— Знаешь, Миленхирим — сказал вдруг ему Умбриэль — Ты единственный для меня, там был на Небесах любовник — он смотрел на Миленхирима влюбленными женскими очаровательными и гипнотическими глазами — Ты единственный, кто понимал меня и не побоялся нашей любви. Не побоялся перед лицом нашего Отца.

— Да, вот только на Земле оказался я один — вставил Миленхирим — Ты же остался там.

— Да! А кто бы тебя сейчас вытаскивал отсюда! — сказал ему возмущенно, целуя его в любовника, страстные губы Умбриэль — Если бы я, не остался там на небесах.

— Какой ты у меня, продуманный любовник! — восхищенно ему ответил Миленхирим.

— А, то! — и Умбриэль сел в поломанной лежащей на полу спальни постели. Миленхирим гладил его по девичьей голой красивой спине — Красавец ты мой Умбриэль — он тоже сел и обнял Небесного преданного до безумной и страстной любви друга — Нет, наверное, никого красивей тебя на тех Небесах.

— Я должен уходить — сказал Умбриэль, прижавшись в последний раз к любовнику Миленхириму и обняв его — Господь ждет меня с ответом. И меня ты здесь больше не увидишь. Миленхирим посмотрел с грустью расставания в глаза полные страсти и любви Умбриэля. Они были тоже наполнены выразительной ангельской грустью.

— Я буду скучать по тебе, Миленхирим — снова ответил Ангел — Не подведи меня, любовник мой. Вернись ко мне на Небо. Найди ту девчонку и путь в мир своего младшего брата. Верни Элоима своего брата Миленхирим. И мы все снова будем вместе любить вечно друг друга. Не подведи меня Миленхирим — сказал Умбриэль — Не подведи нашу любовь. Любовь моя — он снова припал к губам Миленхирима женскими устами. Он встал с поломанной постели и вихляя женскими голыми на обнаженном теле бедрами подошел к входной двери. Умбриэль повернулся к Миленхириму и сказал — И смотри, если, что не так, то я тебя затрахаю до смерти — сказал с угрозой и улыбкой на девичьем лице Умбриэль Миленхириму.

— Ну, ты же знаешь, милый мой Умбриэль. Что это, не возможно — ответил Миленхирим ему — Мы же бессмертны.

— А я постараюсь — едко и колко съехидничал, смеясь Умбриэль и вспыхнув весь огненным астральным пламенем и светясь искрами, превратился в светящийся яркий с голубоватым отливом переливающейся Небесной ментально-астральной энергией шар. Он какое-то время повисел в дверном проеме входной в квартиру двери и мгновенно исчез, взлетев к потолку растворившись в полумраке разгромленной любовной страстью двух Ангелов квартиры.

— Твою, мать! — сказал Александр Якову — Что теперь будем делать?!

Что?! Если все закрутится из-за смерти этой старухи!

— Не знаю, Шурик! — ответил ему Яков — Не знаю! Угораздило же ее умереть, именно у меня дома! Был уже поздний субботний вечер, часов восемь, и двое приятелей экстрасенсов и эзотериков совещались сидя в своей рабочей штаб квартире и думая как им выкручиваться из этой сложившейся неприятной ситуации.

— Я и сам, чуть не обделался, Шурик — сказал снова Александру Яков.

— Когда увидел те красные горящие глаза! Ту подлетевшую к нам с этой старухой тень — он продолжил — Она эта, Маргарита Львовна, назвала ее Изигирью. Кто, такая, Изигирь? Но, одно ясно, что я попал в какой-то иной мир, мир, отличающийся от загробного мира и мира мертвецов. Это, какой-то совсем иной мир. Похожий на мир сновидений и, причем, из мира реальных сновидений.

— Ладно — сказал ему Александр — Не ссы. Я пороюсь в учебниках по мистике и эзотерике и поспрашиваю кое-кого и все думаю, узнаем. По крайней мере, про этого Элоима. Где-то я уже слышал это имя.

— Да! Сейчас по ментам затаскают! — возмущено на грани паники, ответил ему Яков — Скажут, уделали вы эту старушку своими опытами с потусторонним! И самое главное, я так и не понял, кого я видел. И как, снова, попасть в тот странный мир. По всему было видно, что Якову Могильному как экстрасенсу и медиуму, тот увиденный им мир не давал покоя. Тот увиденный им странный корявый перекособоченный с кривыми стволами жуткий лес. Он снова захотел его увидеть. И это не проходящее теперь и постоянное желание не покидало Якова Могильного.

Элоим лежал в своем каменном ложе под сводами полуразрушенного церковного готического храма. Он лежал в своем выстроенном им самим мире. Он отдыхал от той любви с молодой совсем еще юной девицей. Он знал она опять к нему придет, как и та и та, и та, что до нее.

Как все, кто был здесь на его каменном в этом месте ложе. Он в полудреме ощутил приближение еще кого-то. Он открыл свои голубые большие в красивых разрезах век Инкуба глаза. Она уже стояла рядом с его каменным ложем страсти и любви. Она его Изигирь. Его подруга в этом мире. Вечная его Элоима теперь спутница его жизни, еще с того момента когда он упал с Небес сюда в мир людей. Но смог выстроить этот мир, и она помогла ему в этом. Эта Изигирь. Любовница и демон. Черная ползущая как тень, как извивающаяся черная змея. Она стояла теперь перед его троном безудержной любовной страсти. Она смотрела, не отрываясь на него прислонившись к одной из высоких опорных колонн призрачного каменного храма, рядом с его ложем и любовалась его красотой Инкуба.

Она безумно любила его и считала себя его супругой в этом мире выстроенном ими обоими. Их только мире. И ни чьем больше. Она черной тенью отошла медленно от колонны и подплыла в тумане к самому ложу Элоима — Как тебе спалось, любимый мой Элоим? — она спросила его мягким шипящим слегка змеиным голосом — Я, наверное, нарушила твой покой? Прости меня, любимый — и она заползла на его ложе любви и прижалась к груди Элоима. Смотря прямо в его не отрываясь глаза, своими змеиными зрачками черных как уголь глаз, произнесла снова — Или ты, не рад меня сегодня видеть, мой любимый, Элоим? Или я тебе не мила как раньше? Или я плохо тебе станцевала свой змеиный танец любви? Мой красавец, Элоим! Он смотрел тоже в упор в ее те змеиные гипнотические Суккуба глаза на Изигири заостренном остроносом лице и сказал — Я хочу его еще раз увидеть! Моя, Изигирь! И Изигирь, ничего ни говоря, сползла с его тела прямо в тот ползущий белый, как молоко вьющийся, как и она сама живой туман. Она исчезла в нем. А он высоко усевшись в своем ложе страсти и любви, стал смотреть туда, где перед ним вновь должна была появиться его Изигирь. В тот стелящийся по полу его храма туман, который стал подыматься с самого пола храма и виться по спирали вокруг собственной оси все выше и выше. Внутри этого тумана стал раздоваться звук похожий на некий звон и шорох и из тумана показались женские тонкие извивающиеся волной в золотых тонких браслетах руки и потом все голое практически тело молодой очень смуглой и очень красивой девицы. Сверкая черными, как уголь очами и тряся обнаженной своей пышной женской грудью. Она эта черноволосая демоница брюнетка с миловидным девичьим лицом с вьющимися парящими кудрявыми и очень длинными, чуть ли не до самой ее крутой задницы волосами. Вьющимися, как целая масса на ее под золоченым обручем венцом голове змей. Звеня золотыми в ушах большими сережками и вся в золоте украшений. Шелестя набедренной белой прозрачной спадающей по ее красивым полным голым ногам до самого пола вуалью, наброшенной на узкие из золота плавки. Стянутые, туго на ее промежности и волосатом лобке, и на девичьих смуглых крутых бедрах ног, в золотой, набедренный пояс. Это все что на ней было. Она дергая из стороны в сторону голым, полным в овале над срезом узких плавок и того пояса своим девичьим животом, выставляя его вперед своим круглым пупком, и вырисовывая им круги Изигирь, начала свой танец. Танец Суккуба.

Танец страсти и любви. Змеиный танец живота перед своим возлюбленным Элоимом. Под удары незримых тамтамов и невидимых в том каменном храме барабанов, она извивалась всем телом перед ним как настоящая молодая гибкая и очень красивая любовница змея, соблазняя его вновь своим тем танцем кружа в густом над полом вьющимся и медленно ползущем тумане. Как самка, жаждущая продолжения рода, Изигирь танцевала этот танец любви перед Элоимом, и Элоим сходил с ума от ее змеиного танца. Этого танца живота. Танца страсти и любви. Он глядел, вновь наслаждаясь ее гибкими движениями материализовавшегося из черной тени извивающегося в невероятных движениях красивого и смуглого молодого девичьего тела. Это была всегда прелюдия перед их брачным ложем. Их близостью в этом их общем теперь храме любви и безудержных страстей в выстроенном ими обоими общем мире, который Изигирь остервенело охраняла от всех непрошенных гостей, а особенно земных соблазненных Элоимом соперниц. Которые сходили по его красоте с ума, как и сама Изигирь, и стремилась сохранить их с Элоимом любовь любой ценой в этом их общем иллюзорном сказочном мире. Она бесилась при виде любой соперницы и всячески пыталась ее уничтожить. Изигирь была невероятно жестока и кровожадна, и горе тем, кто попадался ей на пути в этом призрачном черном лесу. Вот и теперь она нашла на ветке дерева разорванную чью-то ночьнушку. И хотела узнать у Элоима о новой гостье, но решила повременить с этим, и теперь хотела с ним только близости, извиваясь, в, своем змеином танце живота, приняв облик молодой красивой брюнетки танцовщицы. Превращаясь, все время в прекрасную восточную танцовщицу, она изводила себя всегда в этом танце страсти и любви почти до бессознательного состояния и Элоиму это нравилось. Он уже представлял в том танце свою Алину. По красоте не уступающую Изигири. Как бы она извивалась сейчас перед ним и их ложем любви, вот так, почти, обнаженной и совращая его Элоима. Но он видел свою, только наскучившую ему Изигирь. А Изигирь, любвеобильной голой извивающейся в танце сучкой, кружилась вокруг каменного его ложа в пелене вьющегося тумана, развевая мечущимися по сторонам бедрами прозрачную на ее голых женских ногах вуаль. Как рабыня, наложница, какого-нибудь восточного повелителя или господина, шейха или султана, она вырисовывала круги животом и трясла своими полными девичьими голыми грудями перед глазами Элоима. Гремела золотыми на руках браслетами и серьгами в своих ушах. И по-прежнему сверкая угольной чернотой своих хищных, но наполненных теперь неподдельной страстью сексуального экстаза глаз, она стонала как ненормальная, показывая ему Элоиму, свою безудержную и безумную, пылающую плотской непотребной страстью любовь к нему Суккуба. Она, выгибаясь перед ним в своей гибкой спине, закатывала вверх в том экстазе демонической самки, те свои, из-под надетого на ее девичью голову золотого венца, в косом изгибе тонких черных бровей под верхние веки черные в длинных ресницах молящие о любви глаза.