— Держи руль прямо! — кричит он на бегу, несясь почти лоб в лоб со мой.

Да у меня, собственно, и в мыслях не было куда-то сворачивать. Марат словно взлетает, отрываясь от земли в гигантском прыжке, и, перелетев через раму давно почившего с миром лобового стекла джипа, на лету цепляется за ствол турели, приземляясь на ноги позади меня.

— Горячий, скотина! — бормочет он, потирая руки. Видимо, ствол пулемета, еще совсем недавно посылавшего в меня сотни пуль, не успел остыть даже на холоде Безмолвия.

— Становись к турели. — говорю я, не обращая внимания на его слова. — Прижучим этот грузовик! Сейчас идем прямо, а потом я резко ухожу влево. Будь готов в этот момент полоснуть по бакам.

— Понял. Только сильно близко к ним не сворачивай, а то не зацепят из автоматов, так нароет взрывом боекомплекта.

Я утапливаю педаль акселератора в пол, несясь к обреченному грузовику. За моей спиной в руках Марата оживает пулемет, от отдачи которого содрогается вся машина.

«КАМАЗ», словно еж, ощетинивается вспышками выстрелом. Стартует из жерла миномета очередная мина, уносясь за стены завода… Надо отдать должное этим мадьяровцам, даже понимая, что наш пулемет через пару секунд разнесет их на мелкие кусочки, они продолжают бить по заводу, прикрывая своих. Выполнять свой долг, как бы пафосно это не звучало.

Я пригибаюсь к рулю, слыша, как впиваются пули в каркас турели. Марату хорошо, он защищен стальным щитом турели, а мне какого?

— Ира! Влево! — кричит он, когда до грузовика остается метров двадцать.

— А попадешь?

— Хрен его знает! Но если ты не свернешь, то точно попадут они!

Я выворачиваю руль влево, чувствуя, как машина подчиняется мне, буксуя в насте. Только бы не застрять, а то нас пришпилят к этому джипу, как коллекционных бабочек!

Обошлось. Мы несемся теперь параллельно «КАМАЗу», отчего мне становится еще хуже — теперь пули бьются в правую дверь, бодро пролетая над ней.

— Стреляй, твою мать! — кричу я, буквально ныряя под сиденье и держа педаль газа рукой, так как моя нога коленкой впирается в мой же подбородок.

Пулемет строчит не переставая. На несколько секунд мне кажется, что сейчас мы или врежемся куда-то, так как я, скрючившись под приборной доской, совершенно не вижу, куда мы едем, или мадьяровцы все же накроют нас прицельным огнем, пробив бензобак. Но мои страхи напрасны — секунду спустя за моей спиной раздается мощный взрыв, а за ним следует целая серия — это взрывается боекомплект миномета.

— По танку вдарила болванка! — радостно восклицает Марат. Надо же, не я одна здесь увлекалась до войны русским роком. — Вылезай, Ирусь, полюбуйся на костер!

Костер и в самом деле хорош. Грузовик полыхает, словно разверзшийся кратер вулкана, и в этом пожаре периодически разрываются мины и гранаты, разбрасывая веер искр и раскаленных осколков. В стороны от грузовика живыми факелами разбегаются горящие люди. Многие падают на снег и начинают кататься по нему, пытаясь сбить пламя… В инфракрасном диапазоне картина пылающего грузовика выглядит еще более впечатляющей.

Я остановилась и привстала над сиденьем, не думая о шальных пулях, которые вполне могли настигнуть меня с поля боя.

— Добей их. — сказал я, указывая Марату на корчащиеся на снегу фигуры. — Пара очередей, и пусть не мучаются.

— Нет. — неожиданно жестко отвечает он. — Пусть горят.

Я смотрю на него, и читаю в его взгляде ненависть, обращенную не только к этим горящим фигурам, но даже и ко мне.

— Зачем ты жалеешь их? — спрашивает он.

— Потому, что они живые люди.

— А мы с тобой — живые бегуны. И живы мы не их стараниями!

— Марат, ты же был когда-то таким же, как они. Мародером…

— Я никогда не был таким! Они ничтожества!

— Ты считаешь себя выше их? — спрашиваю я, начиная понимать, почему Марат переметнулся на нашу сторону. Он просто хотел быть на стороне победителя, и поняв, что завод, сформировавший вокруг себя мощный костяк, стал более серьезной силой, чем самые крепкие отряды мародеров, перешел к нам.

— Да.

— Ты считаешь себя Богом?

Он стушевался, спрятав глаза в пол.

— Ты считаешь себя Богом? — повторяю я свой вопрос.

— В некотором роде — да. — отвечает, наконец, Марат. — Да. Мы — Боги Безмолвия.

— Мы дьяволы, Марат. — говорю я, усаживаясь на сиденье и нажимая на газ. — Дьяволы. Люциферы. Дети утренней звезды. Держи турель, заходим на того «ЗИЛа»…

Впрочем, до «ЗИЛа» мы домчаться не успеваем. Его разносит в пылающие щепки наш БТР, на броне которого гордо восседает Толя с трофейной «Мухой» в руках.

— Как дела? — кричит он.

— Ничего, — отвечаю я, утирая с лица кровь убитого мной в джипе солдата, — Ликвидировали две огневых точки.

— Мы тоже добили две. Но грузовики с артиллерией все прибывают — едут со стороны «Пятерки», так что, наша разведка их проглядела. Вооружение — минометы и несколько зениток. Крошат наших с большого расстояния.

— Как дела у завода?

— Ворота до сих пор держат, еще никто не прошел. Зенитку, правда, доканали — прямое попадание из миномета. Но мадьяровцев мы, пока, держим на расстоянии. Кроме того, что они пробили ворота своим танком, больше они ничего не добились.

— Но они все еще наступают? — вступает в разговор Марат.

— Не то, чтобы наступают, но и назад не откатываются. Окопались в сотне метров от завода и упорно держатся. Наши отошли назад, под защиту стен, хотя, под таким обстрелом, — он указывает рукой на то и дело устремляющиеся в небо мины, — Защита из них хреновая.

— Так брось на прикрытие Мадьяра мобильный отряд! — говорю я. — Мы сметем их к чертовой бабушке.

— Ребят и так много полегло, так что я отозвал «мобильный» обратно в завод. Мадьяровцы прочно держат нас под обстрелом, и прорваться через их окопавшихся ребят без потерь будет невозможно. Мы прошли на БТРе, как нож сквозь масло, но так то на бронике! Без такой защиты ребята просто все полягут!

В нескольких метрах от нас рвется мина, и мы падаем ничком. Должно быть, противник заметил нас, прорвавшихся к его линии прикрытия, и перевел огонь на нас.

— Погнали! — орет Толя, стуча кулаком по броне, — Накроем их первыми.

Я тоже не намерена дожидаться, пока меня прихлопнут, словно сонную муху, замершую на стекле. Я не муха, я оса — привыкла жалить сама, не дожидаясь атаки.

Джип срывается с места и несется в противоположную сторону от броника Толи — лучше атаковать разные цели.

— Марат, как там, патронов еще много?

— На пару целей хватит. — весело отвечает он, словно уже позабыв о нашей стычке минутной давности, и бодро затягивает, — Делаю я левый поворот…

Вот прибило его на «Чижа» то…

— Дальше не пой. — говорю я, — Сам знаешь, какие там строки.

— Вижу в небе белую черту… «КАМАЗ» Мадьяра теряет высоту! — Марат закатывается веселым смехом, которому вторю и я.

Бред! Мы, два, казалось бы, мирных снабженца, несемся по Безмолвию на джипе с пулеметной турелью, кроша врагов в мелкую лапшу, при этом распевая какие-то дебильные песни о летающих «КАМАЗах», и радостно смеясь. Война, а мы ведем себя, словно дети, вышедшие во двор поиграть в снежки. Или это какой-то защитный механизм, чтобы не сойти с ума от всего этого? Эх, дедушка Фрейд, что ж ты умер так рано, не дождавшись ядерной войны, в который ты бы так пригодился?..

С наскоку мы подбиваем еще один грузовик, как раз тот, что перевел минометный огонь на нас. Ошибка его была в том, что палить он продолжил не по Толиному бронику, а по нам — подвижному джипу, за рулем которого сидела я. При поем пороге чувствительности предугадать, куда упадет выпущенная мина, не составляло никаких проблем, так что, подобрались мы к нему за пару минут, и накрыли огнем из турели, разметав всех солдат, а уж затем подбив бензобак.