– Поднимись и дай твое послание. Посыльный просунул руку в перчатке под теплую куртку и вынул свиток. Лаоклейн взял его твердой рукой. Королевскую печать разбил легким ударом ножа. Посланник удивленными глазами посмотрел на девушку, стоявшую рядом с Макамлейдом. Вот она, из-за нее столкнулся английский двор с шотландским. Теперь, когда он увидел ее, он понял, почему это произошло. По своей красоте и манере держаться она соперничала с фаворитками королевского двора. Если бы Джеймс увидел ее, то самая последняя из его любовниц больше не смогла бы оказывать на него влияния.

Лаоклейн свернул бумагу. Он внимательно посмотрел на посланника, выражение его лица не изменилось.

– Как тебя зовут?

– Балтаир, милорд.

– Тогда, Балтаир, поешь и отдохни. Будь готов отправиться в путь на рассвете. У тебя будет мой ответ.

Многие посмотрели с любопытством, но только Дункан заговорил:

– Опять ты понадобился Джеймсу?

– У Джеймса секретное дело ко мне. Что должно быть сделано, я сделаю.

– На границе было бы спокойно, если бы не набег Райланда, а затем его отступление, – с вызовом сказал Дункан. Он хитро взглянул на Дару.

Злость вспыхнула в Лаоклейне. Он сдерживал себя.

– Было бы глупо с твоей стороны думать, что отступление лорда Райланда – это его последний шаг. Он собирает силы вместе с Овеином из Тарана, и едва ли они признают поражение, пока хоть один из них будет жив.

– Нужды бы не было, если бы не девчонка! Она – проклятие нашего дома.

– Замолчи! – Рев Лаоклейна был подобен грому, прогремевшему в комнате с высоким потолком. Он остановил движение, разговоры и волынку. – Леди Дару привезли сюда силой и держат здесь тоже насильно. Вини тех, кто виновен, если не можешь сдержать свой поганый язык. Ты будешь отрицать это, говорить, что это неправда?

– Нет, но и твоя ослиная ярость не заглушит мою правду! Отошли эту лисицу в ее логово, и ее род больше никогда не причинит нам горя!

В тишине, последовавшей за этим взрывом старика, угрожающе прозвучал злой рев Гервалта. Ответ Лаоклейна был более убедительным, чем гневным.

– Дара Райланд теперь моя, что бы ни случилось. Если кто-нибудь надумает отобрать ее у меня, он погибнет.

Он протянул руку. Дара, повинуясь, встала рядом с ним. Ее холодная хрупкая рука лежала в его руке. Она со своей гордой осанкой казалась маленькой рядом с ним, высоким и широкоплечим. Он был воплощением власти. Он решал: уничтожить ее или защитить.

Тем, кто смотрел на них, казалось, что они находятся в согласии, но на самом деле между ними все еще продолжалась борьба. В них кипела страсть, они были своенравны, и оба были людьми с сильной волей. Соперничество крови и верности – шотландской и английской– было отброшено в сторону, но мира между ними не было.

Их спальня в эту ночь не была раем – нельзя было пренебречь приказом Джеймса.

Уступив ее мольбам, Лаоклейн дал Даре прочитать послание.

Она постепенно цепенела, когда ее глаза быстро пробегали по документу, написанному в решительном тоне.

– Он тепло приветствует тебя и просит вернуть меня в Чилтон. Это не подлежит обсуждению.

Он встал у камина, плечом уперся в его обшивку. Она села на скамью рядом с ним. Голова наклонилась над свитком, лежавшим у нее на колене, а Лаоклейн видел только ее волосы теплого бронзового цвета.

– Джеймс говорит мне только о том, чего хотят твой брат и дядя. Только о том, о чем ты умоляла, за что ты дралась некоторое время тому назад. Неужели твое сердце не изменилось? Ведь Чилтон – это не все, чего ты желаешь?

Дара взглянула на него:

– Ты бы хотел этого, милорд?

– Я не желаю лживых заверений.

– Их не будет. Ты доказал всю власть надо мной, тебе нужна была не моя преданность. – Ее взгляд снова упал на свиток, который она от волнения мяла. – Я не меньше тоскую по своему брату. Я так люблю его и не могу, чтобы его любовь ко мне погибла. А мое унижение убьет ее.

Она замолчала, волнуясь. Дара знала, что между ними нет больше согласия, как это было раньше. И все же она не могла сказать ему о том, чего ждала от него. Ведь Лаоклейн ничего не обещал ей, не брал на себя никаких обязательств, но упорствовал в своем решении держать ее у себя, несмотря на последствия. Она становилась день ото дня все ранимее и, несомненно, привязывалась к нему.

– У тебя нет стыда.

Она взглянула на него и пожала плечами, сказав:

– Ничего не стоящая похвала.

Его лицо напряглось.

– Не имеет значения. Ты потеряна для Англии и твоего брата.

– Ты не повинуешься своему королю?

Он улыбнулся ее недоверию и с усмешкой сказал:

– Я не выпускаю из рук того, что принадлежит мне. Несмотря ни на какие авторитеты. Не бойся, Джеймс поймет мое оправдание.

– Ты уверен? Твое неповиновение вызовет войну на границе. Он не может желать этого. А я не хочу бойни Овиена, невозможно описать то, что он натворит. Будет гораздо лучше, если я уйду до того, как они придут.

– Ты не можешь, ты дала обещание. Кровопролития не избежать, даже если ты уйдешь. Я буду искать тебя, и конец будет тот же самый.

Она побледнела, услышав это зловещее предостережение.

– Почему? Я тебя не люблю. Неужели ты продолжаешь борьбу из-за гордости?

– Разве это не причина для мужчины?

– Нет! – Она вскочила. – Некоторые дерутся за честь, правду и справедливость.

Он схватил ее за руки.

– Все это не больше чем гордость.

Его поцелуй был крепким, и их желание, сначала нерешительное, вылилось в страсть. Забыв о своей преданности разным королям, разделявшей их, Дара и Лаоклейн потянулись друг к другу, пренебрегая всем, кроме настоятельного желания их тел. От его прикосновения желание вспыхнуло и наполнило ее, подобно вину, которым наполняют сосуд.

Обнаженная, ощущая прохладу простыни, она изогнулась навстречу его губам, теплым и сладким. Тихими беспомощными стонами она ободряла его. Ее рука нежно ласкала его лицо. Порыв безрассудства. Она билась в его объятиях, пока, наконец, последнее болезненное содрогание не соединило их в одно целое.

Но даже в таком состоянии они не могли отойти от реальности. Они были врозь, хотя их тела соприкасались. Нет, прильнули друг к другу. Она ощущала тяжесть его ноги на своей, тугие мышцы на мягком шелке ее бедра. В полумраке комнаты его лицо скрывало все его секреты. Оно было непроницаемым. По нему можно было лишь судить о власти, которой он обладал, но нельзя было понять, что сделало его таким безжалостным. Даре хотелось нарушить тишину, но нужные слова не приходили на ум.

Наконец он заговорил:

– На рассвете я должен ехать в Эдинбург. Посыльного в этом деле быть не может. Я оставляю Гервалта охранять тебя. Я ему доверяю как самому себе.

Дара посмотрела на оружие на камине и над ним. Оружие, бывшее свидетелем битв.

– Так же, как ты веришь этим клинкам?

Он последовал за ее взглядом и кивнул головой:

– Здесь они на месте. Эти клинки постоянно сопровождали меня последние годы.

– Когда пришли в Атдаир твой отец и братья? – она задала вопрос осторожно, но ей действительно было интересно узнать его прошлое.

– Они сражались за Джеймса III до его смерти. Потом Джеймс IV разделался со своими врагами, убрав самых богатых и титулованных. Некоторых отправили в ссылку, других лишили средств. Дункан не простил мне помощь, которую мне удалось оказать нашему королю, хотя он об этом и не говорит. Он все еще не может забыть о Галлхиеле.

– Галлхиел, – Дара тихо произнесла слово, как бы пробуя его. Лаоклейн испытал особый прилив чувств, когда услышал, как она произносит название замка. Не только Дункан с болью вспоминал его.

– Галлхиел, – повторил он. – Рассказывают, из далекой страны приехал норвежец. Выбрал самый красивый замок, до которого надо было добираться целый день, если ехать от моря. Убил хозяина, взял в жены его дочь, и она родила ему двух сыновей. Когда он вернулся на море, его старший сын плавал вместе с ним. Младший же остался на берегу. От него пошел наш род. Вот откуда наше имя.