Мне вспоминается еще до войны увиденная фотография Зиновия Петровича: правильные черты лица, умные глаза, четыре ромба в петлице. Он занимал кроме всего остального ещё и пост начальника главного военно-санитарного управления Красной Армии, возглавлял Общество Красного Креста. В умной, напряженной и честной жизни Зиновия Петровича, в его мужественном характере была трогательная черта — он любил детей. Никакого умиления не было в этой любви, никакого сюсюканья. Была забота человека, и была точка зрения революционера, преобразователя, не пустого мечтателя, а мыслителя, всерьез думающего о будущем: Зиновий Петрович называл здоровье молодого поколения Советской страны «одним из ответственейших участков социалистического строительства», «народным имуществом», которое надо беречь. За сугубым рационализмом этих его слов — суровая нежность.

Сестра В. И. Ленина Анна Ильинична Ульянова-Елизарова рассказывала, что у Зиновия Петровича в характере было много сходства с ленинскими чертами, что «во многом можно провести параллель между этими двумя различными людьми. Зиновий Петрович был одним из самых близких соратников Ленина, исполнявших его заветы. И по характеру он во многом напоминал Владимира Ильича».

Детство Зиновия Соловьева прошло в том же Симбирске, учился он в той же гимназии, что и Владимир Ильич. Поступил в тот же Казанский университет, двадцати двух лет от роду, в 1898 году стал членом РСДРП. Вел революционную пропагандистскую работу на предприятиях Казани, за что и был арестован, исключен из университета и выслан. Вернувшись из ссылки, снова работал в большевистском подполье, снова был арестован и сослан. 1917 год он встретил уже опытным организатором революции, был активным участником и одним из руководителей московского вооруженного восстания.

Во времена симбирского подполья он дружил с Дмитрием Ульяновым. «Редко судьба нам посылает таких друзей, в которых не приходилось бы разочаровываться или усомниться… Таким для меня был Зиновий Петрович Соловьёв» — эти слова Дмитрия Ульянова многое говорят о Соловьеве.

Плохое было у Зиновия Петровича здоровье. Больно читать строчки из его письма к профессору Ф. Гетье: «…Поймите, что я молод ещё, мне всего 52 года, что в голове моей роятся мысли и планы, которые мне хочется осуществить, и не иметь возможности сделать это — ужасно…» Без бодрячества, без ложной позы, без показного притворного мужества — обыкновенная человеческая горечь перед неотвратимым. Вскоре его не стало. Человек — не вечен, история культуры полна безвременных утрат. О Зиновии Петровиче хочется сказать словами русского поэта Жуковского: «Не говори с тоской — их нет, но с благодарностию — были…» В том, что вея наша молодежь, проведшая детство в пионерских лагерях, на свежем воздухе; в занятиях спортом, с каждым поколением растет все более здоровой, — большая заслуга Соловьева. Сам он был уже очень нездоров, когда в 1924 году появился в Крыму. А Крым лечил, радовал, вдохновлял. И Зиновий Петрович ие был бы самим собой, если бы не странствовал по побережью и не размышлял о том, как превратить Крым в это самое благо, каким он стал теперь, как лучше осуществить ленинский декрет, объявивший народными все курортные богатства Крыма. Подлинные революционеры живут и работают не только для сегодняшнего дня, но главным образом для будущего своей страны, своего народа, всего человечества. Зиновий Петрович жил этим будущим, он заботился обо всем, что станет основой для физического и нравственного здоровья будущих поколений. Эта забота была его профессией: он еще возглавлял и кафедру социальной гигиены во 2-м Московском медицинском институте, редактировал медицинский раздел Большой Советской Энциклопедии. Санаториев для народа в том виде, в котором они существуют у нас теперь, не было раньше нигде в мире. Семашко и Соловьев продумывали, как перестроить великокняжеские дворцы в санатории для трудящихся. Все надо было создавать заново: лечебный распорядок дня, рациональное питание, медицинское обслуживание. С чего же начинать? Вспоминает его сослуживец по Наркомздраву А. Голубков:

«…В 1924 году я был с Зиновием Петровичем в Гурзуфе, где он проводил свой отпуск. В жаркий солнечный день мы пошли с ним гулять с тем, между прочим, чтобы посмотреть подходящее место для будущего лагеря, мысль о котором он в то время лелеял. Когда мы пришли на то место, где теперь раскинут артековский лагерь, Зиновий Петрович стал развивать мысли и планы насчет будущего строительства…»

Но прежде, чем «развивать мысли и планы», Соловьев отыскал это место. Небольшая глубокая бухта с двух сторон защищена от ветров горой Аю-Даг и скалистым мысом, на котором стоят развалины Генуэзской крепости, а с третьей стороны — Крымская горная цепь с вершинами Роман-кош и Ай-Петри. В воздухе — запах цветов и трав, южной хвои, йодистое дыхание моря. И на многих гектарах — великолепный парк, выращенный здесь богатым ботаником Виннером и переданный государству. Здесь — не просто целебно, не просто красиво, не просто романтично. Здесь в названиях живет древняя история Таврии, таинственная, мало исследованная, уходящая в глубь веков к истокам скифского и сарматского государств, ко времени расцвета и проникновения в Таврию эллинской и древнеримской цивилизаций. Зиновий Петрович был по-настоящему, классически образован и по-ленински понимал все неисчислимое значение культурного наследия в формировании новой интеллигенции. Он ходил по татарским деревушкам, разбросанным по побережью, узнавал названия горных вершин и распадков, ущелий и речек.

«Артек» — место отдыха перепелок: так толковали местные жители это название, оно ему понравилось, он весело говорил — ну, просто как по заказу: пусть и наша детвора отдыхает, раз тут отдыхают перепелки, пусть наш пионерский лагерь так и называется.

В этой ласковой маленькой стране «Артек» целых четыре реки, их названия говорят о разных эпохах здешней цивилизации: Кумака-дере, Черкес-дере, Суук-су — три тюркских названия (дере — река, су — вода). Четвертое Путанис — уходит в эллинскую древность.

Зиновий Петрович не мог знать, но, наверное предполагал, что наступит время, когда историей этих мест займутся пионеры-краеведы, что здесь побывают виднейшие ученые и общественные деятели планеты — ведь при его жизни в Артеке была Клара Цеткин, приезжал в гости Анри Барбюс, и Зиновий Петрович был дружен с ними. А после войны, в шестидесятых годах, приезжал в Артек интересный гость — брат Никоса Белояниса, один из крупнейших топонимиков мира Христос Белоянис, и он привел несколько толкований слова «артек», из которых наиболее приемлемым для него же самого было два — уже известное нам «место отдыха перепелок» с древнегреческого, и еще с языка предков нынешних осетин, с аланского, «артек» — спуск с горы. Возможно! Ведь русла четырех близких одна к другой рек — конечно же, отличный спуск с горы. Были Зиновию Петровичу известны легенды о здешних местах. Например, про маленький домик, в котором он поселился, когда стал совсем артековцем и не захотел покидать лагеря, не захотел жить в санатории, а жил в Артеке и по артековскому режиму — рассказывали старожилы, что в давние времена в нём обитала странная, хоть и не самой первой молодости, но красивая француженка, что она носилась на бешеном скакуне по здешним ущельям, а ночами в ее домике горел свет и раздавались звуки шумных пиров. Говорили, что и похоронена она где-то здесь, и что было время, когда из-под земли была видна надгробная плита, и на ней некая французская фамилия, чем-то знаменитая. Когда Зиновий Петрович дознался до фамилии, оказалось, что тут была похоронена женщина, послужившая для Дюма прототипом пресловутой «миледи»: она убежала от французских и английских придворных интриг в Россию и здесь окончила свои дни. Представляю себе довольное лицо Зиновия Петровича — занятно будет ребятам!

Или — легенда Аю-Дага, в переводе с тюркского Медведь-горы. Аю-даг и в самом деле похож на медведя, уткнувшегося носом в морскую волну. Говорит легенда, что некогда племя медведей пленило прекрасную девушку, и она заботилась о них, и медведи обожали ее так, что просто не могли без нее обходиться. Но она встретила джигита и полюбила его, и покинула медведей, ушла с любимым под парусом в море. Медведи кинулись за ней, решили выпить море и посуху догнать свою любимицу, отнять ее у джигита, умолить не бросать их. Но любовь оказалась сильней, любовь встала на пути самого главного, первым подбежавшего к морю медведя и превратила его в гору. Остальные отступили в горные леса, а девушка уплыла с джигитом.