«Не знаю, во что она ввязалась, но к работе это никакого отношения не имело». Так куда же она ехала? Что это было? Вопрос терзал Джо, высасывал силы, так что жизнь начинала терять смысл.

От Алексы не стоило ждать поддержки. Она обрывала ее робкие сомнения. Только одно, похоже, занимало Алексу: «Маме надо было давно бросить отца, сразу, когда стало ясно, что он ищет приключений на стороне. С такими, как он, надо поступать так же, как они поступают с женщинами. Только так можно победить. Использовала – и выкинула». Такой горячностью она надолго затыкала Джо. Алекса, как вулкан, взрывалась в тот момент, когда все вокруг забывали, что за фрукт живет с ними рядом. Разбив все в пух и прах, она резко уходила в себя и снова становилась сдержанной, холодной и неприступной.

Алекса смотрела сквозь отца, не отвечая на его просьбу, – он хотел, чтобы девочки просмотрели вещи матери:

– Не могу на них смотреть. Оставьте себе, что нравится, остальное надо отнести в гараж. Потом отошлю все в Армию Спасения.

Джо тоже не могла заставить себя разбираться в вещах матери и, казалось, никогда не сможет. «Возьми что хочешь, Лекс…» Голос сорвался. «Попозже, как-нибудь через месяц, я взгляну…» Алекса ушла в мамину комнату. Потом Джо видела, как сестра складывала мамины сумочки, шарфы и всякие мелочи в большой ящик под кроватью и вешала в свой шкаф пару ее шелковых пижам, хороших костюмов, мамино любимое боа из серебристой лисы и бобровую шубу.

На щеках сестры в первый раз с тех пор, как случилось несчастье, Джо увидела слезы.

Отец и Алекса, медленно собирая обломки, возвращались – а может, шли вперед – к их обычной размеренной жизни.

Испуг все еще мелькал иногда в глазах отца. Переживал ли снова ужас, когда мексиканцы рассказывали ему о любимом красно-белом шарфике Тери, что бился на ветру над обрывом? Вспоминал ли о шарфике – единственном, что осталось?.. Или опять видел гору искореженного металла, еще тлеющего в кустах, – остатки вишневого «плимута», который Тери так доверчиво взяла напрокат лишь за день до катастрофы?

Шли недели. Он больше не бледнел, не подскакивал с криком «Господи!», когда по вечерам звонил телефон – если бывал дома. И, «как прежде», в субботу или воскресенье, жарил дочерям барбекю. У него был свой особый рецепт, известный под названием «Сгоревшие иллюзии»: сверху мясо обугливалось до черноты, внутри оставаясь нежно-розовым. Отец часто повторял, что без барбекю на природе нельзя и представить, как живет калифорнийская семья.

Когда мама привезла кирпичную печку, она стала любимой игрушкой и предметом хвастовства. Бену нравилось зазывать соседей, приятелей и маминых старых подружек из агентства «заехать на барбекю часам к одиннадцати». Энтузиазма отцу хватило ненадолго, особенно его убавилось, когда мама стала возмущаться, получая счета от мясника. И имела полное право – выходило так, что платила всегда она.

В один из таких пикников Бен и положил глаз на Либби Нельсон из Нью-Йорка, изучавшую гуманитарные науки в университете Калифорнии. Либби объявилась без всякого приглашения вместе с дядей и тетей. Они направлялись на юг участвовать в оздоровительном пробеге через границу из ранчо Ла-Пуэрта. По тому, как мама засуетилась, легко было догадаться, что «дядя Лэс» был не последним человеком в рекламном бизнесе Лос-Анджелеса. Естественно, Алекса не удержалась от комментариев: «Могу поспорить, мама была бы рада, если б они ехали своей дорогой. В жизни не видела такой малолетней преступницы». Определение весьма подходящее.

В укороченных белых шортах и бледно-розовой крошечной маечке, едва вмещавшей в себя пышный бюст, Либби несла свое тело, словно претендентка на разворот в «Плейбое». Она заигрывала с отцом самым откровенным образом, и, к смущению Джо, Бен вел себя так, будто Либби прислали ему в подарок, перевязав праздничной ленточкой.

Проходили дни и месяцы. Алекса не раз намекала, что «папа спутался с гуманитарной шлюхой Либби». Джо отказывалась слушать, хоть в глубине души и понимала, что дома дела шли хуже, чем обычно – мама нервничала, была явно не уверена в себе, даже встречаясь по работе с Альфом Виктором.

Неожиданно недели за две до отъезда дочерей в Тери снова проснулась жизнь, что вроде бы объяснялось поездкой в Мексику на съемку в рекламе. Джо подслушала, как отец говорил маме, что тоже хочет поехать на Восточное побережье. Как ни странно, новость, похоже, не очень огорчила ее.

Загадка становилась все труднее. Сколько Джо ни старалась напрячься, на ум не приходило ничего о работе в Мексике. Значит, она обманывает себя. Только сейчас – и слишком поздно – становилось ясно, что никакой работы Тери не ждала, и концы снова не сходятся.

Джо не сказала сестре, что отец хотел уехать на Восточное побережье, пока мама будет в отъезде. Ясно, что Алекса ухватится за это как за окончательное доказательство связи отца с Либби, которая как раз приехала в Нью-Йорк на каникулы. Конечно, отец никуда не поехал – сообщение о катастрофе успело застать его дома. Теперь он свободен, как ветер, и может иметь любовниц, сколько совесть позволит.

– Алло?

– Это я, Барби. Алло, Бар-ба-ра, ты слышишь?

– Да слышу, что не Барбара Стрейзанд.

– Ты что это? Что-нибудь случилось? Алекса закусила губу. Обычно она не позволяла плохому настроению пробиваться сквозь имидж снежной королевы, сотворенной Алексой для внешнего мира. И Барб заводить не надо, особенно сейчас.

– Извини. – Она решила, что сейчас ничего не выгадает от «неприступности». Она не болтала о семейных проблемах, но Барб хорошо знала, что Алекса не пылала любовью к отцу. Она крепче схватила трубку:

– Все обрыдло. Тоска здесь зеленая. Менеджмент не для меня. Надо мне выбираться отсюда и искать другое занятие. – Барб не ответила, но, как ни странно, Алекса продолжала: – Мы сняли квартиру вместе с девчонками с курса. Но сначала одна съехала, потом другая – а одной-то платить дорого. Решила вернуться домой, переключиться, но… – вздохнула она и торопливо продолжала: – Я говорила тебе, что папаша связался с девицей немного старше меня. Так вот, он снова с ней крутит, но на этот раз все обстоит гораздо хуже. Он хочет, чтобы мы с ней стали друзьями – большой счастливой семьей, понимаешь? Тошно.

– Да уж, недолго он грустил. – Кажется, Барб не удивилась. В ее голосе сквозила скука.

– Извини, что я все о себе. У тебя как дела?

– Да ничего. К отцу его киношники приехали на всю неделю. Потом едут на север снимать приключенческий фильм о дровосеке из Редвуда. Одна плоская вешалка тут прямо по деревьям прыгает, чтоб папа ее заметил. Зря она размечталась, не в его вкусе. Телефон не умолкает, и все не меня. Роб уехал, у него левый бизнес с нефтью или еще какая-нибудь дрянь в этом роде. Ни одного приличного парня… – зевнула она, – во всем городе. Ни одного! Мерзко, и папочка цепляется. Я тут почти согласилась ехать в Женеву в Школу переводчиков, но все-таки никак не решу, что дальше делать – кроме того, как заняться поисками хорошего приятеля.

Алекса слушала одним ухом. Киношники! Жизнь в доме Барб в Санта-Барбаре. Вот это шанс! Она вдохнула глубже. Если намекать на приглашение, ничего не выйдет. Надо сменить тему.

– А как с весом?

Барб тяжело вздохнула.

– Паршиво. – Тут тон стал резче: – А ты все такая же красотка со стройными ногами?

– У меня есть классная диета и, – Алексу осенило, – обалденный парень. Учится со мной, зовут Грег Флетчер. От меня просто без ума и уговаривает плыть с ним в Санта-Каталину, а если у меня не будет морской болезни, возьмет дальше – через Гавайи в Полинезию. Знаешь, как путешествие на плотах Кон-Тики. Я, сама понимаешь, рада свалить отсюда…

– А друг у него есть? – Алекса знала, что последует этот вопрос.

– Да, но сейчас он где-то недалеко от тебя. Ищет родственную душу перед великой экспедицией. – История выходила лучше некуда.

Барб клюнула.

– Ты имеешь в виду, в Санта-Барбаре? – Барб задумалась, она еще не совсем поймалась на крючок. – Не может быть. Здесь одна шваль.