Нет, он напоминал статую, прямо здесь на моем пороге. Молчаливый и все такое.

Я сделал шаг вперед, за дверь, и в тот же момент, Дилан, наконец–то, поднял на меня взгляд, и потерянное, пустое выражение в них соответствовало пустоте, разрастающейся на дне моего желудка.

Без лишних слов, я раскрыл свои руки, и Дилан шагнул в них – практически вмялся в них.

– Эй, – прошептал я, успокаивающе поглаживая его вверх по спине к шее, а когда он задрожал, я понял, что нужно затащить его в дом. – Пойдем со мной, – сказал я, а затем передвинулся, чтобы обхватить его за плечи и потянул в дом.

Наблюдать, как Дилан распадался на части передо мной, когда рассказывал о Бренде, которая заявилась на его порог, было душераздирающим – и еще от этого перед моими глазами опускалась красная пелена. Наглости у этой женщины не занимать, твою мать… Как она могла вообще подумать, что это нормально прийти к нему вот так? Прийти к нему вообще? После всего, через что она заставила его пройти…

Дилан завозился, хмуря брови, как будто ему снилось что–то неприятное. Я потянулся к нему, и легким касанием разгладил морщинки на его лбу. Когда его глаза распахнулись, сосредотачиваясь на мне, он слабо улыбнулся.

– Мне нравится смотреть, как ты спишь, – сказал я, проводя пальцами вдоль его челюсти.

Он низко усмехнулся.

– Почему? Потому что я слюни пускаю?

– Потому что ты выглядишь таким умиротворенным. Практически невинным. Полная противоположность тому, когда ты не спишь.

– Умник какой.

– Как и всегда, – ухмыльнулся я. – И ты не пускаешь слюни, и я не заставлю тебя надевать слюнявчик в кровать.

– Умоляю, только не говори, что это твоя фантазия.

– Ты больной, Прескот. Но мне нравится это в тебе, – я положил голову на свою руку, проводя пальцами вниз по щетине на его шее. Когда они остановились над их сердцем, я сказал. – Думаю…тебе стоит остаться здесь на некоторое время.

Полуприкрытые глаза Дилана вмиг распахнулись, и он снова наморщил лоб.

– Ты имеешь ввиду на некоторое время – на весь день сегодня, или…

– Или несколько дней. Подряд. На… – я пожал одним плечом, пытаясь вести себя равнодушно насчет того, о чем просил. – …Некоторое время.

Застенчивая улыбка пересекла губы Дилана, когда он подкатился ко мне, отражая мою позу, – согнутый локоть, голова на руке, взгляд на мне.

– Ты предлагаешь мне переехать к тебе?

Я открыл рот, чтобы ответить «да», но до того как слова успели пересечь мои губы, он поднял палец вверх, чтобы я помолчал, и его улыбка испарилась. Тогда его взгляд стал серьезным, как будто другая мысль только что посетила его голову, а затем он заговорил:

– Ты предлагаешь, потому что хочешь? Или из–за того, что произошло с Брендой?

Я потянулся за его запястьем и потянул его руку вниз на матрац между нами, а потом погладил его щеку и губы.

– Я предлагаю тебе потому, что хочу быть с тобой. Утром, днем, ночью. Я – жадный. Я хочу, чтобы все твое свободное время было моим, – я перевернулся на спину, уставившись в глаза, сосредоточенные на мне.

Угу, я наверняка, казался, каким–то контролирующим придурком. Но я не это имел ввиду. Я не хотел становиться единственным центром в его жизни. Я просто хотел быть в ней в каком–то постоянном качестве. Я хотел делить с ним хорошее и плохое.

– Это звучит безумно, я знаю…

– Нет, – произнес он, подкатываясь ко мне. Я протянул через постель к нему руку, чтобы притянуть ближе, и простынь скользнула по изгибу его бедра, когда он прижался своим обнаженным передом к моему боку, а затем лег щекой на мое плечо.

– Это звучит превосходно, – прошептал он в мое ухо.

Я посмотрел в его сторону, и когда та же застенчивая улыбка повторилась, я почувствовал, как грудь почти разрывает от любви к нему.

– Да?

Дилан прикусил свою нижнюю губу и кивнул, перед тем как наклониться и уткнуться носом в изгиб моей шеи.

– Я тоже жадный.

Когда он произносил это, Дилан провел пальцами по моей груди, подражая моему жесту до этого, распластав ладонь поверх моего сердца.

– Спасибо за прошлую ночь.

– Я не сделал…

– Ты был рядом, – сказал он, а затем мазнул губами по моей щеке. – Ты выслушал меня. Ты поддержал меня. И Эйс?

– Да? – спросил я, поворачиваясь так, что наши носы соприкоснулись, и когда я увидел блестящий след от одинокой слезы на его щеке, я нежно поцеловал его губы, и он прошептал:

– Ты заставил меня чувствовать себя в безопасности.

Я перекатил его на спину, и когда навис над ним, я обхватил его голову своими ладонями и прошелся большими пальцами по его щекам.

И у меня не было сомнений, пока я смотрел на него сверху–вниз, что я влюбился сильнее в него, чем в любого другого человека. И пока Дилан лежал и смотрел на меня с таким доверием, – из–за которого, если бы я не сходил по нему с ума, я мог бы свернуть горы – и я гордился этим. Я хотел этого доверия. Тот факт, что он вручал мне его, когда я знал, что он не делал этого с легкостью, делал все, что мы делили между собой намного священнее.

Несколько дней спустя я сидел в кабинете своего агента, которая показывала мне пробные снимки от съемки для духов Provocateur. Клодия сидела, откинувшись на спинку своего кожаного, офисного кресла, и постукивала по своей нижней губе кончиком очков для чтения.

– Сексуальные, не так ли? – спросила она, пока я изучал снимок за снимком, и была права. С откатывающимися волнами от берега снимки меня, Рошель и Лоренцо, двумя другими моделями, с которыми я работал в то утро, были чрезвычайно сексуальными.

Изображение, которое я рассматривал с ними двумя, возящимися на песке было потрясающим воплощением чувственности в лучшем виде. Они дразнили тем, что могло бы случиться, и тем, что может случиться вместе с Provocateur.

Рошель лежала на своей спине, выгнувшись на локтях и откинутой головой назад, обнажая свое горло и грудь в миниатюрном бикини из полосок, пока вода прибывала к берегу, окружая ее ноги и лодыжки. Лоренцо лежал справа от нее, одетый только в потертые джинсы, как и я, и склонился над ней, спиной к камере, губами очевидно нацеливаясь на ее грудь.

И потом был я.

Я лежал с другой стороны. Растянулся в не застёгнутых джинсах, пальцы скользнули под полоску низа ее бикини, а глаза были направлены прямо на камеру. Мои волосы убраны назад, а лицо было единственным повернутым и являлось центром фотографии, мои глаза приглашали любого, кто смотрел, присоединиться к нашим влажным джинсам и блуждающим рукам. И мои пухлые, приоткрытые губы, на которых у Эйса постоянный стояк, говорили покупателю, что то что я делал, было столь же греховно, как они себе представляли.

– Да. Сексуально, это точно, – сказал я.– Хорошо, что никто не знает, насколько вода была холодной и насколько некомфортными были эти съемки, на которой мы украшали собой камни.

Клодия села прямо на своем стуле и потянулась за финальным снимком.

– Никого это не волнует. Их волнует, чем вы все занимались после этой съемки. Их волнует, что духи этой женщины заставили двух сексуальных мужчин наброситься на нее на пляже. И их всех будет волновать, что кто–то, такое же сексуальный, как ты пригласит их присоединиться.

Я не мог сдержать смеха, указывая на очевидное.

– Даже, если они все знают, что я гей?

– Пфф, умоляю, – сказала она со взмахом своей руки, сверкая взглядом на меня. – Возможно, в большей степени из–за этого. Меня не удивит то, что именно поэтому они отобрали двух мужчин. Какая женщина не захочет стать объектом внимания двух мужчин, не говоря уже...

– Да, да, Клодия. Я понял.

– Именно, – сказала она, вскидывая палец в воздух, как будто только что решила вопрос мирового голода. – Эта кампания продаст миллионы пузырьков Provocateur, и они знают это. Камера любит тебя, Дилан, как и фотографы и Osare, которые позвонили мне и сказали, что с радостью заключат с тобой контракт как можно скорее, чтобы заблокировать еще несколько дат. Что думаешь?