Потом я заметила конвертик под крестом. Когда я его вытащила, мои пальцы на миг онемели. Не удивлюсь, если из конверта мне в лицо брызнет яд.

И яд брызнул. Отравленные чернила.

«Я знаю, кто ты, Сабелла. Я не знала этого, пока не пришла к Богу, но когда я нашла Его, Он сказал мне. Его ангелы сказали мне. Я знаю, что ты совершила. Я знаю, что ты убила мою сестру. Надеюсь, что этот крест искалечит тебя. Если же нет, знай — я приняла и другие меры. Не пытайся понять, что я задумала. Ты, Сабелла, всего лишь волчица, ты — животное, а животным не дано понимать — пока не станет слишком поздно. Но тебе не так много осталось, Сабелла. Я уповаю на то, что все случится очень скоро. И тогда ты сгниешь, а твоя душа — если, конечно, у тебя есть душа — будет корчиться и вопить в Геенне Огненной, Сабелла. И пусть Бог даст мне услышать тебя, когда я буду отдыхать на Его груди».

Я присела на кровать Касси, сжалась в комок, подтянула колени ко лбу. Но это не помогло, и я знала, что не поможет. Тогда я упала на спину, скомкала письмо в руке, а потом засунула его за вырез платья, меж грудей, туда, где висел кулон. Поближе к сердцу.

Она познала Бога — и узнала мою тайну. Да, это имело смысл. У нее бывали озарения, но они казались настолько безумными, что она, наверное, сошла с ума, прежде чем смогла поверить им.

Слегка придя в себя, я открыла косметичку и достала миниатюрную бутылочку, которую еще в отеле наполнила из емкости красным соком.

Это кровь. Мы все знали это, разве не так? Приправленная гранатовым и томатным соками, а также гранулами синтетического гашиша, которые не только служили консервантами, но и помогали скрыть истинный состав напитка. Это была кровь лани с плато Молота. Заготовленная дома, охлажденная с помощью концентратора, она могла храниться несколько дней, даже в моей сумке.

Это поможет тебе, Сабелла. В самом деле — выпей, и ты станешь сильнее. Вопреки солнечному свету, вопреки тетушке Касси, вопреки всему на свете. Выпей.

Но в этот раз из-за привкуса фруктов напиток встал у меня поперек горла.

Я сидела, дрожащая, испуганная, и мяла в руках свою черную соломенную шляпку. В этот раз, Сабелла, эликсир жизни не сработал.

Поезжай домой, Сабелла. Как можно быстрее. Домой!

Я положила крест в косметичку, оставив шкатулку на месте. Когда я закрывала двери спальни, смятое письмо царапало кожу.

Внизу в холле рыскал черный боров.

Он видел, как я расплакалась в церкви, а теперь я, должно быть, выглядела испуганной. Я объяснила ему, как сильно потрясло меня случившееся, и как жаль, что я так мало знала покойную. Я немного приврала, сказав, что мы с тетушкой пару раз встречались, когда мне было то ли тринадцать, то ли четырнадцать лет. Касси и вправду приезжала в Восточное за год до нашего переезда, но не думаю, чтобы она как следует разглядела меня. Ей было скучно в обществе моей матери, и это был не более чем визит вежливости. Однако люди обожают исповеди и болезненные воспоминания. Все мы так или иначе сосем кровь друг у друга. Я с трудом убедила дядюшку, что мне просто необходимо поехать домой, привести мысли в порядок, а бумаги мы подпишем в другой раз. Так я вырвалась на свободу.

Солнцу оставалось всего минут десять, когда я поспешно зашагала через лужайки вниз по склону, к соснам. Серая тень пронеслась надо мной в тот самый миг, когда солнце вскипело красным. Я кое-как добралась до тени, и меня вывернуло наизнанку, все мышцы свело судорогой.

Неподалеку нашлась маленькая декоративная цистерна для полива газонов. Скорее всего, вода была неочищенная, но я прополоскала рот и была благодарна ей. Неужели даже цистерне нужна моя благодарность?

Потом я подошла к машине и облокотилась на нее. Все тело болело и ныло, не было сил даже забраться внутрь.

Но вот пришла тьма. Пока я пыталась превозмочь боль, солнце скрылось за горизонтом. Ночь была как холодная ванна — даже крыша машины остужала мои руки, мой лоб.

А потом я услышала, как он идет, ступая по сухой хвое. Я знала, кто это. Нетрудно отличить эти особенные шаги от всех прочих — шаги оленя, пробирающегося к тебе в ночи, где хозяйничают волки.

Он положил руки мне на плечи. Нежно-нежно.

— Сабелла?

Он знал мое имя. Впрочем, он явно слышал, как дядюшка-боров обращался ко мне у часовни.

— Сабелла, с тобой все в порядке? О, Сабелла… — он мягко развернул меня лицом к себе. Его прекрасные черты лучились бескорыстной заботой святого, глаза казались бездонными. Он готов был на все, что угодно, лишь бы помочь мне. — Ты выглядишь словно призрак. Нет, я не то хотел сказать… ты чудесно выглядишь, но кажется, тебе нехорошо.

Наверное, он и в самом деле был святым. Или хотел быть. Нет, Сабелла.

Он заботливо обнимал меня за плечи, гладил по волосам. Меня сильно трясло; наверное, ему нелегко было держать меня столь бережно. Его теплая кожа источала аромат молодости, чистоты, мужественности и желания. Я могла вдохнуть его жизнь сквозь его кожу. Я чувствовала запах его крови.

Он помог мне забраться в машину.

— Итак, куда мы едем?

— Я заранее ввела маршрут, — отозвалась я.

— И все же куда? Я вернусь за своей машиной завтра. А сейчас я еду с тобой.

— Я не хочу, чтобы ты ехал со мной, Сэнд.

— Надо, чтобы кто-то побыл с тобой.

— Но не ты.

— Почему же не я?

Мои мозги отказывались работать. Я почти теряла сознание. Сэнд сел рядом, включил зажигание, и машина покатила меж деревьев к шоссе, ведущему в город.

Он снова обнял меня. Сквозь завесу его теплых, темных волос я смотрела во всезнающие глаза змеи на его горле.

А потом мы очутились в отеле. Я почти не помнила дороги. Сэнд Винсент сам открыл дверь и занес меня в комнату. Включил бра. Потом он приподнял меня и положил на кровать. Я вешу всего сто семь фунтов, так что это не составило для него труда. Я, как идиотка, до сих пор была в темных очках, и он снял с меня их, а потом и туфли.

— Тебе нужно уснуть, — проговорил он. — Тогда все пройдет.

— Сэнд.

— Да?

— Ты очень добр.

— Я не оставлю тебя, если ты об этом, — пообещал он.

— Я хочу… Мне нужно побыть одной.

— Тогда я подожду в коридоре. Но дальше коридора не уйду.

— Пожалуйста, Сэнд. Я позвоню тебе завтра.

Завтра я буду на плато Молота. Сэнд не сможет проследить, куда я отправлюсь из Брейда. Страна велика.

Зачем я вообще поехала? Разве это важно? Теперь надо еще подписывать бумаги Борову Коберману, а то он станет преследовать меня с хрюканьем. Ему очень хочется, чтобы я оказалась такой же жадной до денег свиньей, как и он. Нет, я приехала сюда лишь потому, что Касси высунулась из могилы и позвала меня.

— Я подожду в коридоре.

По дороге с кладбища между нами установилась странная безмолвная связь. Мы были как две разных кислоты, чьи испарения смешивались.

— Возьми стул.

— Я вынесу его в коридор.

— Не стоит.

Он сел. Я закрыла глаза, чтобы не видеть, как он изучает меня. С опущенными веками комната была пустой. Это не тетушка Касси заставила меня приехать — этого захотела я сама.

О да, я знала, что собираюсь совершить. И я знала, что становлюсь сильнее. Мой пульс превозмог экстракт купороса, впрыснутый мне в сердце драгоценной тетушкой. Но я чувствовала и иное биение — еще слабое, мягкое, полусонное. Оно возвращалось из неизвестности, где таилось до времени.

Волнение. На что это похоже? Оно заполняет всю меня. Это похоже… Я не знаю, на что оно похоже в этот раз. Спиртное, наркотики, секс, религиозный экстаз — ничто в сравнении с этим. Когда мне было тринадцать, когда… когда я стала иной, мать водила меня на собрания возрожденных христиан. Христос сделался весьма популярен в Восточном. Подмечено, что колонисты вообще склонны воскрешать старые обычаи Земли — одежду, обстановку, веру — словно в поисках некого якоря в жизни. Но при этом обычаи казались свежими и неожиданными, новыми для новых планет, как если бы колонисты сами их изобрели. В церкви Возрожденного Христианства, сложенной из все тех же медных блоков, мать крепко держала меня за руку, и я видела людские лица, озаренные внутренним огнем — взрыв динамита, заточенный в стекло. Можно было поймать, уловить это напряжение, один восхитительный миг держаться на грани экстаза, а затем снова упасть туда, откуда взлетел…