Ежедневно отосланный груз возвращают обратно. Полные бочки. Из Лиссабона, Мадрида, из Сарагосы.

Аббат пробует, пробует и сравнивает. Сомнений нет — не хватает того самого, чужого, пряного аромата.

Призывают старого Мануэля, он пробует и печально пожимает плечами.

Да, да, у старого, доброго дона Сесарео была лёгкая рука; более сподобившаяся благодати, чем у молодого падре. Но об этом нельзя громко говорить, монахи шепчут это друг другу.

Дон Педро просиживает ночь за ночью в своей келье над странными ретортами, и при свете свечи его остро очерченный профиль отбрасывает тень на белую извёстку стены.

Его длинные тощие пальцы колдуют над искрящимися склянками с безобразными узкими горлышками. Фантастические приборы и колбы стоят вокруг. Испанский алхимик!

Забыт строгий чин — бедные измученные монахи крепко и глубоко спят.

От этого толку не будет! С помощью белых порошков и жёлтых едких жидкостей Люцифера не найти тебе того, что молчаливая природа записала в тайные книги тайной рукой.

Видно, не пивать больше герцогам великолепного, благоухающего вина гуиндре!

Вот снова стоят, как на параде, бочонки с бродящим суслом. В каждом — куски от разных сапог: один от толстого брата Теодосио, а вон там самого старого Мануэля.

Старого аббата — вон в том бочонке, слева в углу.

Прошёл ещё один год, вино снова пробуют: хорошо, да не гуиндре; и только в одном бочонке таилось оно.

В том самом, что стоял в углу, с сапогом старого аббата.

Пошлите его королю!

Педро Рибас Собри обладает сильной волей, он не устанет искать, пробовать, сравнивать. Он говорит, теперь-то он наконец знает секрет. Монахи молчат и сомневаются в этом. Они ни о чём не спрашивают и слепо выполняют приказы аббата — они знают его железную волю.

Мануэль качает головой.

Работники снова служат монастырю, копают и переворачивают чёрные пласты земли, подрезают виноградные лозы, а братья и пальцем не шевельнут, и снова они толстые и круглые, как и прежде.

Так захотел аббат.

Когда палящие лучи солнца немилосердно выжигают монастырский двор Алькацабы, и ветви шелковицы обвисают, страдая от жажды, у живой изгороди собираются загорелые девушки в цветастых мантильях, заглядывают за неё, вытягивая шеи, и хихикают.

— Бедные монахи получили от дона Педро наказ лежать рядком на деревянных скамьях — потея, — одетые в мучительную жару шерстяными рясами, — толстые ноги втиснуты в высокие сапоги и обмотаны, будто бинтами, широкой лентой из резины.

Потому что Педро Рибас Собри похвалялся, что вернёт старое гуиндре; он волевой человек, он не устанет искать, пробовать, сравнивать.

А я скажу, что, даже если вино и станет лучше, всё напрасно, никто не заквасит такого вина, как у старого аббата.