Тут-то и накрыла Чукчу такая злоба, которую даже он никогда в своей жизни не испытывал.

Лабух, поганый лабух, все из-за него!

Разорвать, вынуть печень, изрезать на куски!

Всю ночь ошалевший от злости Чукча караулил Романа с Лизой у гостиницы, спрятавшись в круглосуточном ларьке, который притулился прямо у гостиничного крыльца. Насмерть перепуганный продавец сидел все это время под прилавком, не смея пошевелиться под дулом подрагивающего в руке Чукчи «ТТ». Сам же Чукча при этом до рези в глазах пялился на входную дверь гостиницы и непрерывно пил водку, наугад снимая бутылки с прилавков и отвлекаясь только на то, чтобы молча отпустить пиво случайным ночным покупателям.

Где-то под утро, уже на втором литре, Чукчу отпустило, он кое-как пришел в себя и начал более-менее соображать. Подумав немного, он ударом рукоятки пистолета по затылку вырубил продавца, выскользнул из ларька и схватился за мобильник.

Чего ж самому-то, в самом деле, напрягаться по мелочи? Нет, для себя мы оставим самое сладкое, и не на пулю пойдет этот лабух поганый, а на ножик вострый, чтобы лучше почувствовал.

Уже через полчаса знакомый наркот, вызванный Чукчей по телефону, доставил все нужные сведения. Болтливая дежурная администраторша за какие-нибудь полсотни баксов охотно сообщила полезную информацию — сладкая парочка отчаливать сегодня не собирается и забронировала за собой номер еще на одну ночь.

Пока подогретый фальшивой сотней долларов наркот с энтузиазмом следил за перемещениями поганого лабуха и его биксы, Чукча позволил себе немного расслабиться. Он сгонял на частнике в цыганскую слободку на окраине Тракторозаводского района и хорошенько подогрелся героином. Так что к тому времени, когда наркот сообщил ему по мобильнику об отбытии сладкой парочки с острова, Чукча был уже вполне готов.

И вот наступил его звездный час.

— Ну что, будешь петь, гнида? — шипел Чукча, с наслаждением деря Романа за волосы и вдавливая нож ему в горло. — Чего же не поешь, козел, петух сраный?

Внезапно Чукча вскрикнул и ослабил хватку. Воспользовавшись этим, Роман кувырком слетел со скамейки и тут же вскочил на ноги.

— Кусаться, сучка?! — заорал Чукча, наотмашь хлестнув Лизу по лицу.

Лиза отшатнулась, Роман бросился на Чукчу, однако Чукча успел первым. Перепрыгнув через спинку скамейки, он рывком поставил Лизу на ноги и спрятался за ней, выставив нож вперед прямо Роману в глаза.

— А что, так даже и лучше, — хохотнул Чукча и вдруг прижал острие ножа к шее девушки, — хорошо, конечно, тебя порезать, а ее — так еще и интереснее! Тебе же больнее будет, ты же у меня на говно изойдешь, корчиться будешь, как червяк, сапоги мне лизать… Мне все одно могила, а я один в могилу не пойду!

Роман остолбенел, сердце пулеметом забилось у него в груди, голову наполнил оглушительный звон.

Этот урод явно не в себе, ведь зарежет, как пить дать, зарежет, и не крякнет…

Что делать?

Между тем Чукча, не отпуская Лизу, отступил на пару шагов и громко чмокнул ее прямо в нежно и беззащитно белеющую в темноте шею.

— Эх, хороша шейка! — прогнусавил он с издевкой. — Вот по такой-то лебединой шейке да ножичком! Ты что же думал, тебе всю жизнь будет фарт с такими вот бабами перины мять да сладкими песенками народ дурить? А честным людям, значит, хрен под нос? Стоять!

Заметив, что Роман подался было вперед, Чукча надавил ножом на Лизину шею. Лиза тонко вскрикнула, из-под острия ножа под воротник ее рубашки скатилась капля крови.

— А вот и кровушка, — удовлетворенно сказал Чукча, — а ну-ка попробуем, как там она…

Пальцем свободной от ножа руки Чукча стер кровь с Лизиной шеи, старательно облизал палец и зажмурился.

— Да ничего такого и особенного, могла бы быть и послаще, у такой-то мягкой крали. Что, лабух, не хочешь попробовать? Сравнялись мы с тобой, оба ляльку пользуем, ты трахал, а я, вишь, кровь пью!

Чукча довольно засмеялся. Роман с трудом сдерживался, чтобы не наброситься на него — понимал, что это бесполезно, Лизу так не спасешь.

Но что же делать, ведь должен же быть какой-то выход, не может быть, не должно быть, чтобы она вот так и погибла…

— Ты вот что, — помрачнел Чукча, — что-то ты больно спокойный, кореш. Вижу, что не хватает в тебе понимания глубины твоей вины и трагизма твоего положения. Ну да ничего, это дело мы сейчас быстро поправим, чтобы тебя до самых печенок проняло.

Хлесткий удар по пояснице согнул Лизу, она со стоном опустилась на колени. Чукча перехватил нож и упер лезвие ей под подбородок.

— Смотри, падла, — сказал Чукча, уставившись на Романа тяжелым взглядом, — вот так, как овечку, ме-ме…

Похолодевший Роман затаил дыхание и напрягся, как пружина.

— Ты зенки не таращь, ты меня слушай, — деревянным голосом продолжил Чукча, — ты что же, падла, думал, что тебе все это с рук сойдет? Я это дело выдумал, я душу в него вложил, я руководил им со шконки, я отсидел шестеру от звонка до звонка и только два месяца назад откинулся, чтобы на дело это сесть. А теперь ты, лабух поганый, мне жизнь кончить хочешь?

Чукча вдруг отрывисто захохотал:

— Сейчас я твоей лярве кровь пущу. А ты смотреть будешь и песни мне при этом петь будешь, и не пикнешь. Хорошо споешь — я твою лярву не больно зарежу, быстро. Плохо, без желания — буду пилить ейное нежное горлышко, как сырой пень тупой ножовкой, чтобы помучилась как следует, да и ты вместе с ней. Ну, пой, падла, я слушать желаю!

И тут Романа осенило.

Чукча только что сказал, что он вернулся с зоны всего два месяца назад. А это значит… Это значит, что он наверняка прошел обработку фильмами с двадцать пятым кадром, которыми «Воля народа» начала зомбировать зеков еще с прошлой зимы!

Значит, он запрограммирован на самоубийство, и программа эта запускается его, Романа, песней, той самой, которую он исключил из всех концертных программ и дал себе слово забыть навсегда — «Воля тебя не забудет».

Роман пристально посмотрел Чукче прямо в глаза и негромко запел, старательно выговаривая слова.

— Воля тебя не забудет, воля тебя сбережет, — раздался над притихшим ночным берегом Волги кодовый припев, сочиненный специалистами из отдела психологических разработок.

Не веря своим ушам, Лиза беззвучно заплакала и открыла рот в немом крике — она подумала, что Роман сошел с ума. И тут свершилось чудо.

Чукча вдруг резко выпрямился, отпустил Лизу, которая без сил повалилась на землю, и отвел руку с ножом далеко в сторону. Лиза, всхлипывая, отползла в сторону и уткнулась лицом в траву.

А Роман все повторял и повторял две главные строчки припева, не отводя пронзительного взгляда от Чукчи.

Лицо Чукчи сделалось похожим на бесстрастный лик какого-то монгольского божка, остекленевшие глаза тупо смотрели в пустоту из-под полуприкрытых век. Подчиняясь ритму пения Романа, Чукча медленно поднял нож на уровень груди, взялся за рукоятку обеими руками и развернул его лезвием к собственному горлу.

— Сделай это сейчас, сделай это сейчас! — с силой произнес Роман, вкладывая в эти слова всю свою энергию.

Вдруг Чукча широко раскрыл глаза.

— Давай! — выдохнул Роман, почти теряя сознание от напряжения.

Чукча взвизгнул и обеими руками всадил нож себе в горло. Кровь пульсирующим ручьем полилась ему на грудь, он захрипел и повалился ничком прямо под ноги Роману.

Тишина внезапно навалилась на уши, не было слышно даже плеска волжских волн. Тошнотворная слабость охватила Романа, руки его дрожали, в голове было абсолютно пусто.

Что с Лизой? — мелькнула в помутневшем сознании одинокая мысль.

Тяжело ступая на ватных негнущихся ногах, Роман обошел растекающуюся из-под Чукчи лужу крови, опустился на колени рядом с Лизой и тронул ее за плечо.

— Лиза!

Лиза не отвечала. Лицо ее было иссиня-бледным, глаза закрыты, казалось, что она не дышит.

Осторожно перевернув Лизу на спину, Роман похлопал ее по щекам. Лиза коротко вздохнула, и ресницы ее затрепетали.