1

В один из тихих осенних вечеров, когда солнце почти скрылось за горизонтом, в проулке, возле дома тетушки Май, среди банановых деревьев появился невысокий худой старик в крестьянской одежде. Он был бос, на плече висела плетеная кошелка. У ворот старик в нерешительности остановился и заглянул во двор.

Навстречу ему выбежала Тху и, не спуская любопытных глаз с незнакомого человека, крикнула:

— Ба-а-а, тут какой-то дедушка пришел!

Старик, все еще не снимая нона[1], пошел по тропинке за девочкой.

Старая Май стояла на земляном приступке, образующем под широким навесом крыши открытую терраску, и силилась разглядеть гостя.

— Приветствую вас, тетушка! — Старик снял нон, обнажив неровно обритую голову, на которой местами уже отросли волосы. — Не вы ли мать Кхака?

Куен возилась на кухне; сняв с тагана котелок, она поворачивала его, чтобы рис равномерно дошел на жару. Услышав имя брата, она вздрогнула и поспешно выбежала из кухни. Она поздоровалась с незнакомцем и пригласила его в дом, а сама пошла заварить чай. Старик отряхнул с одежды дорожную пыль, вошел в комнату, опустился на потемневшую от времени, лоснящуюся скамью и, поставив рядом с собой кошелку, окинул взглядом скромную обстановку, которая свидетельствовала о старинном укладе семьи.

Куен принесла чай. Тху молча встала рядом с ней.

— Никак жена Кхака? — Гость внимательно посмотрел на Куен.

— Сестра, — ответила тетушка Май. — Жена умерла, когда этой, — она показала на Тху, — и трех не было.

Старик понимающе кивнул. И правда ведь, на брата похожа. Но кто же была та женщина, что приходила к нему в тюрьму?

Мать и дочь в тревожном молчании ждали, что скажет старик. А тот не знал, как приступить к делу, и все медлил, потягивая чай из пиалы.

— Вы, дедушка, знаете моего брата? — решилась наконец нарушить молчание Куен.

— Знал, — сказал старик. В доме все точно замерло. — А разве вы не получили никакого известия?

Сердце старой Май сжалось от недоброго предчувствия, как и двадцать с лишним лет назад, в ту минуту, когда она узнала, что муж погиб на Пуло-Кондор. А теперь, видно, и сына постигла та же участь!

Старик низко опустил голову:

— Ваш сын был настоящим революционером… Такие, как он, навсегда останутся в памяти людей!

У Куен подкосились ноги, она обессиленно прислонилась к столбу. Тху громко заплакала.

Май не проронила ни звука, все так же неподвижно сидела она на скамье, и только когда послышался плач Тху, старая женщина тихо произнесла:

— Куен…

Старик сочувственно посмотрел на тетушку Май. Да, у этой женщины и не могло быть иного сына! Сердце старика наполнила боль, он был поражен мужеством матери.

Куен опустилась на лавку рядом с Тху, прижала девочку к груди. Слезы хлынули у нее из глаз.

— Прошу вас, — едва слышно сказала старушка гостю, — расскажите, что случилось с моим мальчиком.

Старик достал из кошелки и развернул серый свитер.

— Ваш сын погиб. Это осталось после него… У меня и сейчас сердце кровью обливается, как вспомню, что пришлось вынести бедному Кхаку. Они пытали его несколько месяцев кряду. Он уже и на человека не был похож, но держался до конца. Еще шутил. Все читал мне по памяти стихи из «Кьеу». Увидел однажды, что у меня истрепалась одежда, и отдал мне свою рубашку. Ее передала ему с воли какая-то женщина. Сам он ее так ни разу и не надел. В этой рубашке я и похоронил его. Лучшего ничего не нашлось… Как только они не издевались над ним! Жгли током, били так, что даже стены камеры были в крови. На нем живого места не осталось, весь распух, и с головы до ног — сплошные синяки. Большие пальцы на руках были почти совсем оторваны, его подвешивали за них на тросе… Когда он умер, я обмыл его, прибрал, и лежал он такой спокойный, ясный, словно и не было всех этих мук… Вы не поверите, какой-то месяц с небольшим пробыл я в тюрьме с вашим Кхаком, а хоронил — горевал, будто по родному сыну! Господи боже мой, что это был за человек!..

Тетушка Май слушала, глядя на старика каким-то далеким-далеким взглядом, и лишь время от времени еле заметно кивала головой. Куен сидела затаив дыхание и, прижав к себе девочку, казалось, впитывала в себя каждое слово.

Спустились сумерки, в доме стало совсем темно, но света не зажигали. Старик все говорил, говорил, изливая то, что накопилось в душе за долгие месяцы, проведенные в тюрьме.

— Я всего два дня как на воле. Только вышел за ворота тюрьмы, тут же пошел разыскивать его могилу. Боялся, не дай бог забуду, где она, тогда никто уже не найдет. Ведь времени прошло немало, и дожди и ветры были. Но нет, я хорошо запомнил: лежит наш Кхак рядом с рисовым полем, недалеко от одинокой гуайявы. Могилку я подправил и надпись сделал, все как полагается. Вздумаете навестить сынка, пошлите за мной Куен в пагоду Нгай, она находится у горы До. Пусть спросит старика Хьеу, ей покажут. Тамошняя настоятельница пригласила меня присматривать за пагодой. Место безлюдное, пагода ветхая, разрушаться начала. Невестка, правда, меня не отпускает, да у них у самих семь ртов, рисовой похлебки не напасешься. А сына все еще в тюрьме держат. Нет, мне, кроме как в эту пагоду, податься некуда. Ну вот, значит, долг я свой выполнил, теперь, с вашего позволения, пойду.

Старик поднялся со скамьи. Май словно очнулась.

— Что вы, как можно! На дворе ночь, дорога неблизкая, переночуйте у нас, утром пойдете.

— Благодарствую, тетушка, но меня дела ждут. Я и так только за полночь доберусь.

— Ну, если дела — не смеем неволить. Дороже Кхака у меня не было никого на свете. И вот… такая беда. Теперь… — Голос старой Май задрожал, прервался, но она справилась с собой: — Не знаю, как и благодарить вас! За все, что вы сделали…

Выйдя во двор, старик надел нон, повесил через плечо кошелку и, поклонившись на прощание, направился к воротам. Куен пошла проводить его и тут только вспомнила то, о чем хотела спросить еще во время их беседы.

— Простите, вы упомянули про какую-то женщину. Вам известно, кто она?

— Ах да! — Старик остановился. — Я ведь думал, что это его жена. Сам он, когда отдавал мне рубашку, так вроде и сказал: жена прислала. И ребята в тюрьме говорили, приходила, мол, жена его, хлопотала о свидании. Свидание не разрешили, а передачу он получил. Может, они недавно поженились? А то у партийных и так бывает — скажут, что женаты, чтобы удобней связь со своими держать. Но тут что-то не похоже. Ребята говорили, любила она его. Может, и вправду жена.

Он вздохнул, задумался. Да, видно, над домом этим тяготеет рок!..

Стемнело. Старик еще раз простился и ушел.