— Не ворчи, Санек. — успокаивает его Сергей. — ты, лучше, расскажи, как дела снаружи. А то ты загнал нас в эту комнатенку, и не выпускаешь. Мы даже последних новостей не знаем.

— Так у вас же Катерина есть. — удивляется он, продолжая обход с дозиметром. — Что же она вам ничего не рассказывает.

— А мне никто ничего не говорит. — оправдывается Катя.

— Ну да, — бурчу я, — Тебя бы сам Сырецкий поймал на лестнице, и принялся тебе рассказывать, что да как происходит в его епархии.

— Ладно, ладно. — отстаньте от девушки. — вступается за нее Сашка. — Уровень радиации на каждом из вас много ниже опасного, так что, карантин я снимаю. Можете бродить по заводу, сколько душе угодно. Ну а из новостей — в принципе, ничего определенного. Мобильный отряд догнал и перебил все оставшееся воинство Мадьяра. Спаслись лишь единицы. Наши потери — чуть больше сотни человек… За всю бойню, разумеется, а не за тот рейд. Ну и еще с полста раненных, которыми я сейчас занимаюсь. Про пораженных лучевой болезнью я и вообще молчу — их сотни! Моя бы воля — я бы наших бойцов собственноручно поперебил! Рвутся в бой так, что даже двери закрыть забывают! Раненных заносили — все в снегу, да всяких ошмотьях. А вы знаете, как эти ошмотья фонят? Вы-то знаете, наверное, вы же бегуны. Слава Богу, нормальные люди не знают… Оружие, тоже — в снегу изваляют и тащут обратно на склад. А там, в такой суматохе, кто додумается дозиметром провести? Черта с два! Ну и результат — сейчас весь заводской бункер фонит едва ли не сильнее, чем само Безмолвие! Да вы, наверное, и сами это чувствуете…

— Чувствуем. — подтверждает Толя. — Я думал, мне мерещится, что у меня порог сам собой подскакивает.

— Вот то-то и оно. Бегаем сейчас, с ног сбились, дезактивируя этот чертов завод. Всех, кто на ногах, заставляю полы драить. Ничего, скоро закончим, и все войдет в обычный ритм жизни…

— Надеюсь. — говорю я. — Но что-то сомневаюсь.

— Ладно тебе, Ира. — Сашка вдумчиво смотрит на наши термометры, удовлетворенно крякает и собирается уходить. — Отбились же…

— Надеюсь…

Дверь за Сашкой закрывается, и в «лазарете» ненадолго устанавливается почти полная тишина.

— Хороший он, все же, мужик. — озвучивает общие мысли Сергей. — Понимающий… И нас не боится.

Это уж точно. Редко кто смотрит на нас, бегунов, как на обычных людей, у которых могут быть свои проблемы, свои вкусы, желания и страхи. Для большинства мы — супермены, или, точнее — суперзлодеи, которые, волею судьбы, на их стороне. И каждый из них боится, что однажды бегуны могут обратить свой гнев и на него…

Это плата за нашу способность жить в Безмолвии. За право быть его богами, или, как думаю я, дьяволами. Одиночество в любой толпе, которая тут же расступится, опасаясь контакта с нами, словно с зачумленными.

Одиночество…

У нас есть лишь мы, да несколько десятков людей, подобных Сырецкому, или Сашке. А тяжелее всех, наверное, приходится Кате, у которой нет даже нас, ведь никто и никогда не воспринимал ее всерьез. Толя, Сергей и я всегда были сплоченной командой. Марат из-за своего темного прошлого всегда стоял несколько особнячком. Теперь, наверное, нас станет четверо — после боя с мадьяровцами я смогу без колебаний повернуться к нему спиной. А Катя как была бесполезным придатком к нашему отряду снабженцев, так им и останется. Она бегун — этого не отнять, но членом команды ей не быть никогда.

Интересно, понимает ли это она сама?..

— Ира, а почему ты думаешь… В общем, почему ты сказал «Надеюсь»? — спрашивает Сергей. — У тебя что, есть какие-то сомнения?

— Да. Самое главное — Мадьяр-то еще жив.

— Мы не знаем. Может он, и другие его бегуны, загрызены белками.

— Нет. В это я точно не верю. Во-первых, ты не видел Мадьяра в деле. Уж если мы с Маратом устояли против этих тварей, то он бы точно стер их ластиком…

— Но ты же справилась с ним? — уточняет Толя. — Ведь так?

— Не справилась, а унесла ноги, да и то еле-еле. Ты не видел его глаз! Он может убить одним только взглядом! Для него не важны даже жизни его людей, не говоря уже о наших, и он, в былые годы, укладывал штабелями трупы китайцев, защищавших ядерные базы. А там, сам понимаешь, стояли спецназовцы, ничуть не хуже тех, что дежурят у нас на воротах. Нет, я уверена, белки Мадьяру не страшны. И знаете, что еще — я уверена, что ни его, ни других «Ночных кошек» у стен завода не было, уж не знаю, почему.

— Может мы просто не столкнулись с ними?

— Нет! Толь, ты сам себя со стороны в бою видел? А нас с Маратом, когда мы неслись на джипе с турелью? Да вокруг горел даже снег! Согласись, нас было трудно не заметить? Так то мы, а то профессиональные спецназовцы, «Ночные кошки». Ребята Мадьяра прошли бы сквозь наши ряды, как нож сквозь масло. Да и стали бы они терпеть нас, крушащих их парней? Черта с два! Если бы Мадьяр был там, на поле боя, он непременно вышел бы на нас.

Ребята молчат, анализируя сказанное мной. Даже Эзук отбросил созерцание голубой стены «лазарета» и обернулся к нам, глядя на меня своими грустными глазами.

— И самое интересное, — решаю я добить их неоспоримыми доводами, — Мы знаем, что отряд Мадьяра насчитывал три сотни человек. К заводу двинулись только две из них. Вопрос, где остальные, включая, естественно, и самого Мадьяра. Подозреваю, что именно с этим отрядом я и столкнулась незадолго до ядерной атаки, при чем, бегун среди них был только один — сам Мадьяр. И глупо было бы надеяться, что все они погибли при взрыве. Поражены лучевой болезнью — может быть, и то вряд ли — все они были в костюмах, в отличие от тех смертников, что атаковали завод. Уж если выжила я, то они-то, прикрытые грузовиками, уцелели и подавно. Логично?

— Логично. — неохотно признает Сергей. — Пожалуй, ты права. Но тогда где остальные? Где другой, меньший отряд, во главе которого стоит, видимо, сам Мадьяр? И, наконец, последний вопрос — я был возле «пятерки», когда Сырецкий отправил меня туда из-за обрыва связи. Видел, как бункер превратился в муравейник — столько людей сновали по нему туда-сюда, вынося оттуда оружие. Но я не разведчик, я снабженец, и по сему, сидя там по уши в снегу, я не мог сосчитать даже приблизительно, скольких я видел. Так откуда у тебя такая уверенность в том, что численность войска Мадьяра именно три сотни человек, а не больше, или не меньше?

Я не успеваю ответить, как в разговор влезает Толя, которого мягко говоря, я совсем не просила комментировать происходящее.

— Оттуда, что нам сказал он. — Толя указывает на Эзука, в глазах которого не отражается ничего. Словно он ждал этих слов, и был готов к ним.

Сергей смеется сухим неестественным смехом, который тут же обрывается, стоит мне взглянуть ему в глаза.

— Да. — говорю я, — Так сказал Эзук, и я верю ему. Он знает, что говорит.

— И можно узнать, откуда такие сведения? — с издевкой спрашивает Сергей.

Я молчу, так как элементарно не могу понять, кому адресован этот вопрос — мне, или Эзуку. Наверное, все-таки Эзуку, так как он решает ответить.

— Я знаю это со слов самого Мадьярова. — говорить он.

В «лазарете» повисает тяжелая, жутка тишина, от одного прикосновения к которой кожа по всему телу покрывается мурашками. Во взглядах ребят немой вопрос, который очень приблизительно можно прочесть как «Какого хрена?!» — универсальное русское выражение, которое означает одновременно все, что угодно и, при этом, может не означать ничего. Пожалуй, не изменилось лишь Катино лицо, так и оставшееся беспристрастным. Она мало что понимает в этом разговоре, а по сему не может понять тихого ужаса мужчин, узнавших, что их давний знакомый побывал в стане врага, но ни словом об этом не обмолвился. Почему? Возможно потому, что он шпион?…

Возможность того, что Эзук на стороне Мадьяра исключаю, пожалуй, только я одна. Но и я не могу понять, почему он не сказал об этом раньше.

— Так какого хрена?… — пытается выразить свою мысль Марат, но умокает на полуслове, не в силах собрать мысли воедино. Но, тем не менее, Эзук понимает его вопрос.