Я в конце концов согласился на то, чтобы моё прекрасное седло повесили на гвоздь в конюшне до тех пор, пока свободно не научусь держаться на коне без него. В результате я стал предпочитать ездить без седла и пользоваться им только для выездки или игр, которые требовали стремян и луки, как, например, в подхватывании вещей с земли или при ловле скота арканом.

Но это была только одна сторона дела. Примерно в это же время я стал играть в мальчиковые игры: шарики, волчок, бейсбол, футбол, и, помнится, отец иногда по дороге домой останавливался, чтобы понаблюдать. Он, бывало, качал головой, мне ничего не говорил, но я знал, что ему не нравились эти игры. Теперь мне кажется, он думал, что в них было что-то от азартных игр, а у него были основания опасаться азартных игр. Это был порок, оставшийся в Калифорнии со времён золотой лихорадки, и новые предприниматели противились ему. Но они не могли искоренить его, так как "Фрэнк" Роудз, политический босс, сам держал игорный дом, он защищал деловых людей, но также защищал и своё дело. В открытую они не могли бороться с ним и теряли деньги, теряли клерков и кассиров в результате азартного угара. Отцу пришлось уволить своего любимого счетовода из-за того, что тот сильно увлекался азартными играми. Возможно, он и пони-то подарил мне ради того, чтобы я не играл в азартные игры, чтобы не болтался на улице и больше времени проводил на полях. Но в результате получилось нечто, чего он не предвидел.

После того, как тот благословенный пони появился в моей жизни, я больше не стал играть в меновые игры, которые, как мне теперь стало ясно, ведут не только к азартным играм, но и к предпринимательству. Так как среди мальчиков идёт живой обмен шариками, волчками, ножами и прочими предметами и сокровищами, которыми дорожат в мальчишестве. Прирождённый торговец находит себя в этом, а остальным торговля начинает нравиться. Я считаю, что такие игры - первые уроки предпринимательства, они развивают инстинкт выигрывать у других мальчиков при обмене и тем самым обостряют в них хищнические наклонности. Хотел он того или нет, но я так и не получил такой подготовки, во мне так и не возникло интереса к обмену, к предпринимательству у меня всегда была неприязнь, а этого-то отец мой вовсе не хотел. Помнится, как он расстроился, когда предложил мне продолжить его дело и наследовать его, а я отверг такую "блестящую возможность" сразу же, заявив: "Бизнес! Ни за что."

Пони отвадил меня не только от бизнеса, но и от толпы и склонности действовать сообща. Склонность человечьей животины думать так, как думают другие, следовать тому, что говорит толпа, делать то, что делают или приказывают вожаки, и в целом действовать кучей, глубоко прививается ещё в школе, где на игровой площадке есть свои привычки, законы, обычаи и тирания, точно так же, как это происходит на улице. Меня это миновало. Я никогда не играл в "следуй за лидером", никогда не соблюдал идеалы и дисциплину как школьной, так и студенческой жизни, и с тех самых пор я умудрялся покупать ценные бумаги во время биржевой паники, продавать их тогда, когда все покупают. Не всегда мне удавалось противостоять общественному мнению, но я научился игнорировать его. Полагаю, что научился этому я тогда, когда, ещё будучи мальчиком на лошади, я интересовался не школьными делами, мне было не до того, я водился не с большинством мальчиков, а был сам по себе или общался с небольшой группой тех, у кого были лошади.

Ездить я начинал в одиночку. Когда я влез на своего пони на следующий день после приобретения, я не знал, есть ли лошади у других ребят, да я ни о ком другом и не думал. Передо мной был весь мир. Я поднялся как бы на другую плоскость, большего масштаба. Теперь я мог исследовать места, куда нельзя было добраться пешком. Сакраменто защищён от наводнений реки дамбами, которые при большой воде отводят воду в другие места. Я ходил на дамбы пешком, и меня интересовало, что же находится за ними. Теперь же, мне думалось, я могу ездить за них и через мосты. Мне открылся весь мир. Теперь мне больше не надо строить догадок, можно поехать и посмотреть.

Я вставал рано, чтобы напоить, накормить и вычистить пони до завтрака. И эта кормёжка по утру, так важная для коня, для меня ничего не значила. Я пренебрегал своим завтраком. Отец, предупреждавший меня не заставлять коня работать до тех пор, пока тот как следует не поест, говорил, что у меня вполне достаточно времени, чтобы поесть самому. Но я не мог есть. Я был слишком взволнован, слишком нетерпелив, и когда мне разрешали встать из-за стола, я сразу же выбегал, чтобы посмотреть, не закончил ли пони свой завтрак. Но тот ещё не кончил. Я смотрел на него, а он вовсе не торопился. Я пытался поторопить его, но только терял время, ибо он оборачивался и с любопытством смотрел на меня, и только затем медленно возвращался к еде. Cёстры выходили провожать меня, и одна из них упрекнула меня за нетерпеливость неуклюже подражая взрослым.

- Наш пони ест как джентльмен, - заявила она, как будто бы мне было какое-либо дело до джентльменов. Но то, что сказал отец, поразило меня гораздо больше. Он сказал, что возчики, пастухи и индейцы кормят коней гораздо больше и дольше именно тогда, когда им предстоит долгий трудный путь, они предвидят, что нужно "как следует подкрепиться". Он понимает, что для этого нужна выдержка, но эти ребята не из слабонервных. Именно потому они так хорошо и управляют лошадьми, так как умеют владеть собой. Они никогда не принуждают лошадь, даже во время преследования. Они часто меняют аллюр и довольно долго идут шагом. И они метко стреляют, особенно во время стычек или боёв, так как никогда не суетятся.

Тогда я не знал этого, но теперь-то я, конечно, понимаю, что отец пользовался лошадью, чтобы воспитывать меня, и у него были преимущества перед школьными учителями, он воспитывал меня в соответствии с моими собственными идеалами. Он учил меня тому, что знали мои герои, и мне хотелось учиться. Мать не понимала этого. Когда она пришла на конюшню, я уже предвкушал конец кормёжки пони, накрывал его чепраком, одевал на него подпругу и рассказывал сёстрам, куда собираюсь ехать.