Мартен узнал про возможность приобрести это поместье, громко именуемое шато Марго-Медок, от всезнающего Генриха Шульца, которому доверил свою долю в добыче, после чего не торгуясь купил дом вместе с землей и пристанью в заливе.

«Зефир», избавившись от своего драгоценного груза, был теперь пришвартован к короткому пирсу, а в Марго-Медок прибыла команда ремесленников, плотников, столяров, каменщиков и огородников, чтобы обновить дом и привести в порядок огород, сад и виноградник. Потом, когда крыша, стены и комнаты замка были основательно отреставрированы, когда был уложен прекрасный паркет и заменены мраморные обрамления каминов, когда заросли преобразились в парк с тихими аллеями, подстриженными газонами и цветниками, на которых красовались великолепные розы, Генрих Шульц по просьбе Мартена занялся меблировкой резиденции своего бывшего капитана.

Из Бордо, из Кламси, даже из Парижа прибывали резные комоды, кровати, столы и стулья, кресла, обитые парчой и бархатом, зеркала венецианского стекла, тяжелые шкафы и буфеты из палисандра, а также турецкие и персидские ковры из Марселя, серебряные канделябры и бра, фарфор, стекло и столовое серебро.

Мартен сам подобрал четверку гнедых, купил в Бордо дорожную карету и легкий прогулочный экипаж. Прислуга получила зеленые ливреи с золочеными пуговицами и галунами, горничные — такие же юбки и лифы.

Всем этим изыскам и роскоши все же не сравниться было с нарядами и драгоценностями сеньориты Марии Франчески де Визелла, красоте которой полагалась поистине королевская оправа.

Мартен не жалел на это денег, тем более что ему казалось, что их у него бессчетное множество. Он не слишком задумывался, сколько тратит; расчеты проводили услужливые, всегда любезно улыбающиеся счетоводы Шульца, сквозь пальцы которых в Бордо уплывал просто поток золота.

Но Мария хотела нравиться не только своему повелителю. Кто кроме него должен был восхищаться её нарядами? Кто должен был ему завидовать?

Разумеется, ей мало было восхищения шевалье де Бельмона, застенчивого румянца Стефана Грабинского и голодных, полных тайных ожиданий взглядов Генриха Шульца. Мсье де Кастельно, судья из Полье, и капитан Людвиг де Марго, с которыми Ян Мартен подружился, были пожилыми людьми, солидными гугенотами с незапятнанной репутацией. Комендант гарнизона в Бордо, крикливый пьяница, казался ей заурядным и глупым. Каротт не входил в расчет, хоть она его и любила за остроумие и веселый нрав; он к тому же был в шато редким гостем, весь уйдя в свои коммерческие дела.

Оставались ещё несколько капитанов — корсаров, знакомых с давних времен, которые навестили Марена поздно осенью. Но сеньорита сочла их вульгарными. Нет, не такого общества она жаждала.

— А какого? — спросил Мартен.

Она жаждала развлечений. В Бордо начинался карнавал. В домах высших королевских сановников, в ратуше, во дворце губернатора, в резиденциях аристократов уже закипели первые приемы и балы.

— Но ведь я не знаком с этими знатными господами, — заметил Мартен.

— Должен познакомиться, — отрезала она. — Ричард с Генрихом могли бы это устроить. И к тому же мы не знакомы даже с соседями. Граф де Бланкфор, мсье де Карнарьяк, мсье де Ля Сов…

— Может быть ещё Дю Плесси-Морней и де Бурбон? — рассмеялся он. — Высоковаты пороги для Яна Куны…

Она чуть наморщила бровь, гордо подумав про себя, что род де Визелла ничем не уступает Морнеям и Бурбонам. Но вместо этого сказала:

— Ты знаменит. Знаменитее многих их них.

Ему это польстило. Ян разослал в три соседних замка любезные письма с уведомлением о намерении нанести визиты. По прошествии недели пришел столь же любезный ответ, но лишь один: мсье де Карнарьяк приглашал Мартена с его спутницей на охоту в день своего покровителя, святого Антония. Граф де Бланкфор и мсье де Ля Сов с приглашениями не спешили; они просто не ответили.

— Не расстраивайся, — утешала Мартена его обожаемая. — Начинать всегда трудно.

— Я об этом кое-что знаю, — рассмеялся он, глядя ей прямо в глаза. — Сколько месяцев я ждал приглашению в твою каюту на «Зефире»! Но меня нисколько не расстраивает недостаток гостеприимства или просто пренебрежение со стороны какого-то графа или барона. Мне до них нет дела. В то же время Карнарьяк мне кажется вполне симпатичен, хоть и слывет тут рогоносцем. Судя по всему, он вполне доволен судьбой.

— Вероятно, — подтвердила Мария Франческа, с несколько натянутой улыбкой, поскольку ей бы больше понравилось, если бы Шарлотта де Карнарьяк пребывала при муже, а не в Ангулеме вместе с неким разбогатевшим торговцем бумагой.

Она подумала, что дом мсье де Карнарьяка пользуется не лучшей репутацией, как и три его дочери — Жозефина, Катерина и Луиза, за которыми с успехом увивался целый легион молодых кавалеров. Но как бы там ни было, Карнарьяк состоял в родстве с аристократами, был вхож в первые семейства Шаранты и Бордо и пользовался расположением молодого герцога Карла де Валуа. Так что эти его недостатки и преимущества друг друга уравновешивали; как она сама сказала — с чего-то нужно было начинать, и не обязательно с самого лучшего…

Мартен с удовольствием собрался на охоту. Велел выкатить из каретного сарая легкий экипаж, лакированный под цвет слоновой кости, с серебряными оковками и бархатной зеленой обивкой внутри. Запрягли в него только пару коней, зато два форейтора с бичами в руках ехали впереди верхом, а сзади следовала повозка с чемоданами Марии.

Так они и прибыли к Карнарьякам, забрав по дороге Бельмона, который жил в Бордо и тоже был приглашен мсье Антуаном.

Замок этого последнего лишь снаружи, и то издали, выглядел впечатляюще. По мере приближения становилась видна его запущенность, так и кричавшая с выщербленных башен, дырявого моста и давно не знавших побелки стен. Во дворе хозяйничали свиньи и гуси, крыши конюшен и амбаров протекали, а половинки въездных ворот едва держались на изъеденных ржавчиной петлях.

Хозяину поместья, человеку довольно невзрачному и столь же мало заботившемуся о своей внешности, как и о порядке на дворе, могло быть около сорока. Природа наградила его большим, изрядно покрасневшим носом и редкой растительностью, из-за чего лицом он весьма смахивал на козла. Козла не столь упрямого, как любопытного и веселого, каким он собственно и был.

При звуках прибывшего обоза, который распугал крикливое стадо гусей, хозяин появился на пороге в обществе дамы, сходившей за его кузину, рассыпаясь в поклонах и любезных улыбках, после чего галантно помог сеньорите де Визелла выйти из кареты.

— Я рад, так рад, просто безмерно рад, — не переставал он повторять, не совсем представляя, с кем имеет дело.

Только потом Бельмон шепнул ему на ухо имя Марии, а затем представил и Мартена.

Могло показаться, что после этой информации мьсе де Карнарьяк сбросил лет двадцать, и одновременно его речь освободилась от оков неуверенности. Он одновременно обращался к Марии, осыпая её комплиментами и восхищаясь красотой, разговаривал с Бельмоном, напоминая тому какие-то давние встречи и совместные кутежи, выражал свой восторг Мартену, расхваливая его подвиги на море, и тут же пересказывал своей «кузине» мадам Сюзанне все то, что сам успел сказать и что услышал от каждого из вновьприбывших.

Мадам выказала больше спокойствия и умеренности, хотя и приветствовала гостей весьма любезно, а с Марией Франческой обменялась сердечным поцелуем. Она была зрелой блондинкой с пышным телом и молочно-белой кожей, лет на десять моложе мсье Антуана. Украшали её прекрасные глаза цвета фиалок и ласковая улыбка. Три её племянницы, которые показались в огромном вестибюле в сопровождении своих поклонников, смахивали на три копии одной картины, разнившиеся лишь оттенком волос. Они казались милыми и свежими, а любопытные носики с чувственно раздутыми ноздрями явно были унаследованы не от мсье де Карнарьяка.

Кроме нескольких молодых дворян, из которых двое носили графские титулы, в темноватом зале находилось ещё немало родственников хозяина дома, и среди прочих мсье де Шико, один из сыновей придворного Генриха III. Тот отличался напыщенностью и гонором, не слишком кстати говоря оправданными, поскольку отец его был скорее королевским шутом, чем рыцарем. Его некрасивая жена, известная своим злословием, и при том ещё разыгрывающая из себя глухую, приветствовала Марию Франческу особенно шумно и вызывающе. Именовала она её то «мадмуазель Вики» — намеренно искажая её фамилию по созвучию со словом «падшая»и опуская «де», — то «мадам Мартин», что с тем же успехом могло означать Мартен, Мартин или осел. Но она нарвалась не на застенчивую девушку, как ей поначалу показалось. Мария только с виду не утратила своей любезности и ласковости. В один прекрасный момент она повернулась к Бельмону со словами: