Сайф ал-Мулюк очнулся от острого ощущения опасности. Перед ним была громадная глыба, закрывающая вход в пещеру дива. Этот камень он не смог бы отвалить и полный сил. А что теперь, когда он изможден и слаб?

Царевич хрипло закричал, сжал кулаки и обрушил их на косную глыбу. И когда перстень Искандара коснулся камня, тот со скрежетом приподнялся. Юноша едва не упал от неожиданности. Постоял шатаясь, подобрал саблю и бросился вперед. Глыба с грохотом упала за его спиной.

Царевич оказался в большой пещере, очертания которой терялись в полумраке. Прямо перед ним с потолка свешивался белый полог, охватывающий овальное возвышение. Держа перед собой клинок, царевич поднялся на возвышение, отвел саблей ткань и замер. Перед ним на узкой постели лежала Исоё. Ее лик, обрамленный черными локонами, напоминал полную луну. Тень от ресниц легла на щеки…

У Сайф ал-Мулюка закружилась голова. Однако чувствительный юноша давно превратился в стойкого воина. Он вложил саблю в ножны, осторожно прикоснулся к руке Исоё. Позвал ее шепотом, а потом полным голосом, тряс за руку и плечо. Зачарованная пери не просыпалась. И вдруг донесся приглушенный рев. Див! Царевич выскользнул из-под полога, быстро оглядел пещеру. Тяжелые ковры украшали стены, он спрятался за ними.

Глыба с грохотом поднялась, и в пещеру ворвался ревущий див. Огромный, заросший черной шерстью, он стоял на кривых ногах. Из пяток, коленей и локтей росли изогнутые когти. Див напоминал гориллу, толстые губы свисали, как у верблюда. Треугольные глазницы казались наполненными тлеющим углем, над косматой головой высились рога.

Див подошел и сорвал полог над ложем пери. Во всем блеске красоты перед страшилищем лежала беззащитная Исоё. Царевич стиснул эфес сабли, но остался недвижим. Между тем див долго смотрел на пери, шевеля верблюжьими губами. Уголья глаз запылали еще сильнее, когтистые пальцы сжимались и разжимались. Див горестно взревел, осторожно поднял изголовье постели и вытащил белую пластинку с черными письменами. В тот же миг Исоё вздохнула и открыла глаза.

— Мир тебе, о повелительница! — взревел див.

— Гибель тебе, о обезьяна! — звонко ответила пери. Она метнула взгляд в сторону Сайф ал-Мулюка и закусила губу.

— Я принес гранаты и персики, инжир и айву, виноград…

— А яблоки из моего сада?

— Прости, несравненная, я опять не смог проникнуть в сад, — покаянно ревел див. — Я соскучился по твоему танцу.

— Ты глуп, — пожала плечиком пери, — но я проголодалась.

Див поставил перед ней золотое блюдо и высыпал плоды из мешка. Исоё взяла персик, надкусила и положила на блюдо. Съела несколько ягод винограда. Див жадно смотрел на нее.

«И эта тупая горилла, — подумал Сайф ал-Мулюк, — ворует чужих возлюбленных? Сжигает города и переворачивает корабли? Да ее надо загнать в клетку и показывать всем как воплощение абсолютного зла!»

— Не надо! — отчаянно закричала Исоё. — Не выходи!

Но царевич уже появился из-за ковра.

— Встань, чудовище! — крикнул он.

— Человек?! — удивленно заревел див.

— Да, человек! — Сайф ал-Мулюк продолжал медленно приближаться. — Встань, когда с тобой говорит человек!

Див захохотал и дохнул огнем. За секунду до этого Кумар вырвал царевича из пещеры. Устад-Галим одобрительно хмыкнул.

«И эта обезьяна, — с горечью подумал Сайф ал-Мулюк, — приводит людей в ужас. Сжигает селения, переворачивает корабли. Поистине, зло всегда тупо и убийственно. Животворна только мудрая доброта».

— Сегодня я хочу танцевать, — сказала Алена.

Она подняла руки над головой и хлопнула в ладони. Пещера наполнилась чудесной музыкой, напоминающей одновременно пение птиц, журчание ручья, шелест трав. Царевич смотрел во все глаза, забыв об усталости, голоде и ранах. Это был не танец. Это упруго колыхались в потоке воды гибкие лилии, это волновалось пшеничное поле. Золотое пламя локонов обжигало глаза, змеями извивались руки. Див ревел от восторга, колотя кулаками по брюху.

Внезапно музыка оборвалась.

— Это все, — сказала пери. — Теперь спи! Спи!

Див упал на колени, запрокинул рогатую голову и захрапел. Не взглянув на чудовище, пери вышла на середину пещеры и позвала:

— Выходи, о любимый! Я так долго ждала тебя!

Не колеблясь ни мгновения, Сайф ал-Мулюк откинул свисающий ковер и устремился к девушке.

— Да, это ты, — шептала Алена. — Это ты!

Она подошла к юноше, коснулась его обнаженной груди легкими пальцами. Раны царевича затянулись, небывалая сила наполнила мышцы. Не помня себя, он привлек любимую:

— Бежим!

— Безрассудный, — задыхалась девушка. — А див?

— Я убью его!

— Но душа дива заключена в сундуке, который покоится в морской пучине.

— Я подниму его!

— Этого не требуется. У нас есть перстень Искандара…

Они смотрели друг на друга и не могли насмотреться. Говорили все слова, которые переполняют влюбленных, придумывали новые, не замечая бега времени. Но вот див заворочался. Царевич укрылся за ковром, а пери сердито закричала:

— Вставай, о нерадивый! Принеси яблоки из моего сада!

Див положил под изголовье белую пластинку, посмотрел на спящую красавицу, взревел и вылетел из пещеры. Едва умолк грохот, Сайф ал-Мулюк отбросил ковер, подбежал к Алене и выхватил из-под ее головы пластинку. Взявшись за руки, они выбежали из пещеры.

Алена подняла голову. Высоко-высоко сиял клочок неба. Пери сжала руку возлюбленного, глубоко вздохнула, и они взвились вверх. Дух захватило у Сайф ал-Мулюка. Плотный воздух бил в лицо, грудь сжимали то ледяные, то раскаленные обручи. Устье колодца приближалось, клочок неба расширялся и наливался синевой. Они вылетели из колодца.

Пери и Сайф ал-Мулюк шли и летели, летели и шли, пока не достигли обрывистого берега, о который бились тяжелые волны. Они спустились к самой воде и встали на большой плоский камень. Царевич снял с пальца перстень Искандара и метнул его в море. Волнение утихло…

Они напряженно смотрели в воду, и в это время со стороны пустыни донесся низкий гул. Пери оглянулась. Далеко над горизонтом чернела туча.

— Див настигает нас! — тревожно крикнула она.

Царевич молча ждал. Из темно-зеленой глубины медленно всплыл и заколыхался на воде массивный сундук, обросший водорослями и покрытый илом. Сайф ал-Мулюк выволок его на камень, сорвал замки, распахнул. В черном углу сидел нетопырь и скалил зубы. Юноша схватил его и швырнул в море.

Страшный удар грома потряс небо и землю. Пыльная мгла заволокла пустыню. Порыв ветра едва не сбросил влюбленных с камня. «Я отомстил», — подумал царевич.

Буря длилась недолго. Туча растаяла, мгла рассеялась, в бездонном небе засияло солнце. Сайф ал-Мулюк смотрел на пери. Алена улыбалась. По ее бледным щекам текли слезы…

На Абэ нельзя было смотреть без сожаления. Само воплощение разочарования, он просил:

— Устад, можно я пойду еще раз? Ошибок не будет!

— Ты можешь указать свои промахи?

— Ну… — Абэ сконфуженно замялся. — Не проявил выдержки, что ли… Полез, как дурак, на дива.

— Кумар, твое мнение?

— Соискатель чересчур рискованно действовал все время, — начал Кумар. — Это свидетельствует не об отсутствии выдержки, а об излишней самонадеянности. По натуре Абэ — сильная личность. Любая преграда кажется ему незначительной. Он старается подавить чужую волю. Ему нельзя быть устадом.

— Но-но, полегче, — угрожающе заворчал Абэ.

Камалов похлопал его по спине.

— Кумар прав. Я сказал бы больше: у тебя диктаторские наклонности, сынок. Ты слишком непримирим. Подумай о других профессиях, об освоении планет например.

— Но я люблю детей! Я не могу без них!

— Удивил! Детей любят все. Даже Ли небезразличен к детям. Как это можно — не любить детей? — Камалов закрыл глаза, словно собирался вообразить такое противоестественное состояние. — Нет, это невозможно! Каждый ребенок — это целая вселенная. И задача устада — найти в этой вселенной разноцветные звезды таланта и разжечь их. Обнаружить «черные дыры» дурных инстинктов и преодолеть их тяготение. Понимаешь? Не задавить, а преодолеть! Вспомни Бенджамина Спока и Антона Макаренко! Вспомни Корчака, который за детьми пошел в печь крематория…