— Вы, может быть, знаете, — наше время называют «прекрасной эпохой», — пояснил маркиз.

— И я совершенно уверена, она навсегда войдет в историю Парижа, — сказала Вада. — Когда я приехала в Шербург, то подумала, что оказалась на одной из страниц самой истории.

— Мисс Спарлинг, мы с вами можем быть совершенно уверены, что принимаем в этом участие.

Маркиз поднялся, собираясь уйти.

— Если вы меня простите, — начал он, — я не буду ждать любезно предложенного вами бокала вина. Парижские отели не отличаются быстротой обслуживания, — не то что у вас в Нью-Йорке.

— Да, как видите. Я вас понимаю! — сказала Вада.

— Хотите, я зайду за вами в три часа, — галантно предложил маркиз. — Мы покатаемся по Булонскому лесу и обсудим планы на сегодняшний вечер. Уверен, они вам понравятся.

— Я тоже так думаю, — ответила Вада, — и заранее благодарю вас.

Она присела в реверансе, а маркиз поклонился и вышел, прежде чем официант пришел наконец спросить, что они хотели бы заказать.

«Все так забавно», — думала Вада, когда маркиз вез ее в своем красивом фаэтоне через Булонский лес.

Никогда она еще не видела таких элегантных «викторий»— легких экипажей, двухместных закрытых автомобилей и ландо, столь прекрасную публику и великолепных лошадей. Казалось, каждый здесь соревнуется со всеми и хочет выглядеть красивее, оригинальнее и ярче, чем другие. Глядя на красивые выезды, каскады фонтанов и изобилие цветов, невозможно было представить, что когда-то на этом месте был естественный лес. Сейчас он стал искусственно живописен — в том стиле, как его задумал Наполеон III.

Оглядевшись, Вада поняла сказанные кем-то слова:

«Кроме земли и деревьев, все в Булонском лесу не натурально. Единственно, чего там нет, — так это механической утки».

Потом, правда, Вада узнала, что необходимости в рукотворных зверях и птицах здесь нет. Маркиз показал ей Зоологический сад и пояснил, что его создавали для разведения и акклиматизации иноземных животных и растений.

Они ехали мимо теплиц, ротонды с шелковицей, мимо знаменитого птичника, вольера с дичью, миновали аквариум.

По озеру скользили веселые гондолы, а на берегу прогуливались люди, на которых просто нельзя было не обратить внимание. Они прохаживались беспечно и праздно, надеясь, видимо, что их драгоценности, наряды, их лошади и жокеи вызовут ревнивую зависть окружающих.

Сосредоточенно управляя упряжкой, маркиз почти все время молчал, но, когда говорил, Вада замечала в его глазах кокетство. Маркиз вообще разговаривал с ней несколько более фамильярно, чем позволил бы себе, зная, что перед ним Эммелин Хольц. Но девушка твердо решила воспользоваться его предложением и посмотреть Париж.

Нэнси Спарлинг пожелала ей хорошо провести время и увидеть как можно больше. Сейчас Вада хотела использовать все возможности, — кто знает, представится ли ей в будущем еще такой случай.

Она вспомнила обещание, которое дала Пьеру, и сказала себе, что, конечно, не позволит маркизу отвезти ее к нему домой, если он ей это предложит после вечера в Мулен Руж.

Хотя он и смотрел на нее горящими глазами, Вада сочла, что он ведет себя весьма осторожно. Если его мать — подруга миссис Хольц, то маркиз не позволит себе обидеть служивших в ее доме людей, полагала девушка.

Когда он привез ее к отелю «Мерис», Вада от всей души поблагодарила маркиза за прогулку по Булонскому лесу.

— Я зайду за вами в семь часов, мадемуазель, — сказал он, — и мы сможем пообедать до того, как отправимся в Мулен Руж.

Немного нервничая, Вада решила спросить, куда маркиз собирается ее везти обедать, но он предупредил этот вопрос:

— Думаю, вам понравится обед в «Гран-Вефур». По-моему, там подают лучшую в Париже еду.

— Мне бы очень хотелось ее попробовать, — ответила Вада. — Благодарю вас за это предложение.

Сегодня вечером, сказала она себе, одеваясь к обеду, не может быть и речи о приглушенных тонах и простеньком платьице, накануне позволившем ей не выделяться среди бедных поэтов. Но и в роли компаньонки Эммелин Хольц, за которую она себя выдавала, появиться слишком нарядной было бы ошибкой. Поэтому она не остановилась ни на одном из новых туалетов, который мог бы вызвать подозрение маркиза, и выбрала платье, купленное еще в Нью-Йорке. Оно, несомненно, выглядит немного проще, чем творения чудесных рук великого Уорта.

Платье цвета незабудки оказалось ей очень к лицу. По низу оно было оторочено множеством мягких кружев, такое же кружево украшало глубокий вырез и пышные рукава. О драгоценностях не могло быть и речи; Вада позволила себе завязать на шее маленький бантик в тон платью и надела на головку обруч из голубого бархата.

Вечером француженки обычно появлялись в шляпах, но Ваде это казалось странным, к тому же она еще не нашла себе модистку. Впрочем, девушка заметила себе, что утром непременно попросит господина Уорта рекомендовать ей лучшую шляпную мастерскую.

Чэрити подала ей бархатную накидку того же цвета, что и платье. Было лето, и накидку украшал не мех, а лебяжий пух. Вада надеялась, что маркиз не сочтет это слишком роскошным для девушки-компаньонки.

В то же время Вада считала, что, если бы маркиз думал только, что она всего-навсего работает у богатой мисс Хольц и не имеет положения в обществе, он бы не пригласил ее. Иначе это выглядело бы оскорбительно.

Когда маркиз зашел за ней, увидев ее, он воскликнул:

— О, вы просто восхитительны!

От такого комплимента невозможно было и дальше пребывать в печали. Вада надеялась, что невыносимые сердечные муки, тяготившие ее весь день, развиваются.

Она старалась не думать о Пьере. Здравый смысл подсказывал ей, что не стоит омрачать недолгое пребывание в Париже тоской о человеке, которого встретила только вчера. Но он уже вошел в ее жизнь, и как бы Вада ни пыталась убедить себя, что все это плоды разыгравшегося воображения, Пьер потряс весь ее душевный мир.

Ошибки не было: поцелуи Пьера пробудили девичье сердце к любви, о которой Вада всегда мечтала и которая где-то ее ждала.

«Любовь всегда стремится ввысь, подобно пламени».

Она словно наяву слышит голос Верлена и эти его слова.

Уже потом, после того как Пьер поцеловал ее, пламя вспыхнуло и охватило ее целиком, дав понять, что пришла любовь.

«Я не буду больше о нем думать, не буду…»— говорила себе девушка.

Но он теперь постоянно был рядом. Его лицо стояло у нее перед глазами, его губы владели ее губами.

«Я сейчас должна думать только о маркизе и о том, куда он меня повезет», — сказала себе Вада, когда они вошли в ресторан «Гран-Вефур», оказавшийся совсем не таким большим, как она себе представляла.

Вада читала раньше об этом королевском дворце, когда-то принадлежавшем знаменитому герцогу Орлеанскому. Он сразу стал самым богатым человеком во Франции, превратив дворец в увеселительное заведение с игорными залами и ресторанами. Именно здесь, как Вада поняла, собирались самые хорошенькие женщины Парижа, чтобы услаждать джентльменов.

От бурного веселья, экстравагантности и непристойности тех времен остался практически один «Гран-Вефур». Его стены все еще украшали прекрасные тонкие фрески эпохи Директории, потолок был расписан в стиле Людовика XVI и пережил революцию. Вдоль стен стояли удобные красные диваны.

Пока Вада разглядывала зал и посетителей, пришедших сюда пообедать, маркиз сказал:

— Именно здесь Жозефина обедала с Наполеоном Бонапартом в начале их любовного романа.

— Неужели? Как интересно! — воскликнула Вада.

— А художник Фрагонар, писавший самых красивых женщин, умер, правда, семидесяти четырех лет, после того как съел здесь слишком много мороженого «мараскине».

Вада рассмеялась:

— Мы должны быть осторожными.

Но когда принесли еду, трудно было удержаться, чтобы не съесть столько же, сколько Фрагонар. Блюда были превосходны — выше всяких похвал.

— Расскажите мне о себе, — попросил маркиз. — Теперь все молодые американки, как и вы, не соблюдают условностей?