– Пока она не приказала вам отдать своего ребенка.

– Материнский инстинкт ничьих приказов не слушается. Я хотела иметь ребенка. Вы, наверное, думаете, что узнав о своей беременности, я, совсем еще девочка, пришла в отчаяние? Ничуть не бывало. Мне не терпелось взять моего ребенка на руки. Такое счастье!

– И вас не беспокоило, как вы его прокормите, воспитаете?

– Разумеется, я беспокоилась. Но знала, что как-нибудь выкручусь. При жизни отца мы никогда не придавали особого значения вешам. Да и после его кончины я на это не обращала внимания.

– Вы думали, что ребенок даст вам ту любовь, которой вам так не хватало после смерти отца?

– Прошу вас, не занимайтесь психоанализом, – фыркнула Марсия. – Как я вам уже сообщила, моя мать, из последних сил выбиваясь, делала все, что могла, для меня. И конечно, она меня любила. Но по-своему. И это никак не связано с моим отношением к ребенку. Вы не знаете, каково это – носить в своем теле новое живое существо. Мужчине трудно понять, что такое неразрывность уз, связывающих мать и ребенка.

В глазах Сэма появилась тоска, и Марсия пожалела о сказанном.

– Наверное, – тихо произнес он. – Я люблю Кайлу больше жизни, но иначе, чем любила Лиза или любите вы. Не меньше, а иначе.

– Знаю, – сказала Марсия. – Простите, меня слегка занесло. В течение нескольких секунд они молчали. – А как выглядел ваш отец? – спросил Сэм.

– О, папа был большой и теплый, как добрый медведь. – При воспоминании об отце Марсия улыбнулась, разряжая этим напряженную атмосферу. – Он был преподавателем истории и почему-то считал себя обязанным курить трубку, хотя это ему не особенно нравилось. А мне нравилось. Запах табака до сих пор ассоциируется у меня с папой.

– А отчего он скончался?

Марсия провела пальцами по запотевшей стенке стакана с ледяным чаем.

– От аневризмы. Утром поднялся с головной болью и на первом же уроке в школе упал замертво.

– Вы, наверное, долго по нему скучали. – Это был не вопрос, а утверждение.

– Да, особенно в детстве. Но ведь это было так давно. А вы тоскуете по вашей жене? – Вопрос сам собой сорвался с языка Марсии, хотя ее давно тянуло его задать.

– Спустя какое-то время острая боль прошла, вернее сказать, затаилась. Порою находит такая тоска! Бывает, в магазине я машинально сую в сумку пачку ее любимого печенья. Или вот в школе что-нибудь случится, и я ловлю себя на том, что думаю – как расскажу об этом Лизе. Уверен, мы никогда не забываем тех, кого любили.

Сэм допил чай, поставил стакан на стол, так что кубики льда в нем загремели, и уставился на него пристальным взором.

– Мы ведь поженились совсем детьми. – Он поднял глаза на Марсию. – Влюблены были по уши, это уж точно, но жизнь наша стала полной лишь после появления на свет Кайлы. Лиза заявила, что хочет ребенка, как только мы решили вступить в брак. Словно чувствовала, что у нее впереди мало времени.

– А вы ребенка хотели?

Он пожал плечами.

– У мужчин, наверное, родительский инстинкт развит гораздо слабее, чем у женщин. Я хотел ребенка, поскольку его хотела Лиза. Но когда я впервые почувствовал, как ребенок шевелится в ее животе!.. – Он мягко улыбнулся. – А уж когда мне на руки положили этот сморщенный красный кусочек, мою дочурку, я и вовсе потерял голову.

Кайлу. Ее дочь.

– Знаете, Марсия, я думаю, что Кайла спасла Лизу, так как вряд ли она пережила бы смерть своего ребенка, хотя для вас это, безусловно, не может служить утешением. Кайла стала для нее всем на свете. Она была предана ей и душой и телом. Эти пять лет, бесспорно, были самыми счастливыми в ее жизни.

И самыми горестными в моей, подумала Марсия. Она отодвинулась от стола, стараясь отогнать от себя недоброе чувство к умершей женщине.

– Уже темнеет. Давайте я помогу вам убрать со стола, чтобы мы успели посмотреть фотогра фии. Надо же и вам отдохнуть в субботу.

– А что тут убирать? Мыть бумажные тарелки? Или запаковывать обратно чипсы?

Марсия выкинула бумажные тарелки в мусорный ящик, а Сэм запихнул оставшиеся продукты в холодильник и вытер стол.

Как он, однако, умеет влезть ей в душу! Это удивляло и даже немного пугало Марсию. Мало того, что прикосновения Сэма, даже сама его близость, не говоря уже о поцелуях, вызывают в ней горячее желание, он одним вопросом или метким замечанием повергает ее в состояние крайней эмоциональной напряженности, а затем возьмет и улыбнется, а не то бросит шуточку – и она разом расслабляется.

Так дальше продолжаться не может. Надо держать себя в руках, не позволяя себе терять голову от его прикосновений. Главное, все время быть начеку. Никогда, никогда она не повторит своей ошибки – не позволит кому бы то ни было навязывать ей свою волю. Слишком дорого приходится за это платить.

– Ну вот и порядок! – объявил Сэм, – Садитесь на диван, а я принесу фотографии, Уйму фотографий!

Самый подходящий момент, чтобы подняться и уехать!

Но это не в ее силах. Ей до смерти хочется окунуться в жизнь ее дочери – в упущенные ею тринадцать лет.

Да и какое это имеет значение, уедет она сейчас или чуть позднее? Завтра, послезавтра, на следующей неделе – всегда, пока ее дочка у Сэма, она будет связана с ним неразрывными узами.

Старый диван оказался большим и уютным. Сначала Марсия уселась на самый его кончик, но, постепенно передвигаясь, провалилась в самую глубь его, как в мягкий песок.

Сэм внес в гостиную и водрузил на журнальный столик у дивана три альбома и коробку с фотографиями. Марсия старалась сидеть прямо, сохраняя чуть ли не царственную осанку, но на огромном диване, где с успехом разместился бы весь Чикаго, выглядела слабой и легкоуязвимой.

Проследив глазами за действиями Сэма, она перегнулась вперед и чуть ли не благоговейно дотронулась до альбомов.

Сэм уселся рядом. Проклятие! Ему никак не удавалось выкинуть из глупой башки мысль о том, что Марсия здесь для того, чтобы посмотреть фотографии Кайлы, а не побыть с ним. Она же сама яснее ясного это растолковала, говоря о материнской любви.

Ему не верилось, что она может любить Кайлу сильнее, чем он, просто это, – видимо, иная любовь, более всепоглощающая, что ли, более исключительная. Он, например, существует для нее сейчас лишь постольку, поскольку должен показать фотографии Кайлы.

Сэм подвинул коробку с фотографиями рывком, так, что они разлетелись по полу. Но даже это не умерило его раздражения.

Марсия наклонилась, подняла несколько штук и тут же бегло их просмотрела.

– О, вот эта, в шалашике на дереве, восхитительна. – Она держала в руках снимок, сделанный года два назад. – Вы построили шалаш специально для нее?

– Мы строили вместе, – уточнил Сэм, склоняясь ближе к Марсии, чтобы получше рассмотреть фотографию. – Она всегда так и рвется помогать мне. Посмотрите-ка вот сюда. Видите темное пятно на поднятом кверху большом пальце? Этим жестом Кайла хочет не одобрение мне выразить, а показать свое боевое ранение. Она получила его, забивая гвоздь. Не знаю даже, чем она больше гордилась – самим шалашом или этим ушибом.

Марсия также нагнулась пониже, и Сэм почувствовал легкий аромат цветов и дождя.

Внимательно осмотрев пятнышко, о котором он говорил, она подняла глаза на Сэма, и он, растаял. Как приятно вместе с Марсией гордиться Кайлой, радоваться за нее! Его связывает с Марсией любовь к двум девочкам… Но как ни странно, она же их и разъединяет.

Словно прочитав его мысли, Марсия отвернулась и взяла следующее фото.

– Репетиция танца, да?

Сэм горестно охнул и со смехом отмахнулся от снимка.

– Но она же выглядит восхитительно, – запротестовала Марсия. – В этом синем трико, шляпке в бело-красную полоску, с подобранными наверх волосами… А улыбка – ну просто ангельская… Нет, нет, она прелесть.

Сэм перегнулся вперед и забрал фотографию из ее рук.

– В тот вечер она покрыла нашу семью позором.