Спорить с Андерсоном было бесполезно, и я больше не сказал ни слова на эту тему.

Что касается Сэма, то он проводил досуг у иллюминаторов каюты. Видимость была гораздо лучше, чем может показаться, и мы могли наблюдать за рыбами и даже дельфинами, проплывающими мимо и недоумевающими, отчего наше судно висит между дном и поверхностью океана вниз носом. Сэма очень беспокоило то, что меч-рыбе могло прийти в голову протаранить иллюминатор и тогда бы нам определенно настал конец. Он то и дело кричал: «Вот она!» И каждый раз, когда я вскакивал с места, он говорил: «Нет, это дельфин». Я всегда считал, что было бы гораздо лучше, если бы мальчишки с нами не было вовсе.

В ту ночь наш пароход раскачивался и двигался сильнее, чем тогда, когда мы только что оказались его пленниками.

— Должно быть, наверху сильное волнение, — высказал предположение Андерсон. — И если бы мы были там, нам несдобровать. А внизу, как в колыбели, и, кроме того, можно сделать вывод, что мы не очень далеко от поверхности, иначе бы качка совсем не ощущалась.

Около полудня на следующий день мы вдруг почувствовали, что пароход вздрогнул и его как следует тряхнуло, и мы услышали далеко под нами страшный грохот и скрежет, от которого мурашки пошли по коже. Первое, что пришло мне в голову, это то, что мы ударились о дно, но Вильям сказал, что в таком случае не было бы так светло, а потемнело бы, если бы мы погрузились глубже.

Вскоре грохот прекратился, и нам показалось, что в рубке не только не становится темнее, а наоборот. Сэм, находившийся у иллюминатора, закричал: «Небо!» И в самом деле, мы совершенно ясно увидели сквозь иллюминаторы голубое небо! Потом судно перевернулось, приняв свое естественное положение, и мы оказались стоящими на полу. Рядом со мной находилась дверь в каюту и, заглянув туда, я увидел, как сквозь мокрые стекла иллюминаторов внутрь пробивается солнечный свет. Ничего лучшего я еще в жизни не видел!

Вильям Андерсон одним прыжком очутился у иллюминатора и, отвинтив его, распахнул настежь. Мы считали, что воздух в каюте вполне пригоден, чтобы дышать, но теперь, когда снаружи ударила свежая струя, мы поняли, какая была разница. Вильям высунул голову и принялся ею вертеть во все стороны.

— Пароход почти совсем всплыл! Мы можем открыть дверь рубки.

Все трое бросились к трапу, который теперь принял нормальное положение, и в считанные секунды дверь была распахнута. Выглянув наружу, мы убедились, что судно находится почти в том же положении, как и в тот момент, когда капитан и остальные садились в шлюпки, хотя палуба теперь не была такой покатой, как тогда.

— Знаете, что произошло? — воскликнул Вильям после минутного размышления. — Из-за этой качки прошлой ночью груз чугунных чушек в носовой части перемещался из стороны в сторону, железные крепления расшатались и под тяжестью чугуна подались, и груз, проломив борт, пошел ко дну. А потом мы всплыли. Разве я не предсказывал, что что-нибудь подобное произойдет?

— Дальше я буду краток. На следующий день нас подобрало судно, шедшее с грузом сахара на север, и мы были целыми и невредимыми доставлены в Олфорд. Там мы разыскали капитана парохода и экипаж, которых после трех или четырех дней скитаний подобрал один корабль. После этого он отправился на наши поиски, но вернулся ни с чем, так как наш пароход ушел под воду.

— А теперь, сэр, — обратился шурин Уоттса к архивариусу, — попробуйте отнести этот случай к какой-нибудь группе кораблекрушений.

— Джентльмены, — произнес архивариус, поднимаясь с места. — Однако уже четыре часа, пора закрывать контору.