Несмотря ни на что, Сайлорен усилием воли попыталась выпрямиться, и ей это даже удалось, хотя и всего на несколько мгновений. А потом слабость победила гордость, и девушка, пошатнувшись, медленно осела на пол.

— Ты плохо выглядишь, — с усмешкой проговорил Палпатин.

Сайлорен молча подняла голову и встретилась с ним взглядом. В ее глазах больше не горел огонь упрямой дерзости. Только бесконечное страдание и смертельная усталость.

— Согласись, нынешняя камера гораздо менее комфортна, чем та, которую я тебе предлагал.

— Что вам нужно? — голос девушки звучал невероятно тихо, губы едва двигались.

— Мне доложили, что ты быстро поправляешься.

— Правда? — Сайлорен чуть склонила голову к плечу. — Не замечала.

— Врачи в недоумении — им не доводилось видеть такой стремительной регенерации. Как это понимать? — Палпатин чуть подался вперед.

— Почему вы решили, что я знаю, в чем дело?

— Это твое тело, твои кости, твоя кожа. Объясни, как ты умудряешься за несколько дней частично сращивать переломы и рубцевать мелкие раны.

— Я не понимаю, о чем вы, — выдохнула Сайлорен, прикрывая глаза. Слабость притупляла даже постоянное чувство страха, которое она все эти месяцы испытывала лицом к лицу с Императором.

— Зато я знаю, в чем дело. Это твоя Сила. Именно она восстанавливает тебя, лечит. И мне интересно знать, почему это происходит.

— Бред, — прошептала девушка. — Я её совсем не чувствую. Уже давно.

— Это естественно, — Палпатин усмехнулся. — Ты и не можешь ее чувствовать, но от этого она никуда не делась.

Император ментально потянулся к девушке. И увидел чистое, незамутненное, интенсивное сияние. Намного более яркое, нежели то, которое он привык в ней наблюдать.

Яркая синяя молния ударила внезапно, отбрасывая девушку в угол. Сайлорен с хриплым стоном сжалась, инстинктивно подтягивая колени к подбородку. В ее ауре искрился страх. Довольный эффектом, Палпатин снова поднял руки и начал концентрироваться на технике, которую прежде применял очень редко — вытягивание Силы. Ее в самом конце обучения преподал своему ученику Дарт Плегас. Эта техника позволяла выпить из противника энергию самой Силы, не затрагивая его жизненной сущности, чем радикально отличалась от другой техники — высасывания Силы — которая позволяла поглотить энергию Силы вместе с жизнью.

Сайлорен показалось, что в ее тело вставили трубку и оттягивают что-то теплое и мягкое, а нечто, похожее на шар пламени в ее груди, постепенно сдувается. На девушку навалилась сонная слабость, глаза стали закрываться сами собой, словно не осталось сил даже чтобы моргать. Император же наслаждался вливавшейся в него Силой, которая восстанавливала и увеличивала его резервы. Те резервы, которые он постоянно тратил на поддержание своего организма, насыщая его Тьмой. Эта Сила бесконечно продлевала ему жизнь. Сайлорен оказалась куда полезнее, чем он думал вначале. Сила девчонки была блокирована, но от этого никуда не делась…

Очнулась Сайлорен снова в камере. Из всех пробуждений это оказалось, пожалуй, одним из самых неприятных. Все мышцы болели, а где-то глубоко внутри ощущалась сосущая пустота. Словно из неё выпили что-то. С трудом, опираясь на скованные руки, она села и прижалась спиной к холодной стене. Что же этот подонок сделал… Она четко помнила их разговор, потом удар молнии, а потом… потом возникло ощущение чего-то очень неприятного — и все. Некоторое время девушка пыталась понять, что с ней произошло, но ответа так и не нашла.

Сайлорен молила Силу о смерти. Каждый раз, когда за ней приходил конвой. Вывести штурмовиков из себя больше не получалось. А способов самой свести счеты с жизнью не было. Она хотела умереть, мечтала об этом, как об избавлении. Потому что где-то глубоко у душе знала, что силы ее на исходе. Что однажды она все-таки сломается.

…Штель усмехнулся и опустил плиту в горизонтальное положение. Медленно обошел ее по кругу, задумчиво глядя на жертву. Сайлорен следила за ним обезумевшими от боли глазами, чувствуя, как нанесенный на плетку жгучий раствор разъедает рваные раны на спине. Внезапно Штель остановился в изголовье плиты и коснулся ее притянутых к металлу кистей.

— Тебе не кажется, что ногтями пора заняться? — с издевкой спросил он. — Вид какой-то неухоженный. Нехорошо.

Он отстегнул ее правую руку и быстро отвел в сторону, спустя мгновение зажимая запястье в тисках. Затем металлические скобы зафиксировали пальцы. Штель коснулся ее плеча, почти нежно провел кончиками пальцев по руке, взялся за щипцы… И Сайлорен закричала. Она кричала, пока не сорвала голос. А когда Штель начал примериваться к четвертому ногтю, прохрипела:

— Прекратите…

— Вот как? Дорогая, это что-то новенькое.

— Прекратите… Прекратите… — шептала она бессвязно, чувствуя, как боль разливается по изуродованной руке. — Я все расскажу…

— Неужели? И что же ты собралась мне рассказать? — Штель крутил перепачканные кровью щипцы на ладони и смотрел на нее с хищной предвкушающей улыбкой.

— Все, что вам нужно… про Альянс, про базу… все, что знаю… — могла ли она прежде хотя бы допустить мысль, что будет вот так, срывающимся голосом, убеждать палача выслушать… Пасть так низко… но это уже не имело значения. Ничто не имело значения, кроме одиночества, боли и отчаяния.

— Все расскажу, только перестаньте меня мучить… — с трудом выдавливая из себя эти слова унижения, Сайлорен силилась понять по выражению лица Штеля, что он думает, как он воспримет ее признание… но он только рассмеялся.

— Поздно, дорогая. Ты уже не сможешь рассказать нам ничего такого, чего бы мы не знали. Ни про Альянс, ни про его базу.

— Тогда… тогда что вам от меня нужно? — чувствуя, внутри все переворачивается от нахлынувшего беспросветного ужаса, выдохнула Сайлорен.

— Ничего, — Штель пожал плечами. — Империи уже ничего от тебя не нужно. Кроме, разве что, тебя самой. Проявлять благоразумие следовало раньше.

— Нет! — отчаяние придало сил хотя бы голосу. — Как такое возможно? Откуда вы можете все знать?

— А тебе не все ли равно?

— Зачем тогда все это?! — Сайлорен дернулась в тщетной безумной попытке высвободить запястья из фиксаторов. — Зачем?..

Штель не счел нужным отвечать и снова наклонился к ее окровавленной трясущейся руке. Движение щипцов — и девушка от болевого шока потеряла сознание.

Время шло. Казалось, палачи поставили перед собой цель довести её до определенной грани. Словно их интересовал предел ее физической и психологической выносливости. Каждый раз, прежде чем начать, Штель с издевательской лаской гладил ее по голове, а затем брался за скальпель. Неглубокие, хирургически точные надрезы вскрывали тело, открывая доступ к нервным окончаниям, в которые Штель аккуратно втыкал длинные иглы, пристально глядя ей в глаза и прислушиваясь к рвущимся из самого сердца крикам. А едва дыхание девушки начинало выравниваться, он начинал их проворачивать — сначала одну, потому вторую… и Сайлорен снова кричала, так надрывно, что, вероятно, слышно было по всему этажу, несмотря на звукоизоляцию допросной камеры.

В следующий раз один из палачей провернул две иглы одновременно — и от боли, пронзившей позвоночник, девушка потеряла сознание. Ее привели в чувства — и все началось сначала. До нового обморока. Так повторялось несколько раз, но в конце концов организм Сайлорен сумел подстроиться и под эту боль, и она уже не проваливалась в беспамятство, а только кричала. Кричала до тех пор, пока не начали рваться голосовые связки, не выдержав этого безумия.

А потом иглы сменились внутривенными инъекциями, моментально погружавшими в состояние контролируемого наркотического бреда. И в изломанном сознании девушки возникали жуткие галлюцинации, заставлявшие ее до изнеможения рваться и биться в оковах, рискуя вывихнуть руки. Ей являлись картины ее настоящего прошлого, того самого, которое она уже почти забыла. Образы людей из другой жизни, которые были ей дороги и в той жизни, и в этой — хотя бы по воспоминаниям. Но в своих лихорадочных видениях Сайлорен убивала их. Их всех — отца, мать, братьев, Бэрилл, всех родных и близких… видела их кровь на своих руках и не могла от нее избавиться… Вырвать же из этих кошмаров могла только физическая боль, когда палачи били ее по лицу или, подрезав кожу, начинали медленно растягивать сухожилия…