– Я категорически против! – На благородном лбу Бертрана Бертрановича от волнения даже выступили капли пота. – Я ведь уже разъяснял вам!…

– Я прекрасно помню, профессор, о чем вы говорили! – сказал генерал. – Однако информация, которую мы получили, заставила меня пересмотреть наши планы.

– Я ознакомился с результатами, – Дего потряс папкой, – и не вижу причин восклицать: гибель грозит отечеству!

– Бертран Бертранович, – вздохнул Сонников. – Здесь мы вступаем в область, в которой вам лучше было бы прислушаться к моему мнению, а не наоборот.

Дего склонил голову, изъявляя готовность слушать – у него уже был план действий, разработанный как раз на такой случай.

Поездка в Москву, к которой он подготовился тщательнее, чем Папанин к арктическому походу, по мнению Бертрана Бертрановича себя полностью оправдала. А ведь добиться аудиенции с Андроповым было ох как непросто. В кремлевских стенах Дего бывал и прежде, но теперь казалось, что какая-то неведомая сила пытается помешать этой встрече. Впору было подумать о заговоре, в котором должны были участвовать и омерзительная московская погода – в октябре пошел мокрый снег, аккурат в день прибытия Дего, и московские таксисты – машина, которую Бертран Бертранович взял у вокзала, сломалась на половине пути к гостинице. Плохая примета? Дего не был суеверен, но тут не грех было и поплевать через плечо.

Что делать в Москве, он уже знал. К генеральному пришлось пробиваться через третьих лиц, старых знакомых, которые щедро делились с профессорам слухами. Теперь Дего был в курсе, что Юрий Владимирович уже давно и тяжело болен. Знал, что генсек подключен к искусственной почке, поскольку его собственные больше не функционируют. Слышал, что после процедур очищения крови от шлаков он еле стоит на ногах. Но также ему было хорошо известно, что в отличие от инертного Леонида Ильича нынешний генсек продолжает держать в своих руках государственные дела. На это и был расчет. Возможно, правду говорили и те, кто утверждал, что Андропов, несмотря на одолевавший его недуг, не помышляет об уходе. Впрочем, и по этому поводу вспоминали Брежнева – в определенный момент тот тоже, казалось, забыл совершенно о своей болезни, продолжая строить планы на будущее, когда окружающим было уже совершенно очевидно, что дни правителя сочтены.

Бертран Бертранович до последней минуты сомневался в том, что поступает правильно. По существу, это был донос – то, до чего он никогда в своей жизни не опускался. Но сейчас слишком многое было поставлено на карту.

Секретарь провел Дего в один из многочисленных кремлевских кабинетов. На столе не было телефонов, помещение, судя по всему, давно пустовало. За окнами шел все тот же дождь. Дего сидел и ждал, когда за ним придут. Время шло, он посматривал на часы, думая о том, что каждая минута теперь на счету и что, может быть, никогда за всю историю человечества время не было так дорого, как сейчас.

– Вы хотели меня видеть?

Профессор вздрогнул. Генсек вошел почти неслышно. Бертран Бертранович растерялся, почему-то казалось, что встреча будет проходить по-другому – более официально, что ли! Генеральный пожал ему руку. Рука Андропова была сильной, а голос хорошо поставлен, но Дего было не обмануть. Перед ним был глубоко больной человек – слухи, роившиеся вокруг недугов Андропова, даже не отражали полностью всей картины. Юрий Владимирович поспешно, слишком поспешно опустился в кресло. Дего выждал несколько мгновений, прежде чем начать рассказ; речь его была краткой, одни только факты. Андропов слушал молча. О существовании коллапсера ему было хорошо известно, но известие о его недавней активации стало новостью.

– Они скажут, что не хотели меня беспокоить из-за пустяков, – сказал он задумчиво. – А я сделаю вид, что верю в это… Вам часто приходилось притворяться, Бертран Бертранович?

Дего кивнул.

– Чаще, чем мне бы того хотелось, товарищ генеральный секретарь.

Андропов вздохнул.

– Но это, наверное, не самое страшное! Я понял все, о чем вы говорили. Думаю, в целях безопасности государства было бы разумнее всего не только прекратить эксперименты, но и, возможно, демонтировать установку. Как вы на это смотрите?

– Мне тяжело ответить на этот вопрос, – сказал откровенно Дего. – Этой работе я посвятил часть своей жизни, и лучшую ее часть. Кроме того, Юрий Владимирович, располагая документацией, коллапсер несложно воссоздать снова, проблему составит только выбор места!

– Что ж, товарищ Дего, – сказал генсек, – тогда мы уничтожим и документацию! Здесь не может быть полумер, вы сами это понимаете, иначе бы не пришли ко мне!

– А что будет с этими людьми?… – спросил Дего.

Андропов вздохнул.

– Я позабочусь о том, чтобы они вас больше не беспокоили, – сказал он, и Дего понял, что требовать дополнительных разъяснений не имеет смысла.

– Ну что ж, как говорится, чему быть, того не миновать! – сказал Маратов, член партии с тридцать второго года.

Он смотрел прямо перед собой – чтобы взглянуть на Сонникова, ему пришлось бы развернуть кресло на девяносто градусов – старость не радость. Генерал, только что изложивший результаты эксперимента, внимательно посмотрел на остальных членов политбюро. «Сборище старых крокодилов!» – подумал он. Неудивительно, что генсек стал назначать секретарями ЦК комбайнеров из родного Ставрополья.

Перед войной средний возраст членов Политбюро равнялся в среднем сорока пяти годам. В начале шестидесятых – шестидесяти. Нынешним порядка семидесяти пяти. Что будет дальше, если тенденция сохранится? Средств чудесного омоложения совет-ская наука, самая передовая в мире, еще не придумала. Во времени перемещаться можем, но остановить это самое время пока не способны. Впрочем, эта наука по крайней мере могла поддерживать жизнь в престарелых членах Политбюро вроде Пельше. Пельше решили не тревожить сегодня – Сонников знал, что тому осталось немного, как и большинству из присутствующих. Эта была та часть информации, которую он решил не доносить до остальных. К чему огорчать верных соратников!

Помимо членов политбюро здесь было еще несколько человек, в основном из силовых ведомств – старые проверенные друзья.

– А вот это, товарищи, решать нам – чему быть, а чему не быть! – сказал он веско.

Головы присутствующих повернулись к нему. Мумии зашевелились, в их глазах проснулся интерес, смешанный с недоверием. Даже Маратов снизошел и все-таки развернулся вместе с креслом в его сторону.

– Что вы предлагаете? – спросил он.

– Я предлагаю не ждать милостей от природы, а использовать имеющиеся у нас возможности для активных действий. Мы можем и должны уберечь государство от скатывания в анархию!

Дего здесь не было – профессор «ухаживал» в Ленинграде за своим драгоценным коллапсером и не смог бы прибыть на заседание, даже если бы его пригласили.

Но приглашение Дего послано не было. С того самого дня, когда профессор впервые беседовал на Литейном с генералом Сонниковым, за Дего, как и за всеми прочими гражданскими участниками проекта, было установлено строгое наблюдение. Генерал был в курсе московского вояжа ученого и с тех пор считал его безусловным предателем. Впрочем, Сонников еще раньше понял, что Дего категорически против его затеи и не помогут ни кнут, ни пряник. Профессор находился в том возрасте, когда угрозы уже не страшат, а в ответ на обещание всевозможных благ только печально улыбался. Не тот человек, не тот характер. Никогда не был стяжателем Бертран Бертранович.

«Легко быть святым, когда уже ни в чем не нуждаешься и никого не боишься», – думал Сонников. Думал, впрочем, без особого негодования. Помощь Дего была неоценима, но, как известно, незаменимых людей у нас нет, и за время последних запусков к управлению коллапсером было допущено несколько ассистентов – все из числа проверенных сотрудников. Так что кадры имелись.

Единственной преградой на пути оставался сам Андропов. Именно генсек, а не могущественный Комитет государственной безопасности, который западному обывателю казался средоточием чудовищной власти. На деле ужасный «кей-джи-би» был только исполнителем воли партийной верхушки, которая, в свою очередь, не подлежала контролю со стороны госбезопасности. Здесь, наверху, могли плестись любые интриги. Именно этим и занимался в настоящий момент Сонников – плетением интриг.