В этом доме, возведенном по смелому плану, гостю не приходилось протискиваться в бальную залу сквозь узкий коридор (как у Чиверсов); он торжественно следовал по анфиладе гостиных (цвета морской волны, алой розы и bouton d'or[23]) и еще издали видел, как на полированном паркете отражаются многосвечные люстры, а дальше, в глубине зимнего сада, пышная листва камелий и древовидных папоротников осеняет кресла из черного и золотистого бамбука.

Ньюленд Арчер, как и подобает молодому человеку в положении жениха, несколько запоздал. Оставив пальто у облаченных в шелковые чулки лакеев (чулки эти были одной из последних причуд Бофорта), он некоторое время бродил по библиотеке, отделанной цветною кордовскою кожей, обставленной мебелью «буль»[24] и украшенной малахитом, где несколько мужчин беседовали, натягивая бальные перчатки, а затем присоединился к процессии гостей, которых миссис Бофорт встречала на пороге алой гостиной.

Арчер явно нервничал. После оперы он не вернулся в клуб (как обычно поступали светские молодые люди). Вечер был прекрасный, и он погулял по 5-й авеню, а уж потом пошел к дому Бофортов. Он опасался, как бы Минготты не «зашли слишком далеко», — ведь бабушка могла приказать им привезти на бал графиню Оленскую.

По атмосфере в клубной ложе он почувствовал, что это было бы грубейшей ошибкой, и, хотя более чем когда-либо был исполнен решимости «стойко держаться до конца», куда менее, чем до краткой беседы с кузиной своей невесты в опере, рвался с открытым забралом ринуться на ее защиту.

Добравшись до гостиной цвета bouton d'or (где Бофорт имел дерзость повесить «Любовь Победоносную», столь нашумевшую ню Бужеро[25]), Арчер увидел стоявших возле дверей бальной залы миссис Велланд и ее дочь. По полу уже скользили пары, свет восковых свечей падал на кружившиеся тюлевые юбки, на девичьи головы, увитые скромными венками, на великолепные эгретки и другие украшения в прическах молодых замужних дам, на сверкающие, туго накрахмаленные манишки и свежие лайковые перчатки.

Мисс Велланд, готовая присоединиться к танцующим, замешкалась на пороге с ландышами в руках (другого букета у нее не было). Она слегка побледнела, и в глазах ее светилось волнение, которого она не пыталась скрыть. Собравшиеся вокруг молодые люди и девицы пожимали ей руку, шутили и смеялись, на что с одобрительной улыбкой взирала стоявшая поодаль миссис Велланд. Арчер понял, что Мэй Велланд объявляет о своей помолвке, а мать ее силится изобразить приличествующие случаю родительские сомнения.

Арчер с минуту помедлил. Он сам настаивал на объявлении о помолвке, но ему хотелось, чтобы свет узнал о ней совершенно иначе. Во всеуслышание объявить о помолвке среди шумной толпы в бальной зале значило лишить это известие тончайшего оттенка интимности, коей надлежит сопутствовать столь любезным сердцу событиям. Радость его была так глубока, что эта мелкая рябь на поверхности ничуть не затронула ее сути, однако он желал бы, чтоб и поверхность тоже оставалась незамутненной. Его несколько утешило, что это чувство разделяла и Мэй Велланд. Глаза их встретились, и в ее умоляющем взгляде он прочитал: «Помните — мы делаем это потому, что так надо».

Призыв этот нашел немедленный отклик в груди Арчера, но все же он хотел бы, чтобы их действия диктовались какой-либо более возвышенной причиной, нежели приезд несчастной Эллен Оленской. Группа, собравшаяся вокруг мисс Велланд, с многозначительными улыбками расступилась, и, получив свою долю поздравлений, он увлек невесту на середину зала и обнял ее за талию.

— Теперь мы можем помолчать, — сказал он, с улыбкой глядя в ее невинные глаза, и молодую пару унесли легкие волны «Голубого Дуная».[26]

Мэй Велланд ничего не ответила. Губы ее дрогнули в улыбке, но взор оставался серьезным и отсутствующим, словно был устремлен на какое-то далекое видение.

— Милая, — прошептал Арчер, прижимая ее к себе. В эту минуту он подумал, что первые часы после помолвки, даже если их провести в бальной зале, таят в себе нечто торжественное и священное. Теперь начинается новая жизнь, и рядом с ним всегда будет это белоснежное, сияющее, безупречное существо!

Танец окончился, и они, как подобает обрученным, отправились в зимний сад. Укрывшись под сенью высоких древовидных папоротников и камелий, Ньюленд прижал к губам ее руку в перчатке.

— Видите, я поступила так, как вы просили, — сказала она.

— Да, я не мог больше ждать, — с улыбкой ответил он и тотчас добавил: — Я только хотел, чтобы это произошло не на балу.

— Да, я знаю. — Она посмотрела на него проникновенным взглядом. — Но ведь даже и здесь мы все равно одни, правда?

— О, любимая, всегда! — воскликнул Арчер.

Нет никаких сомнений — она всегда все поймет, она всегда скажет именно то, что нужно. Это открытие переполнило чашу его блаженства, и он оживленно продолжал:

— Хуже всего, что я хочу поцеловать вас, но не смею. Произнеся эти слова, он быстро оглядел зимний сад и, убедившись, что они на минутку остались одни, привлек ее к себе и торопливо прижался губами к ее губам. Чтоб загладить дерзость этого поступка, он подвел ее к бамбуковому дивану в менее уединенной части зимнего сада и, садясь рядом с нею, вынул из ее букета один ландыш. Она сидела молча, а весь мир, подобно долине, освещенной солнцем, лежал у их ног.

— Вы сказали кузине Эллен? — словно пробуждаясь ото сна, спросила мисс Велланд.

Арчер встрепенулся и вспомнил, что ничего ей не сказал. Что-то мешало ему говорить о таких вещах с незнакомой женщиной, к тому же иностранкой, и поэтому слова не шли у него с языка.

— Нет, мне просто не представилось удобного случая, — поспешно солгал он.

— А… — разочарованно протянула она и с мягкой настойчивостью продолжала: — Но вы должны это сделать, я ведь ей тоже ничего не говорила, и мне не хотелось бы, чтобы она подумала…

— Разумеется. Но, по-моему, это лучше сделать вам.

— Мне надо было поговорить с нею вовремя, — задумчиво произнесла она, — но раз уж мы задержались, вы должны объяснить, что я просила вас сказать ей в опере, прежде чем объявить о помолвке здесь. Иначе она может подумать, что я о ней забыла. Она ведь член нашей семьи, но она так долго отсутствовала, и теперь ее очень легко обидеть.

Арчер сияющим взором посмотрел на невесту.

— Вы добры как ангел! Разумеется, я ей скажу, — проговорил он, бросая опасливый взгляд на переполненную бальную залу. — Но я ее еще не видел. Она здесь?

— Нет, в последнюю минуту она решила не приезжать.

— В последнюю минуту? — повторил он, выдав тем свое удивление, что она вообще могла серьезно думать о приезде.

— Да. Она ужасно любит танцевать, — просто ответила девушка. — Но она вдруг решила, что ее платье недостаточно нарядно для бала, хотя нам оно очень нравится, и тетя отвезла ее домой.

— Вот как, — равнодушно отозвался Арчер, скрывай свою радость. Ничто не приводило его в такой восторг, как твердая решимость невесты не замечать ничего «неприятного» — правило, в котором они оба были воспитаны.

«Она не хуже меня понимает, почему ее кузина отказалась ехать, — подумал он, — но я никогда ничем не обнаружу, будто думаю, что на репутации бедняжки Эллен Оленской есть хотя бы малейшая тень».