— Понимаю, — медленно сказал Безродный, — чисто придумано… Акция закончится, никаких подозрений, триумфальный шум в прессе, и вдруг через полгода, когда все уже забудут, катастрофа!

— Причем для демонстрации чистоты намерений мы через наших друзей в правительстве организовали целую акцию типа «Врачи без границ». Приезжайте, мол, благодетели, к нам, сирым и убогим, сами колите свою вакцину, мы ведь без вашей помощи даже клизмой в собственную жопу попасть не в состоянии. А мы вам и поезд специальный выделим, и лекарства ваши доставим и погрузим на него за свой счет, только смилуйтесь!

— И какова реакция Запада, Самсон Эдуардович?

— В Германии, Италии и Франции уже сформирована бригада из ста пятидесяти врачей-добровольцев. Готовы вылететь в Россию по первому требованию. Ну а мы, конечно же, благородно оплачиваем им перелет.

Если у Безродного и оставались какие-то сомнения, то они улетучились без следа. Он был явно впечатлен развернутым перед ним грандиозным планом.

Бергамов благосклонно наблюдал за реакцией Безродного, откинувшись на спинку кресла. Потом он опять взялся за кочергу, поворошил поленья, выпуская снопы искр, и коротко спросил:

— Вопросы?

— Самсон Эдуардович, — Безродный сделал озабоченное лицо, — а что с поездом?

— Поезд давно готов, стоит в одном из депо Хабаровска. Более того — на него уже полностью загружена партия нашего препарата. Причем о подмене не имеют понятия даже те, кто осуществлял погрузку — наши люди подменили вакцину еще на стадии ее растаможивания во владивостокском порту. И позаботились заодно о том, чтобы навязанная нам западная дрянь оказалась там, где ей и место — на дне небольшой бухточки в заливе Золотой Рог.

— Не разумнее ли было бы продать ее куда-нибудь в Африку? — осторожно осведомился Безродный. — Все-таки деньги, да еще и дармовые…

— Брось, Василий Кимович, — Бергамов неожиданно перешел на «ты», — ход мысли, конечно, правильный, наша школа, но не до того сейчас. Надо не упустить главное. Лучше подумай о своих задачах.

— Извините, Самсон Эдуардович, увлекся. Я весь внимание.

— Ваша задача, — так же неожиданно вернулся к бесстрастному тону Бергамов, — обеспечить поезд надежным конвоем. Исключить возможность лабораторной проверки вакцины по пути следования. В пунктах назначения обеспечить доставку вакцины и врачей в исправительно-трудовые учреждения и наконец поголовную — слышите, поголовную! — вакцинацию заключенных. Вакцина должна быть использована до последнего миллиграмма. Запомните, миллион устраненных — это тот минимум, который сделает нашу акцию по-настоящему эффективной. И, наконец, исключить малейшую возможность любых неожиданностей. Вам все понятно?

— Так точно, все, — твердо сказал Безродный.

— Еще вопросы?

— Хотелось бы уточнить насчет сроков, Самсон Эдуардович.

Бергамов задумчиво поднял глаза к украшенному затейливой лепниной потолку, достал сигареты, закурил. Выпустив пару колечек ароматного дыма, с досадой покачал головой.

— Сроки, сроки… Сроки самые сжатые. Можно было бы начать хоть сейчас, да вот есть тут одна заковыка. Загогулина, как любил выражаться наш бывший алкогольный президент-дирижер… Впрочем, это опять же не ваше дело.

Потушив недокуренную сигарету, Бергамов встал, давая понять, что аудиенция закончена. Тотчас поднялся и Безродный.

— Ладно, Василий Кимович, — сказал Бергамов, помолчав немного, — приступайте. О сроках вам сообщат заблаговременно, с учетом времени, необходимого вам на подготовку. Вы свободны.

Он протянул Безродному пухлую ладонь. Безродный с уважением пожал ее и, поклонившись, вышел.

— Сроки, сроки… — повторил Бергамов ему вслед, — этот Меньшиков, конечно, тля, но береженого бог бережет… Все-таки надо дождаться его устранения.

Подойдя к селектору, он нажал клавишу.

— Самоедова ко мне на связь, срочно!

Лиза сидела в третьем ряду и с ненавистью смотрела на кривлявшегося на сцене самозванца. Двойник был одет в лагерную робу, на голове у него красовался кепарь с обвислыми краями и опущенным на глаза большим козырьком. Лицо человека, присвоившего себе чужие славу и деньги, было почти постоянно скрыто тенью от козырька, и метров с пяти он и в самом деле чем-то походил на Романа Меньшикова, но тот, кто знал Романа лично, конечно же, не купился бы на такую дешевку.

Дело было даже не в том, похож ли был двойник на Романа лицом. В конце концов, в жизни артисты обычно выглядят совсем не так, как на афишах, и это всем известно. Чувство ненависти, которую испытывала Лиза, происходило вовсе не из-за того, что этот ярмарочный урод грубо подделывается под любимого человека. Просто, зная Романа, Лиза была твердо уверена, что он никогда не ведет себя так ни в жизни, ни на сцене.

Двойник, прыгая под фонограмму Романа и делая вид, что поет, изо всех сил корчил из себя блатного, отвратительно ломался в воровской понтовой манере, топырил пальцы, сплевывал в сторону и постоянно поправлял яйца.

Сидевшие в зале люди были в восторге, и было понятно, что они принимают этого мерзкого клоуна за настоящего Романа Меньшикова. Некоторые из них вскочили со своих мест и размахивали над головой куртками и рубашками. Двойник старался разбудить в публике самые низменные инстинкты, и это ему удавалось.

Закончив песню, двойник подскочил к краю сцены и заорал в микрофон:

— Гаси ментуру! Пидаров на каркалыгу! Мент должен быть мертвый!

И зал взорвался одобрительными криками:

— Давай, Ромка! В натуре ништяк! Да здравствуют конкретные пацаны! Менты — пидорасы! Воры — в Кремль!

Двойник выставил вперед ладонь, призывая к тишине, и хриплым придушенным голосом произнес:

— А щас я конкретно спою песню про любовь. Потому что каждый конкретный пацан тоже знает, как тоскливо сидеть за колючкой и думать о том, как поганый фраер жадно смотрит на его дифчонку.

Он сделал знак музыкантам, они притворились, что заиграли, и над притихшими рядами поплыла фонограмма песни Романа Меньшикова, и не было в ней ничего ни про колючку, ни про поганого фраера.

Услышав первые же звуки, Лиза пришла в ужас — это была одна из ее любимых песен, и в ней, конечно же, не было ничего блатного, ничего воровского, просто грустная и щемящая история любви… А кривлявшийся на сцене недоумок корчил рожи, изображая грусть и страсть, жеманно двигал плечами и сокрушенно ронял голову на грудь.

Лиза почувствовала, как у нее перехватило дыхание.

Она вдруг захотела убить этого человека. Не побить, не избить, чтобы насладиться его заслуженным унижением — именно убить, чтобы он перестал дышать и издавать эти поганые звуки. Не в силах больше слушать, Лиза встала и начала пробираться к выходу из зала. Ее место тут же заняла голопупая девица лет шестнадцати, которая пожирала самозванца глазами и шевелила губами, повторяя слова песни.

Выйдя из зала, Лиза прислонилась к стене и закрыла глаза.

И к этому мерзавцу она собралась войти в доверие? Кошмар! Да с ним заговорить — и то противно…

Открыв глаза, Лиза осмотрелась и, увидев буфет, пошла в ту сторону.

Взяв бутылку пива, она села за столик и стала обдумывать свои дальнейшие действия.

Спев на бис последнюю песню, Сергей Батурин раскланялся и ушел со сцены, провожаемый визгом, криками и свистом. Пот градом катился по его лицу. Все-таки работать под фанеру, хоть и чужую, — нелегкий труд. Нужно, чтобы зритель поверил в то, что ты на самом деле работаешь в полную силу…

В коридоре, ведущем со сцены к гримеркам, уже стояла толпа подпрыгивающих на цыпочках фанаток. Ждавшие у выхода со сцены Костян и Чирик сразу же зажали Сергея между собой и повели к гримерке, решительно расталкивая толпу коллекционерок членов, как гастролеры обычно называют местных девиц, не пропускающих ни одного приезжего артиста, особенно если он популярен.

Однако, зная, что лишать желающих возможности потрогать знаменитость не следует, телохранители не слишком спешили. Да и сам Сергей говорил им, чтобы они не торопились упрятать его от толпы поклонниц, потому что он должен успеть выбрать себе очередную девчонку на ночь.