Что будет дальше? Уйти от этого беспощадного вопроса не мог никто, Его обсуждали повсюду: за кружкой пива в баре, в очередях за пособием, в офисах не добитых кризисом фирм, в офицерских казино. Но это все были маленькие люди, от которых ничего не зависело. Усталые массы уже ни во что не верили.

Судьба страны находилась в руках двух-трех десятков политикой и олигархов.

28 января в фешенебельном «Геррен-клубе» («Клубе господ») на Вильгельмштрассе собралась небольшая группа сильных мира сего. Эти люди принадлежали к наиболее ненавидимой прослойке немецкого общества – крупному бизнесу. Однако сами олигархи находили окружавшую их бессильную ненависть совершенно естественной. Сильная личность, считали они, всегда и везде раздражает безвольную толпу. Тем более в такое время. Сегодня даже в Берлине, городе далеко не бедном, стало слишком много нищих. Что им остается, кроме злобы и звисти к виллам, дорогим автомобилям и неизменно полным бумажникам капитанов немецкой промышленности? Будем же снисходительны к малым сим, господа!

Специально для того, чтобы большие люди могли спокойно поговорить, «Геррсн-клуб» был закрыт. Но сохранить в тайне факт встречи лидеров бизнеса оказалось невозможно. Уже с девяти утра телефоны в кабинете председателя клуба пришлось отключить. Частную охрану сменили сотрудники полиции, преграждавшие доступ журналистам и прочим нежелательным лицам.

Собравшиеся являли собой верхушку самой могущественной организации делового мира – «Союза германских промышленников». Все они были людьми амбициозными и в прежние времена не очень-то ладили друг с другом. Но обстоятельства требовали забыть обиды и разборки. Вопрос стоял ребром – быть или не быть. Деловой человек тем и отличается от неделового, что способен переступить через собственные амбиции в угоду общим интересам.

К назначенному часу кворума еще не было. Председатель «Союза промышленников» Крупп фон Болен с озабоченным видом щелкнул крышкой старомодных часов на цепочке. Разбившиеся на группы по интересам промышленники обменивались последними професиональными новостями. А новости отнюдь не внушали оптимизма:

– фракция коммунистов в рейхстаге внесла на рассмотрение еще один проект закона о национализации;

– правление Рейхсбанка намерено пролонгировать распоряжение Брюнннга о деконвертации марки;

– сумма внешнего долга Германии достигла семи миллиардов марок, что составляло треть бюджета прошлого года.

Появление трех запоздавших участников положило конец дальнейшему неформальному общению. Время – деньги. – Господа! – прозвучал начальственный голос

Круппа. Промышленники поспешили в специально подготовленный угловой кабинет без окон. Разговаривать в общей зале они опасались. Ведь стены, как известно, имеют уши. А в Берлине было достаточно тех. кто очень интересовался их делами. Особенно на встрече такого уровня.

Десять человек, разместившиеся за круглым дубовым столом, совокупно владели почти половиной предприятий германской промышленности. Место политического консультанта занимал граф фон Калькрейт, лидер ландбунда, крупный землевладелец и держатель солидных пакетов акций становых концернов. Довольно бодрый и энергичный для своих шестидесяти восьми, он по праву считался одной из самых влиятельных фигур немецкого политического истеблишмента. В силу определенных обстоятельств граф непосредственно бизнесом не занимался, уделяя больше внимания политике. Но разно можно было в XX веке провести четкую границу между экономикой и политикой? Секрет же влияния фон Калькрейта был прост. Рейхспрезидент Пауль фон Гинденбург происходил из юнкеров и всегда видел в прусских землевладельцах своих ближайших друзей. В газетах лидера ландбунда так и называли: «друг семьи президента».

Кресло почетного председателя за круглым столом занимал Крупп фон Болен. Несмотря на тяжкие демократические времена и глубокий пенсионный возраст,он был и оставался бизнесменом №1. За именем Круппа стоял весь военно-промышленный комплекс страны, империя с мировым именем, миллиардные обороты и целая армия рабочих – более миллиона человек. Совсем недавно этот суровый худощавый старик был правой рукой кайзера Вильгельма. Но и при демократах его власть оставалась огромной.

Старшее поколение немецкого бизнеса представлял Борзиг, Голъдшмидт, Кильдорф. Тиссен и Шахт.

Конрад Борзиг, глава объединения паровозостроительных и металлургических заводов, считался в своем кругу солидным предпринимателем. Он был противником легкой наживы с теневых спекуляций, предпочитая работать в реальном секторе экономики. Во времена империи заводы Борзига стали частью ВПК. Это предопределило его политические взгляды, очень близкие к крайне правым партиям.

Якоб Голъдшмидт занимал видное место в отечественном банковском сословии. В качестве президента Данатбанка являлся одним из крупнейших финансистов страны. Всем бросалась в глаза его серьезная обеспокоенность обстановкой в Берлине. Гольд-шмидт был евреем.

Кильдорф. Тиссен и Шахт, прибывшие в клуб с опозданием, держались отдельной группой. Они постоянно чувствовали на себе косые взгляды остальных. Фриц Тиссен – промышленный магнат, глава объединения машиностроительных заводов, и Эмиль Кильдорф, чье состояние позволяло занимать пост секретаря в нескольких организациях промышленников, считались в узком кругу излишне политизированными господами. Давно ходили слухи, что их охмурили нацисты. О Кильдорфс и Тисссне было точно известно, что на выборах тридцать второго года оба стояли за спиной Адольфа Гитлера. Между тем чересчур радикальные замашки этого типа вызывали резонные опасения у всего делового мира. Поэтому странно было видеть среди них Ялмара Шахта, ультраконсервативного по характеру финансиста, который менее года назад стоял у руля немецких финансов и занимал пост председателя Рейхсбанка.

Все прочие участники встречи относились к нуворишам, пробившимся в деловую элиту на волне «новой поры грюндерства» 20-х.

Сорокасемилетний Карл Краух, председатель правления мощной химической монополии «И.Г.Фарбен-индустри», являлся, по сути, хозяином целой отрасли немецкой экономики. В состав концерна «И.Г.» входили тысячи больших и малых предприятий. Краух же не только справлялся с делами своей промышленной империи, но и успевал регулярно встречаться с различными звездами богемы. Видимо, желая прослыть ценителем и покровителем искусств.

Альбрехт Феглер, из так называемых шиберов, то есть дельцов, сколотивших состояние на скачках курса доллара в период инфляции, сделал карьеру под рукой знаменитого короля компрадоров Стиннеса. В недолгие годы относительной стабилизации Феглер занимал кресло директора стиннесовского концерна. Во время дефолта ему сильно не повезло. Концерн рухнул, и звезда Гуго Стиннеса стремительно закатилась. Однако у Феглера осталось достаточно голубых фишек, наличности в швейцарских банках, к тому же он обладал немалым влиянием. Поэтому и получил приглашение в «Геррен-клуб».

Фридрих Флик относился к виртуозам теневого бизнеса. Его поразительное умение залезть в карман государства и прихватизировать миллионы из бюджета вызывало уважение коллег. В 20-е годы Флик вел упорную борьбу с Тиссеном за контроль над Стальным объединением – группой металлургических предприятий. Повергнув конкурента, он с гордостью переименовал объединение в концерн Флика. Затем прославился беспримерной аферой с собственными акциями. Когда в момент дефолта концерну грозило банкротство. Флик каким-то образом уговорил простака Брюнинга выкупить у него пакет акций за 125 миллионов полновесных бюджетных марок. Впрочем, злые языки поговаривали, что канцлеры тоже хотят кушать, и «бедный Ионатан» поимел с этой сделки солидный неофициальный процент. И вот, когда прочие концерны, предоставленные сами себе, рушились и разорялись, правительство вбухивало миллион за миллионом в поддержку концерна Флика. Сам Флик и в ус не дул. Брюнинга давно уже не было, поэтому оставалось лишь спокойно ждать улучшения рыночной конъюнктуры. Флик не сомневался, что с наступлением благополучных времен сможет получить свои акции обратно, позолотив ручку нового канцлера,