Выхожу один я на дорогу;
Сквозь туман кремнистый путь блестит;
Ночь тиха...
И вот - горизонты раздвигаются. Нет уже "кремнистого пути", реальной, единичной дороги - есть земля и небо:
...пустыня внемлет Богу,
И звезда с звездою говорит.
В небесах торжественно и чудно!
Спит земля в сиянье голубом...
"Пустыня" - самое общее, лишенное конкретных признаков понятие, которое позволяет этот взлет к Богу, звездам, небесам... Его можно здесь расшифровать как "пустынная, безлюдная, ночная Земля" - именно Земля, вся Земля, а не, скажем, деревья, поля, леса.* Замечательно, что Земля, которая "спит в сиянье голубом", увидена Лермонтовым как бы с другой планеты, или, если пользоваться сегодняшними понятиями, с точки зрения космонавта - этот взлет к масштабам космоса характерен для Лермонтова; именно так описана Земля и в поэме о Демоне, где она тоже дается сверху, из безграничной дали:
______________
* Разбор этого стихотворения - в статье Д.Е.Максимова,
напечатанной в сборнике "Русская классическая литература (Разборы и
анализы)", М., "Просвещение", 1969, с. 127-141.
И над вершинами Кавказа
Изгнанник рая пролетал.
Под ним Казбек, как грань алмаза,
Снегами вечными сиял,
И, глубоко внизу чернея,
Как трещина, жилище змея,
Вился излучистый Дарьял...
Этот космический взгляд роднит Лермонтова с Блоком, который тоже в стихотворении о Демоне (1916) мог от имени своего героя, обращавшегося к любимой женщине, сказать:
Да, я возьму тебя с собою
И вознесу тебя туда,
Где кажется земля звездою,
Землею кажется звезда.
Вот что такое лермонтовская "пустыня" - слово, стремящееся к максимальному расширению смысла. Пустыня - где нет близкой души; где человек обречен на одиночество изгнания; где нет людей, нет жизни. Все эти частные контексты перекликаются, поясняют друг друга, образуют один общий, сложный смысл лермонтовского слова "пустыня".
И вот теперь, с этим новым пониманием слова, прочитаем другие строфы Лермонтова - они окажутся сложнее, чем могли бы представиться прежде:
1. Так, царства дивного всесильный господин,
Я долгие часы просиживал один,
И память их жива поныне
Под бурей тягостных сомнений и страстей,
Как свежий островок безвредно средь морей
Цветет на влажной их пустыне.
("Как часто, пестрою толпою окружен...", 1840)
2. Но остался влажный след в морщине
Старого утеса. Одиноко
Он стоит, задумался глубоко,
И тихонько плачет он в пустыне.
("Утес", 1841)
3. Посыпал пеплом я главу,
Из городов бежал я нищий,
И вот в пустыне я живу,
Как птицы, даром Божьей пищи...
("Пророк", 1841)
В примере 1 "влажная пустыня морей" - это близко к тому, что мы видим в стихах, посвященных Ростопчиной ("В пустыне моря голубой..."). В примерах 2 и 3 вроде бы речь идет о пустыне в прямом смысле слова, и все же в обоих случаях преобладает оттенок другой - одиночество, безлюдье. Это не меняется от того, что "пустыня" в стихотворении "Пророк" имеет еще и дополнительный смысл - "пустынь", слово, которое Даль в своем "Толковом словаре живого великорусского языка" объяснял так: "уединенная обитель, одинокое жилье, келья, лачуга отшельника, одинокого богомольца, уклонившегося от сует" (т. III, с. 542).
Еще одно лермонтовское слово - "холод" и прилагательное - "холодный".
1. Люблю тебя, булатный мой кинжал,
Товарищ светлый и холодный.
("Кинжал", 1838)
2. И ненавидим мы, и любим мы случайно,
Ничем не жертвуя ни злобе, ни любви,
И царствует в душе какой-то холод тайный,
Когда огонь кипит в крови.
("Дума", 1838)
3. Пробудится ль в тебе о прошлом сожаленье?
Иль, быстро пробежав докучную тетрадь,
Ты только мертвого, пустого одобренья
Наложишь на нее холодную печать...
(Посвящение к поэме "Демон", 1838)
4. Когда касаются холодных рук моих
С небрежной смелостью красавиц городских
Давно бестрепетные руки...
("Как часто, пестрою толпою окружен...", 1840)
5. И жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг,
Такая пустая и глупая шутка!..
("И скучно, и грустно...", 1840)
6. Картины хладные разврата,
Преданья глупых юных дней,
Давно, без пользы и возврата
Погибших в омуте страстей...
("Журналист, читатель и писатель", 1840)
7. Вечно холодные, вечно свободные,
Нет у вас родины, нет вам изгнания.
("Тучи", 1840)
8. Один,- он был везде, холодный, неизменный,
Отец седых дружин, любимый сын молвы...
("Последнее новоселье", 1841)
9. Пускай холодною землею
Засыпан я,
О друг! всегда, везде с тобою
Душа моя.
("Любовь мертвеца", 1841)
10. Из-под таинственной, холодной полумаски
Звучал мне голос твой, отрадный, как мечта...
(1841)
11. Так две волны несутся дружно...
...И, полны холодом привычным,
Они несут брегам различным,
Без сожаленья и любви,
Свой ропот сладостный и томный,
Свой бурный шум, свой блеск заемный
И ласки вечные свои.
("Я верю: под одной звездою...", 1841)
Итак, что же такое у Лермонтова "холод", "холодный"? В примере 1 твердость; в примере 2 и 3 - равнодушие; в примере 4 - спокойствие, невозмутимость; в примере 5 - презрительное безразличие; в примере 6 бездушие; 7 - свобода от привязанностей; 8 - неприступность, несгибаемость; 9 и 10 - нечто неживое, противоположное живому. В последнем, 11-м,- это, казалось бы, вполне реальная характеристика морских волн; но ведь волны-то метафорические, речь идет о любящих или любивших друг друга людях, которые "без сожаленья и любви" разошлись в разные стороны; "...полны холодом привычным" оказывается характеристикой светского общества, а также их, этих двоих, принадлежавших к высшему свету. У Лермонтова поэт обычно не противопоставляет себя бездушному свету - и у него тоже "холодные руки", такие же бесчувственные, как "давно бестрепетные руки" "красавиц городских"; и у него, как у всего поколения, "царствует в душе какой-то холод тайный". Вот, оказывается, что значит "из-под таинственной, холодной полумаски": полумаска - обличье высшего света, признак его - холодное бездушие. От этого холода - шаг дальше, и тогда мы увидим:
На светские цепи,
На блеск утомительный бала
Цветущие степи
Украины она променяла.
Но юга родного
На ней сохранилась примета
Среди ледяного,
Среди беспощадного света.
("М.А.Щербатовой", 1840)
А как было у Пушкина? У Пушкина встречаем эпитет "холодный" в переносном значении, но оно, это значение, точно очерчено:
Кто изменил пленительной привычке?
Кого от вас увлек холодный свет?..
...Фортуны блеск холодный
Не изменил души твоей свободной...
("19 октября", 1825)
Душа вкушает хладный сон...
("Поэт", 1827)
Он пел - а хладный и надменный
Кругом народ непосвященный
Ему бессмысленно внимал.
Мы сердцем хладные скопцы...
("Поэт и толпа", 1828)
Пушкинская метафора - общеязыковая. У Лермонтова же языковая метафора приобретает новое звучание, живую образность. У Пушкина сочетания с эпитетом "холодный" (или "хладный") более или менее привычные, они близки к фразеологическим: холодный свет, холодный блеск, хладный сон. У Лермонтова некоторые сочетания допустимы с точки зрения общего словоупотебления - с холодным вниманьем, холодные руки, холодная земля (хотя и в этих случаях смысл обогащен дополнительными оттенками), другие же отличаются необыкновенностью, а потому особой силой воздействия: холодная печать, картины хладные, холодная полумаска, полны холодом привычным... Разумеется, это не значит, что слово у Пушкина проще. Достаточно сослаться на тот же эпитет в поэме "Полтава", где, рассказывая о сражении, Пушкин говорит: "Катятся ядра, свищут пули, / Нависли хладные штыки". Здесь "хладный" напоминает одновременно и о том, что штык - холодное оружие, и о том, что металл холодный, и о хладнокровии храбро обороняющейся пехоты; смысловая структура слова сложна, однако не субъективна, она рождена не внутренним контекстом, а внешним. Это так даже в особом случае, где метафорическое значение кажется более неожиданным, более индивидуальным: