинных хрониках, листаемых долгими одинокими вечерами.

– Но, – сказал Невский, ухмыляясь, – как оказалось, и в смерти есть положительные стороны. По крайней мере в моем случае. Атмосфера здесь не в пример чище!

– Разве есть кто-то еще, кроме нас?!

– Кроме тебя, Кирилл. Ты забыл – я не могу перейти назад, передо мной словно стена стоит. Думаю, что да – есть такие люди!

Было видно, что вопрос этот его действительно тревожит. Но то, что услышал в следующее мгновение Марков, по его мнению, было уже слишком.

– Мне кажется, – продолжил Евгений, – что есть не только люди!

– В смысле?!

– Тебе знакомо слово «цверги»? – спросил Невский.

Слово прозвучало коротко и громко, словно пистолетный выстрел. Сэр Фрэнсис посмотрел на них настороженно. Марков задумался, слово было как будто ему знакомо, но где он его встречал – в книге или, может быть, во сне?

– Эти чертовы северяне тащат к нам свою нечисть, будто нам мало своей! – проговорил рыцарь.

– Вы знаете что-то о цвергах, добрейший сэр? – поинтересовался Кирилл.

– Слышал кое-что… Пока вы, – сэр Фрэнсис повернулся к Невскому, – странствовали, я нанял нового слугу из норманнов. Малый неплохой, хоть и глуповат. Он и потчевал меня разными историями в ненастные вечера. Эти цверги – маленький народ, вроде наших фейри. Они не выносят солнца и под его лучами превращаются в камни. Ну а я сказал ему, что им бы тут понравилось, потому что за последний месяц солнечных дней было столько, что и по пальцам одной руки пересчитать можно! Однажды эти карлики сковали для богов цепь из разных забавных вещей, которых нет на свете, – женской бороды, шороха кошачьих шагов и корней гор. Боги посадили на эту цепь огромного волка – когда-нибудь он сорвется с цепи и наступит конец света, прости господи! Вообще христианину не подобает слушать подобные вещи, – добавил он, оправдываясь, – но я лишь пересказываю то, что слышал от этого олуха!

– Сказки! – заявил Марков, но тут же посмотрел на друга, ища подтверждения. – Разве нет?

Евгений пожал плечами.

– Есть многое на свете, друг Гораций, что и не снилось нашим мудрецам!..

Кирилл вздохнул.

– Неужели мы должны опасаться этих… цвергов? – спросил он недоверчиво, подумав, что у длительного пребывания в этом времени есть свои отрицательные стороны. Например, Невский, кажется, становился безосновательно суеверен. Впрочем, не ему судить.

– Что-то происходит. – Женька нахмурился. – Вернее, должно произойти, но, как ты уже понял, время и пространство – понятия более чем условные. Ты должен вернуться назад!

– Что-нибудь еще случилось? – поинтересовался сэр Фрэнсис.

– Пока нет! – сказал Невский. – Я рад, сэр, что вы здесь, потому что сам я должен снова отправиться в путь и не знаю, когда вернусь и вернусь ли вообще!

Марков хотел возразить, но в этот момент почувствовал, что снова уходит. Он вцепился скрюченными пальцами в подушку, заметил недоуменное выражение на лице сэра Фрэнсиса, прощальный взгляд Невского. Увидит ли он его еще?.. Кирилл пытался сопротивляться неведомой силе, тащившей его назад, но исход этой борьбы был предопре-делен.

При свете дня больница показалась Иволгину вовсе не таким уж страшным местом. Персонал выглядел живее и добродушнее, и рисунки с героями сказок, украшавшие холлы, не казались ему уродливыми. И вообще все было просто замечательно. Потому что с Верочкой все было в порядке. Ну почти в порядке! Вадим не мог успокоиться, пока не увидел ее своими глазами и не услышал от лечащего врача, что опасаться за ее жизнь и здоровье нет причин. Обычная простуда, от которой скоро не останется и следа.

– Если подумать, – объяснял ему тем же вечером отдохнувший Марков, – ты сам устроил панику практически на пустом месте, и само собой, теперь, когда все благополучно разрешилось, жизнь кажется тебе прекрасной и удивительной. Так, брат Иволгин, не годится – говорю тебе как человек, хорошо знакомый с психиатрией. Это называется истеричность!

– Во-первых, – хмурился Иволгин, который, напротив, был и выглядел чертовски усталым, – сплюнь или постучи – ничего еще не разрешилось. Вот когда она будет здесь, здоровая и веселая, вот тогда можно будет сказать, что все разрешилось! А во-вторых…

Он зевнул и допил свою чашку – с тем самым успокаивающим чаем.

– Во-вторых, не знаю, что тебе сказать. Есть, наверное, в твоих словах некая сермяжная правда, но исправить себя в данный момент не могу – сил нет! Я завтра над этим подумаю!

Верочку вскоре выписали, и жизнь снова потекла своим чередом. Регулярно приходила участковая докторица с труднозапоминаемыми именем-отчеством, которые Иволгин записал на специальной бумажке, но все равно забывал и путался. Докторица строго смотрела на него поверх очков и снабжала наставлениями на все случаи жизни. Вадим эти советы тоже записывал, вкладывая листочки в старый потрепанный том «Мать и дитя», презентованный еще в первые дни его отцовства кем-то из знакомых.

Альбина однажды заметила, что Вадим похож на маленький такой кораблик, который пробирается к своей цели наперекор ветрам. Марков, которого она тогда призвала подтвердить сие наблюдение, хмыкнул что-то в своей новой, слегка снисходительной манере, которая тем не менее нисколько не задевала Домового.

Что ж, плывем дальше!