— У нас есть основания предполагать, что эти существа жили в атмосфере, насыщенной колоссальными зарядами. Они научились, вернее, тела их приспособились, аккумулировать энергию зарядов в организме. Я не могу с уверенностью сказать, для чего она использовалась, но некоторые наши ученые предполагают, что существа могли создавать вокруг себя естественное поле антигравитации…

В зале послышались возгласы изумления и недоверия. Академик, подняв руку, чтобы унять поднявшийся шум, твердо произнес:

— Да, антигравитации, и я поддерживаю это предположение. Пришельцы не имеют нижних конечностей, с помощью которых они могли бы передвигаться. Все строение тела свидетельствует о том, что они летали. Вернее, не летали, а плавали в атмосфере. Так вот… естественные аккумуляторы накапливали энергию, организм использовал ее для уничтожения силы тяготения. Я предвижу возражения, но на чем они основаны? На том, что на Земле мы не знаем подобного способа передвижения? Это ничего не доказывает. Разве любой из наших органов при ближайшем рассмотрении не кажется чудом? Разве легкие, сердце, печень, мозг — весь сложный организм — не изумительное творение гения природы, в котором участвуют и электрические, и молекулярные, и бесчисленное количество других сил? Наши тела имеют небольшой энергетический потенциал, поэтому нам невозможно думать о создании собственного поля антигравитации. Но тела существ, о которых идет речь, имели, очевидно, гораздо более мощные источники энергии…

…После доклада завязался спор. Выступали ученые различных направлений, но ни один не остался спокойным и равнодушным — все понимали, что для науки Земли наступило переломное, революционное время, подобное вихрю, выметающему мусор и приносящему животворную грозу.

Было предложено много гипотез о том, откуда прилетели космонавты. Так как они были найдены на астероиде, некоторые высказали мысль, что они — жители планеты Фаэтон, которая, по предположению ряда ученых, когда-то существовала в нашей солнечной системе и погибла от неизвестных причин. Против этого выступили многочисленные оппоненты — они сомневались, что кто-нибудь мог бы остаться живым при космической катастрофе, постигшей целую планету. Анализ остатков воздуха в скафандрах космонавтов показал, что атмосфера на их родной планете была водородно-метановой. Основываясь на этом, Любавин сделал вывод, что космонавты жили в зоне внешних планет — Юпитера и Сатурна и что надо готовить экспедицию для исследования этих миров.

В зале поднялась настоящая буря. «Ортодоксальные» ученые подняли Любавина на смех. Они повторяли давно высказанные утверждения о том, что жизнь не могла возникнуть на этих планетах с ядовитой густой атмосферой, а если бы и возникла, то не развилась бы, а если бы развилась, то не достигла бы уровня разумных существ, что в ураганной атмосфере Юпитера и Сатурна невозможны какие-либо постоянные формы, что температура солнечных лучей там недостаточна… и еще множество разных других обоснованных и необоснованных положений.

Выслушав возражения, Гордиенко заявил:

— Можно спорить без конца. Но мы собрались не для этого. Перед нами сложное задание — узнать, кто они и откуда. Одним лишь анализом и логикой мы этот вопрос не решим. Но есть некоторая надежда узнать истину. Вокруг Земли вращается корабль пришельцев, мы скоро опустим его на нашу планету. Кроме того, на астероиде найден неизвестный аппарат. Его назначение и принцип работы пока еще не разгаданы. Но самую большую надежду мы возлагаем на второго космонавта, тело которого осталось неповрежденным. Наш Институт считает, что его возможно «воскресить», то есть возвратить жизнеспособность… Тише, друзья, я понимаю ваше волнение, но не хочу спорить. Вы скажете — миллионы лет? Ну и что же? Анализ скафандра и его приборов показал, что температура в них снижалась до температуры мирового пространства постепенно. Значит, пришельцы все это время пребывали в состоянии анабиоза. Я заверяю — если тело космонавта серьезно не повреждено — а мы надеемся на это — то он оживет, воскреснет…

Было решено созвать второе заседание Конгресса через месяц. За это время Гордиенко и его сотрудники надеялись закончить опыт. Ученые, собравшиеся со всех сторон света, не захотели уезжать из Москвы — они решили остаться и ждать результатов смелого эксперимента.

Институт Астробиологии атаковали толпы корреспондентов. Работники прессы и радио всех стран Земли требовали от Гордиенко регулярной информации, чтобы удовлетворить любопытство взволнованного человечества. Они умоляли, взывали к гуманности… Но ученый был непоколебим. Ни один корреспондент не смог проникнуть в помещение, где находилось тело космонавта.

Тайна продолжала оставаться тайной.

И вот… свершилось!

Сейчас, когда все позади — тревога, напряженное ожидание, сомнения — кажется, что те дни пролетели молниеносно. Но как долго ползли они тогда, как заставляли замирать сердце перед тайной, упорно не хотевшей открыть свое лицо…

Казалось, прошла целая вечность, хотя с календаря было сорвано всего десять листков. Комитет Космонавтики решил задержать старт ракеты на Марс до конца эксперимента, так что я мог бы опять уехать домой. Но я даже и не вспомнил об отдыхе — Гордиенко разрешил мне посещать зал, где сотрудники института работали над оживлением космонавта.

Тело его, освобожденное от скафандра, поместили под большой прозрачный купол, внутри которого все время обновлялась водородно-метановая смесь, аналогичная воздуху, обнаруженному в скафандрах пришельцев. Температуру среды поднимали постепенно, делая длительные остановки через каждые два-три градуса. Десятки ученых не отходили от приборов, неутомимо наблюдая за процессом размораживания тела. Гордиенко и дневал и ночевал в институте, даже еду ему приносили в зал, где проходил эксперимент. Ночью он несколько часов дремал здесь же в широком мягком кресле, а потом опять дежурил возле купола, давая все новые и новые указания своим помощникам.

В лившемся сверху мягком свете люминесцентных ламп четко вырисовывались линии обнаженного тела, и я часами простаивал возле, рассматривая, изучая его. Все в нем — и круглая голова с могучим лбом, и сильные передние конечности — руки, заканчивающиеся длинными пальцами, и гармонично сложенный торс — выглядело настолько законченным и целесообразным, что казалось красивым.

Через десять дней температура внутри купола достигла тридцати градусов. Приборы показали, что ткани тела и кровь восстановили жизненную потенцию и что клеточная структура всех органов не повреждена. Биоэкраны стали светиться едва заметными вспышками — это начали функционировать периферийные участки тела.

В наступившей напряженной тишине раздался голос Гордиенко:

— Сердце!

Один из операторов включил стимулятор, соединенный с сердцем космонавта микропроводниками. Действие стимулятора должно было вызвать пульсацию сердца.

Проходили минуты. Вокруг стояла такая тишина, что было слышно взволнованное дыхание ученых.

— Есть, — прошептал оператор.

Приборы показали первый удар сердца. Потом еще один, еще и еще… Удары усиливались, учащались. Кровь космонавта заструилась в сосудах, пробуждая к жизни мириады клеток, спавших на протяжении тысячелетий, сберегая в своей глубине жизненную силу.

— Неужели оживет? — не удержался молодой оператор.

Ему никто не ответил.

К жизни пробуждалось разумное существо другого мира. Что оно несло нам, людям Земли, какие мысли, стремления, печали и радости?

Веки космонавта вздрогнули и медленно опустились. Темно-фиолетовое лицо перестало казаться мертвым. Мускулы его иногда едва заметно сокращались, оно теряло неподвижность, оно жило!

Веки поднялись. На ученых смотрели глаза. Не остекленевшие глаза мертвеца, а живые, подернутые легкой дымкой, сквозь которую уже проглядывало сознание.

— Пульс — триста в минуту, — тревожно произнес оператор.