Стимулятором интенсивной феодализации Таврики косвенно послужили события VIII–IX вв. Византия переживала сильный экономический кризис и внутренние политические неурядицы, была занята борьбой с внешним врагом — арабами и ослабила свой режим в Таврике. Это не могло не усилить центробежные стремления каждого из бесчисленных протевонов ("первейших") и таким образом ускорить превращение «первого» в «главного», в маленького повелителя, враждующего со своим соседом или заключающего с ним непрочные союзы против третьего такого же. Окружая себя вооруженной дворней, дружиной отборных бездельников из числа воинственных и преданных его особе родичей и односельчан, полупатриархальный владыка получал неограниченную возможность эксплуатировать свою деревенскую родню⁶.

Сходство в устройстве, размерах, фортификации и прочих деталях укреплений средневековой Таврики и других мест (от Скандинавии до Балкан, Апеннин и Пиренеев)⁷ позволяет предполагать в ее пределах такие же экономические и социальные структуры, какие известны в истории стран, где этот период полнее освещен письменными источниками.

В процессе археологических разведок в горах Таврики не раз были обнаружены развалины поселений, по-видимому, принадлежавших независимым сельским общинам. Одни из них — «ячеистой» структуры — связаны в одно целое: дом, хлев или виноградник одной семьи примыкают к таким же хозяйственным ячейкам прочих семей. Другие поселения — ульеобразной планировки — были расположены на крутых отдельных высотах, с полями в долине — далеко за оборонительной чертой. Поселения первого типа, более ранние, возникали на мало обжитых землях. Кем и как они управлялись, неясно, очевидно, как бы сами собой — силой обычая и на вполне коллективной основе. Однако недолог был век этих поселений: через несколько поколений наступал предел их территориального роста, начинался передел земли, ломка первоначальной структуры. Это мы видим на примерах поселений Ласпи, Гаспры и ряда других, изученных в последние годы.

Поселения второго типа — более поздние (примерами могут служить Артек, Фуна и др.) Установлено, что были они долговечней, хотя и возникали в условиях территориальной тесноты и жестокой экономии земли, пригодной для обработки. Известно также, что управлялись они демогеронтами — старейшинами, составлявшими своего рода совет при храме или при протевоне. Процесс имущественного и социального расслоения можно проследить в данном случае по тем перестройкам и перепланировкам, которые пережило и следы которых сохранило каждое из них.

Совершенно особый характер носят руины укрепленных убежищ со стенами ярко выраженного оборонительного характера, порою с фланкирующими башенными выступами (примеры — Ореанда, Аю-Даг, Бага, Басман). Почти пустые внутри, построенные лишь на случай военной опасности, они порою заселялись, и тогда, как правило, приобретали выделенный внутренней стеной детинец — миниатюрное подобие кремля или акрополя (например, Сандык-Кая, Сююрю-Кая на Бельбеке и проч.).

Характерны для средневековой Таврики и крохотные жилые «замки» — настоящие орлиные гнезда на неприступных утесах (Исар-Кая близ Гаспры, Яманташ под горой Оксек, Сююрю и Сандык-Кая на Каче, Кермен-Кая на Бельбеке, Хачла-Каясы близ Ореанды). Вокруг каждого «замка» разбросаны были убогие сельскохозяйственные усадьбы, защищенные лишь выросшим над ними укреплением. При взгляде на эти руины невольно возникает образ воинственного и замкнутого вождя, неограниченного и полуцивилизованного предводителя военно-земледельческого, а чаще (в горных районах) военно-скотоводческого клана. В нем каждый друг другу по крови родня (хотя бы и "седьмая вода на киселе"), а всякий, кто не из этого клана, — чужак, потенциальный или действительный враг.

В VIII в., поневоле ослабив бразды своего правления в Таврике, иконоборческая Византия не могла помешать приходу сюда, на побережье, а затем и в горную глушь, гонимых правительством иконопочитателей — монахов, купцов, феодалов средней руки (а иногда и довольно крупных) с подчиненными им крестьянами, мелкими ремесленниками. Корабли, привозившие иммигрантов, привнесли в Таврику развитые феодальные отношения и готовую феодально-теократическую идеологию, воплощенную в ортодоксальном христианстве. В это время и появляется здесь ранее не известная фигура частновладельца, обладателя обширных земель и относительно богатой, нередко укрепленной усадьбы. Он живет в ней, надо полагать, со сворой вооруженных челядинцев, в окружении мелких и небогатых крестьянских усадеб, разбросанных по всему земельному наделу, присвоенному себе этим избранником судьбы. Присвоение могло происходить путем прямого захвата, но чаще, по-видимому, при помощи постепенного экономического закабаления односельчан.

Картина этой своего рода колонизации, разумеется, еще гипотетична, но она основана на довольно широком изучении средневековых памятников Таврики. Ей пока ничто не противоречит, а подтверждают ее все новые и новые данные археологических исследований.

Средневековая сельскохозяственная усадьба в балке Пхе-Йолга (по Е.В. Веймарну и В.М. Маликову). 1 — жилая постройка с искусственной пещерой; 2 — заросли одичалого винограда; 3 — тарапан; 4 — прискальные хозяйственные строения.

Образчик средневековой относительно зажиточной усадьбы сохранился в балке Пхе-Йолга, неподалеку от Мангупа и Эски-Кермена. Продолговатый водораздел, делящий балку на два рукава, заканчивается крутолобой обомшелой скалой. Две высеченные в ней смежные искусственные пещеры служили нижним этажом постройки, которая возводилась из камня, добытого при выдалбливании пещер. План ее угадывается по следам вырубленной «постели» для кладок, еще заметным на выветрившейся поверхности скалы.

Глубокие гнезда от балок и стропил на скалах под склонами оврага, остатки каменных строений, выемки камня на краях обрывов говорят о том, что центральная постройка — вероятнее всего, жилище самого хозяина — была окружена помещениями для челяди и хозяйственными строениями, хлевами, конюшнями, сараями. Следы тарапана и заросли одичалого винограда свидетельствуют о винодельческой отрасли этого хозяйства.

Если допустить, что личное владение такого средневекового хозяина не выходило за пределы балки, то площадь его составляла, по всей вероятности, 10–12 гектаров земли, пригодной для земледелия. Это обеспечивало прокормление, по крайней мере, 20 человек. Но угодья того же хозяина могли быть и вне усадьбы, там, где и теперь пахотные поля, кстати, местами усеянные средневековой керамикой. Кроме того, был еще и скот.

Судя по габаритам многочисленных прискальных навесов и стойл на территории той же усадьбы, в довольно большом стаде, принадлежавшем ее владельцу, изобиловал мелкий рогатый скот. Кстати, прямо от усадьбы отлого поднималась к югу удобная дорога, следы которой до сих пор сохранились в лесных зарослях. Дорога эта ("иол") ведет, что называется, никуда — к обрывам скал между Эски-Керменом и Биюк-Каралезом (Красный Мак). Чисто хозяйственное, скотопрогонное назначение дороги не вызывает сомнений — она шла от населенного места к пастбищу.

Жизненный уровень такого землевладельца средней руки был ненамного выше, чем тех хлебопашцев-общинников, которые приходились ему младшими родичами или в чем-то экономически зависели от него. Дальнейшее обогащение, перерастание его в тимариота — помещика-феодала само по себе могло тянуться долго. Однако в VIII–X вв. в Таврике с непостижимой быстротой появляется целый ряд куда более крупных и по своему времени высокоорганизованных хозяйств возле как бы невесть откуда взявшихся монастырей и замков вполне феодального типа — с оборонительными стенами, донжонами, большими храмами и многочисленными постройками. Таковы Качи-Кальон — монастырь на реке Каче, сосед Мангупа Сюйренская крепость на Бельбеке и связанный с нею пещерный монастырь, замок Сарджик на реке Черной, немало других и, наконец, сам Мангуп.