– Тогда не желай меня, милорд.

Лаоклейн смотрел на нее, когда она повернулась и стала подниматься по крутой лестнице, зная, что он провожает ее взглядом.

Сквозняк погасил факелы, висящие в железных скобах. На нее падали причудливо искаженные тени.

В своей комнате, ставшей убежищем, она зажгла свечу и поставила рядом с камином. Она стала причесываться. Руки двигались медленно и небрежно. Внизу прозвучала шотландская волынка. Дара знала – это сигнал к трапезе. Она вытянулась на кровати и смотрела на затворенное окно. Она не могла думать о еде. Окно было плотно закрыто ставнями, чтобы ветер и холод не проникали внутрь. Пребывание в этой комнате казалось Даре заточением.

Эта длинная ночь прошла, как и еще две, бесконечные и полные волнения. Вернулся Гервалт с новостями о замке Чилтон. Но и тогда ей все равно пришлось ждать, потому что Лаоклейн решил выслушать новости один на один, в то время как Дара нервничала, тихо злясь и боясь остаться в неведении.

У Лаоклейна такого намерения не было. На время он забыл о ней. Он быстро отдавал приказы слугам, суетившимся, собирая на стол. Сдерживая свое нетерпение, он попросил Гервалта попридержать новости до тех пор, пока не поест. Они сели в крошечной комнате. Сквозь высокое окно с открытыми ставнями внутрь проникал солнечный свет. В комнате стоял лишь красивый резной стол, два стула с жесткими спинками и глубокое кресло с подушкой, в которое ни один из них не сел.

Гервалт ел с жадностью, пренебрегая манерами и утоляя жажду большими глотками мальвазии. От усталости на его простом широком лице появились морщины. Его одежда, которую он не снимал три дня, была в пятнах. Наконец, закончив есть, он отодвинул от себя блюдо с обглоданными костями и корками хлеба и перешел к новостям, которых Лаоклейн так терпеливо ждал.

– В замке немного увидишь: запертые ворота да усиленная охрана. Фермеры сидят по домам, да и жители деревни не менее осторожны.

– А лорд Чилтон?

– Я ручаюсь, новый хозяин еще не вернулся домой. Если тихонько посидеть у них в маленькой таверне, то немало услышишь, а голоса твоего все равно никто не знает. Да, я услышал многое. Райланд в эти последние месяцы был при дворе, и мы не услышим о нем до конца этой недели. – Он засомневался, затем добавил: – Я здорово заплатил парню, чтобы он передал твое послание в замок Райланду.

– Значит, никто не решился взять дела в свои руки?

– Нет, Лаоклейн. На границе было бы спокойно, если бы не наши люди. Люди же Чилтона не без ума. Они ждут его. Одновременно готовятся к атаке. Они будет действовать вместе с ним, им не терпится пролить шотландскую кровь.

Когда Гервалт ушел, Лаоклейн сидел в тишине, даже не чувствуя, что в комнате холодно, так как в ней не было огня. Он услышал не больше, чем был готов услышать, хотя события могли произойти, а решения могли быть приняты в чрезвычайно короткий срок. Он не ожидал и не желал какого-либо вмешательства в то, что несомненно станет делом лорда Чилтона. Над столом висел шнурок от звонка из красной парчи, украшенный кисточкой. Лаоклейн дернул его. Тут же перед ним появилась Лета. Он знал, что она ждала его приказаний. Он послал ее за Дарой и молча ждал. Скоро она предстала перед ним. В нерешительности она остановилась в дверях.

– Подойти поближе и задвинь портьеры.

Дара сделала, как ей велели. И когда дверь оказалась за портьерами, комната вдруг стала уединенной.

– Садись. – Его раздражала ее нерешительность, с которой она входила в комнату. – Мне нужно лишь твое внимание, ничего больше. – Не замечая, что она сильно покраснела, он резко сказал: – В замке Чилтон все еще нет хозяина, хотя я не сомневаюсь, что твой брат хорошо извещен о твоей судьбе и судьбе своего брата. Когда он прибудет домой, его будут ждать мои просьбы.

– Просьбы, Макамлейд? Я уверена, что справедливее назвать их требованиями.

Он сдержал свой гнев.

– Хорошо, пусть будут требования. Ты думаешь, он обратит на них внимание?

– Я не могу говорить о намерениях моего брата. Я даже не знаю, какими они могут быть. А мои пожелания ты уже знаешь.

Она встала со стула и стояла перед ним. Неповиновение украшало Дару. Ее мягкие темно-рыжие волосы падали на плечи и струились по платью. Это платье было великодушно предложено ей, но она приняла его с неохотой. Оно было одним из двух платьев, которые Лета переделала для более стройной англичанки. Бледно-желтого цвета, оно облегало фигуру от лифа, с квадратным вырезом, до талии, откуда начиналась пышная юбка. Узкие рукава были того же фасона и расширялись вниз от локтя.

Лаоклейн тоже встал, прошел по комнате, отдернул занавес, закрывавший дверь, и дал Даре выйти. Он почувствовал слабый аромат мыла, потом она исчезла из вида. Позволив ей уйти, он презирал себя за глупость.

На следующее утро, когда обитатели замка Атдаир проснулись, на улице было чрезвычайно холодно и дождливо. День, каких было немало в юности, когда можно показать свою смелость, разжег в Лаоклейне стремление к охоте. Именно такая погода, печальная и холодная, предшествующая первому снегу, всегда разжигала кровь. У Лаоклейна появилось желание взять в руки копье, видеть, как оно вонзается в добычу и горячая кровь дымится в холодном воздухе. Мужчины в замке были готовы выйти на охоту, лошади били копытами. Когда всадники были в седлах, лошади напряглись, узнав копья для охоты на кабанов. Они хорошо понимали, для чего их держали всадники.

Дождь прекратился. Небо заволокли тучи. День становился все холоднее. Но даже в это время, когда орляк завял, а вереск потемнел, земля была красивой. Мороз создавал свою собственную красоту. Объезжая унылые стволы деревьев, охотники напоминали разноцветные фигуры на искусной вышивке. Но никакой цветной шелк, каким бы ярким он ни был, не мог передать зычные звуки кричащих голосов, хруст веток кустарника под ногами, бодрящий холод, принесенный ветрами, собравшими свои силы на голых склонах холмов.

Охотники вернулись поздно и принесли с собой запах леса, которым была пропитана их одежда, а также болотную грязь, прилипшую к их сапогам. Настроение охотников, жизнерадостных и энергичных, возбужденных преследованием и убийством, заполнило все уголки зала. Голоса их были веселыми и шумными, и все в полной мере разделяли их веселье.

Дара вошла в комнату, посвежевшая после горячей, пенистой ванны. Ей было прохладно в одежде, впитавшей влагу. Дара прошла к огню. Полдюжины огромных мужчин посторонились, усаживая ее у камина. Она была истинной леди, с хорошими манерами, но мужчин покоряла ее красота. Выбрав место невдалеке от огня, она их поблагодарила.

Закончив пить, Лаоклейн поставил кружку на стол, подошел и встал перед ней. Он намеревался заговорить, но засмотрелся на Дару.

Она почувствовала, как в ней зарождается раздражение, смешанное со смущением. Она увидела, что он недостаточно привел себя в порядок: волосы были растрепаны, а на одежде все еще были следы грязи, отлетавшей с копыт.

– У тебя не было времени помыться, мой господин? На тебе до сих пор пот твоей лошади и грязь из леса.

Выражение его лица не изменилось. Даре стало интересно, неужели она не вывела его из себя. Когда он заговорил, она поняла свою ошибку и пожалела о сказанном.

– Я пойду мыться, – сказал он, его рука стиснула ее руку, он потянул ее вниз, – а ты пойдешь со мной.

В негодовании она говорила слишком громко. Он еще больше разозлился от того, что другие мужчины слышали ее слова. Он был хозяином в замке Атдаир слишком долго, чтобы позволить англичанке низвергнуть свой авторитет. Невозможно было сопротивляться его силе, когда он ее тянул за собой. Они были у лестницы, и только здесь ей удалось вывернуться. Однако ее побег был короток. Лаоклейн был очень ловок, и очень скоро она опять была рядом с ним. Даре не удалось убежать.

Настороженная, белая как полотно, она смотрела Лаоклейну в лицо и уже в который раз говорила себе, что нужно держать язык за зубами. Опустив голову, не надеясь на милость, она промолвила: