— Не хотел бы обременять вас просьбами, — продолжал тем временем Бельмон непринужденным тоном светского человека, — тем более судя по всему вы спешите. Но нельзя ли попросить моего бывшего…хозяина, чтобы он запер эти двери? Думаю, что человек, который сторожил меня там, некоторое время не в силах будет передвигаться без посторонней помощи, но на всякий случай…

Шульц, стоявший ближе всех, заглянул в тесный закуток. Кроме простой лавки, стола и жесткого топчана там ничего не было. В темном углу неподвижная фигура валялась на полу.

— Лучше забрать его отсюда, — буркнул Шульц. Кивнул Штауфлю и вдвоем они выволокли бессознательное тело в коридор. Увидев богатырское его сложение, Мартен приподнял бровь и с уважением взглянул на Бельмона.

— Вижу, вы неплохо с ним управились, — усмехнулся он.

— О, его больше волновала канонада, чем моя персона, — небрежно ответил шевалье де Бельмон. — Я этим воспользовался, чтоб его разоружить, а потом… — он изобразил удар ребром ладони в горло. — Что будем с ним делать? Он чертовски тяжел.

Марен дал знак Штауфлю.

— Наш человек им займется. Пришли ему кого-нибудь в помощь, Генрих, — повернулся он к Шульцу. — Пошли!

Капитан “Кастро верде” проводил их наверх, в кормовую надстройку. По дороге Мартен вполголоса давал Шульцу какие-то указания. Понимающе кивнув головой, помошник отправился на палубу. Де Бельмон собрался следом за ним, но корсар его задержал.

— Я хотел бы, чтобы вы пошли со мной, — сказал он. — Вы наверняка лучше меня понимаете их язык.

Бельмон с неудовольствием оглядел остатки своей одежды, но Мартен решительно взял его под руку.

— Это не визит ко двору. Переоденетесь позднее.

Пассажиры-трое мужчин и две женщины-ждали в обширной, хотя и низкой каюте, которая занимала всю корму. Там царила роскошь-если и не королевская, как решил Мартен, то по крайней мере не присущая обычным судам: стены, обшитые полированным деревом, восточные ковры, тяжелые мягкие кресла, обитые атласом, столы и скамьи из красного дерева и палисандра…

На одной из скамей в глубине сидел седовласый старец в величественной позе, опираясь на эбеновую трость с золотым набалдашником. На его длинных тонких пальцах сверкали два перстня-один с розеткой из сапфиров, другой с большим брильянтом.

Рядом, вполоборота к нему, сидела молодая, необыкновенно красивая женщина с черными волосами, высоко поднятыми под золотой сеткой, и диадеме с жемчугами. На ней было легкое голубое платье, отделанное белыми венецианскими кружевами, и брыжжи, заколотые у шеи богатой брошью из золота и драгоценных камней. В руке она держала огромный, оправленный слоновой костью веер из белых страусовых перьев, до половины заслонявший лицо. Чуть шевеля им время от времени, вызывала легкий звон браслетов на запястьях. По дугами нахмуренных бровей как крылья бабочки трепетали её роскошные длинные ресницы, скрывая глаза, чей взгляд напрасно ловил Мартен.

По обе стороны скамьи, чуть позади, стояли двое мужчин-один уже в годах, весь в черном, с кружевным воротником вокруг короткой толстой шеи, и с золотой цепью, свисавшей на большой живот; второй-молодой, с одутловатым бледным лицом и срезанным подбородком. Еще дальше, в самом углу, сгорбилась чья-то девичья фигурка, сдавленно рыдая в скомканный платочек.

— Кто они? — спросил Мартен, обращаясь к Бельмону.

Живописный оборванец ткнул концом рапиры молчащего португальца, повторил вопрос на его родном языке, после чего, выслушав ответ, пояснил:

— Перед вами, капитан Мартен, его превосходительство Хуан де Толоса, королевский уполномоченный по делам Восточных Индий. Та прелестная и гордая дама, которая нас словно не замечает, — его дочь и зовут её синьора Франциска де Визелла. Ее муж в настоящее время-губернатор Явы. Толстяк с цепью-это дон Диего де Ибарра, владелец огромных поместий на Яве, откуда возвращается на свои виноградники в долине Дуэро. Могу похвастаться, капитан, что знаю толк в хороших винах; лучшего портвейна не сыскать во всем свете. Надеюсь, среди запасов на борту “Кастро верде” найдется и бочонок этого нектара из личных запасов дона Диего, и мы сможем осушить его до конца нашего дивного путешествия, хотя я лично и предпочитаю бургундское.

— Хорошо, а этот? — нетерпеливо спросил Мартен, указывая пальцем на бледного юношу.

— Благородный кабальеро Формозо да Ланча, личный секретарь его превосходительства, — сообщил Бельмон. — Одно из лучших семейств в Тразос Монтес. А хорошенькая и весьма расстроенная малышка, которая заливается слезами, не переставая при этом с восторгом на вас поглядывать, что между прочим говорит о её хорошем вкусе, выполняет обязанности камеристки синьоры Франчески.

Мартен взглянул на девушку и действительно перехватил блеск её черных глаз. Рассмеялся, позабавленный наблюдательностью своего случайного переводчика, но тут же на его лбу появилась морщинка, а лицо приобрело выражение серьезное и озабоченное. Закусив черный ус, мягко вившийся над верхней губой, казалось, молча он всерьез взвешивает в уме судьбы этих пятерых.

Де Бельмон вполголоса выпытывал о чем-то португальского капитана, благородный старец каменным взором неподвижно уставился перед собой, синьора де Визелла пару раз шевельнула веером и опустила руки, отчего драгоценные браслеты испуганно звякнули, а двое стоявших за ней мужчин коротко переглянулись.

— Прислуга этих господ находится на палубе вместе с командой, — заметил Бельмон.

— Прислуга? — повторил Мартен.

— Да. Шесть человек, не считая камеристки.

— К черту прислугу, — буркнул Мартен. — Я думаю, что с ними делать…

В этот момент Хуан де Толоса медленно поднялся с места и, опираясь на трость, сделал два шага вперед.

— Капитан Мартен, — заговорил он по-английски, — не хотите ли вы меня выслушать?

Мартен взглянул на него немного растерянно. Высокий и худой, гордо выпрямившийся Толоса, казалось, смотрит на него сверху вниз, хотя и был ниже ростом. Его дочь тоже встала и подошла ближе. Только теперь стало заметно, что она на последних месяцах беременности, что ещё больше смутило Мартена. Особенно когда он встретил её враждебный, презрительный взгляд. Отвернувшись, та бросила отцу несколько гневных слов, после чего удалилась к противоположной стене и снова опустилась в глубокое кресло.

— Слушаю, — сказал Мартен.

— Я достаточно богат, чтобы заплатить любую цену за её жизнь и здоровье, — сказал старик. — Синьор Ибарра, несомненно, тоже вознаградит вас так, как вы пожелаете, а родители этого юноши тоже на выкуп не поскупятся.

— Где и когда? — небрежно спросил Мартен.

— Не знаю, куда вы плывете, — протянул синьор Толоса. — Но если бы вы согласились зайти в Бордо или в Ля-Рошель, можно было бы…

— Я не собираюсь заходить в французские порты, — перебил Мартен.

Толоса нетерпеливо пожал плечами.

— Я собираюсь заплатить за нашу свободу такую сумму, которая обеспечила бы вас на всю жизнь…на спокойную жизнь — терпеливо начал он.

Но Мартен только рассмеялся.

— Ни за какие деньги я не соглашусь на спокойную жизнь, также как ни за какие деньги я не согласился бы продать свой корабль. Вы должны это понять, ваше превосходительство.

Он на миг отвернулся, ибо в эту минуту вошел в каюту Генрих Шульц.

— Все готово, — доложил он вполголоса.

Мартен кивнул.

— Эти двое перейдут на “Ибекс” — показал он на дона Диего и шевалье да Ланча. — Уайт должен обращаться с ними как следует. Женщины займут твою каюту на “Зефире”. А вы, ваше превосходительство, — обратился он к Толосе-останетесь на “Кастро верде” под опекой моего офицера.

Толоса побледнел и задрожал, услышав это решение. В отчаянии взглянул на дочь. Но синьора де Визелла ласково улыбнулась.

— Успокойся, отец, — сказала она. — Этот мозо не посмеет меня коснуться. А если, то…пор Диос! Живой ему меня не взять!

Четыре фрегата, возглавляемые “Золотой ланью”, описали широкую дугу вокруг места, где вода кипела от пузырей воздуха, вздымавшихся из трюмов тонущей испанской каравеллы. Ее склонившиеся назад мачты погружались все быстрее, а красно-золотой флаг отчаянно трепетал на ветру, пока набежавшая волна не слизнула его с поверхности моря. Тогда пять английских флагов приспустились и вновь вернулись на место, а “Зефир”,“Ибекс” и “Кастро верде” ответили таким же салютом.