Крымские мегалиты

Распространение мегалитических сооружений, к которым относятся менгиры — вертикально поставленные каменные глыбы, кромлехи — круги из камней, связанные, вероятно, с культом солнца, дольмены — каменные ящики, служившие, в основном, для погребений, циклопическая кладка стен из огромных камней, приходится на III — начало II тыс. до н. э., а на западе Европы — и раньше: оно охватывает прибрежные районы Средиземноморья и Причерноморья, в том числе Крым и Западный Кавказ.[17] Самые ранние мегалитические сооружения в Крыму восходят к кемиобинской культуре: тогда покойников хоронили в каменных ящиках из огромных плит, обычно покрытых геометрической росписью. Поверх гробниц насыпался курган, обычно обложенный каменными плитами по основанию. Существует предположение, что Золотой курган и шедший вдоль него насыпной вал восходят к III тыс. до н. э., а позднее лишь неоднократно подновлялись. Многие черты кемиобинской культуры были унаследованы таврами.

У тавров проявления древней мегалитической культуры сохранялись на протяжении I тыс. до н. э., к концу которого она приходит в упадок по мере увеличения контактов с более динамичными греческой и позднескифской культурами. Еще в прошлом веке горный и прибрежный Крым представлял собой редкую картину обилия подобных памятников, в особенности каменных ящиков, которые иногда называют крымскими дольменами. В отличие от кавказских дольменов — грандиозных наземных сооружений из цельных каменных плит с круглым отверстием в торцовой вертикальной стенке, крымские дольмены несколько меньше по размерам и обычно скрыты под земляной насыпью.

Добыча и искусство обработки камня играли в культуре тавров большую роль. Огромного труда требовало строительство могильников. Расстояние от них до ближайшего месторождения камня нередко превышало километр. Здесь выламывались и транспортировались плиты для каменных ящиков длиной до 2 м, высотой — более 1 м, толщиной 25–30 см, весившие примерно 2 тонны. Чтобы отколоть такую глыбу от материнской скалы, необходимо было выбрать слоистое строение камня, найти сравнительно легко отделяемые части, которые, по-видимому, откалывались с помощью клиньев, сделанных из твердых пород дерева. Затем плиты водружались на деревянные катки и доставлялись к могильнику. Обработка их на месте, выдалбливание пазов, куда вставлялись поперечные стенки, велась каменными, а позднее металлическими орудиями. В сооружении каменных ящиков принимал участие весь род. В одном ящике подчас встречается до 30–45 захоронений с оружием. Инвентарь погребений довольно беден: бронзовые украшения, каменные орудия, раковины каури, пастовые бусы; с V в. до н. э. появляются железные мечи-акинаки, железные ножи и удила, что свидетельствует о связях со скифами.[18]

В поисках храма Девы

Взаимоотношения цивилизованных греков с местными варварами — таврами — оказались не совсем простыми и однозначными. Есть веские основания считать, что греки-колонисты позаимствовали кое-что из местного земледельческого опыта (см. сноску[15]); но помимо этого они подверглись влиянию тавров и в своей духовной жизни, восприняв культ их главной богини. В херсонесской присяге, после Зевса, Геи, Гелиоса названа Дева — главное таврское божество, считавшаяся покровительницей города. В Херсонесе находились ее храм и статуя, а в 100 стадиях (около 17,7 км) от города, на мысе Парфенион, по сообщению Страбона, существовало ее святилище. В честь богини устраивались праздники — парфении. Включение местного божества в свой пантеон было для греков делом нередким. Однако Дева заняла ведущее место в этом пантеоне — она считалась покровительницей города, а в III в. до н. э. была провозглашена царицей — басилиссой Херсонеса![19] Конечно, существует политическое объяснение этого факта — новый титул богини освящал коллегиальное правление старейшин. Однако почему для этой цели выбрана именно местная богиня? И здесь впору задуматься над особенностями духовного мира древних, предположив, что авторитет варварского местного божества мог воздействовать на воображение греков потому, что происходил из некогда общего для припонтийских жителей источника, причем наиболее архаический его пласт они обрели именно на местной таврской почве.

Культ богини Девы — покровительницы Тавриды — был некогда общим для многих народов, окружавших Понт: великое женское божество земли, воды, всей жизни появляется почти у всех народов на ранней стадии развития.[20] Греки ко времени колонизации Таврики и остальных берегов Понта давно миновали эту стадию, но все же продолжали «узнавать» в жестокой таврической богине свою Артемиду. В чудесной замене Ифигении на жертвенном алтаре животным сохраняется воспоминание о первоначальных человеческих жертвоприношениях, которые были обычными в эпоху первобытной дикости, но затем стали восприниматься как отвратительная жестокость, недостойная греков и оттесненная на периферию варварского мира.

Культ Девы-Артемиды, богини, общей для местных варваров и для пришлых греков, давно привлекает внимание исследователей. Геродот сообщает, что Дева имела свое святилище, где, должно быть, стоял алтарь, на котором происходило заклание жертвы. Оно находилось на утесе, откуда тело несчастного сбрасывали в море.[21] Страбон писал, что храм Девы стоял на мысе Партенион, о местоположении которого приходится строить догадки.[22] Изгнанный из Рима в г. Томы в устье Дуная, блестящий римский поэт Овидий — единственный, кто оставил подробное описание храма, вложенное им в уста старого тавра: "Есть в Скифии местность, которую предки называли Тавридою. Я родился в этой стране и не гнушаюсь своей родины; это племя чтит родственную Фебу богиню. Еще и ныне стоит храм, опирающийся на огромные колонны: к нему ведут сорок ступеней. Предание гласит, что там был ниспосланный с неба кумир; не сомневайся, еще и ныне там стоит подножие, лишенное статуи богини; алтарь, который был сделан из белого камня, изменил цвет и ныне красен, будучи окрашен пролитой кровью. Священнодействие совершала жрица".[23] Романтическим поискам храма Девы, где Ифигения несла свое печальное служение жестокой богине и откуда была похищена ее статуя, отдали дань многие русские и иностранные исследователи. Большинство искало этот храм на мысе Фиолент близ Херсонеса, а также на Аю-даге и т. д. Дюбуа де Монпере и Муравьев-Апостол обратили внимание на один из мысов побережья между Фиолентом и Херсонесским маяком, где были обнаружены руины большого прямоугольного здания. Поскольку здесь отсутствовали отложения, обычно окружающие жилые и хозяйственные строения, Дюбуа пришел к выводу о культовом характере постройки. Археологические поиски продолжаются и по сей день: исследователи вновь и вновь обращаются к сообщениям античных авторов, стремясь выделить в причудливом сочетании мифов и легенд подлинные исторические и географические сведения. Однако сегодня приходится принимать во внимание следующие соображения. Во-первых, храм, столь красноречиво описанный Овидием и неоднократно изображавшийся на античных вазах и барельефах, был, по-видимому, воздвигнут греками в Херсонесе или поблизости; здесь чтили божество, в котором синтетически слились черты местной Девы и греческой Артемиды. Что касается тавров, то, по-видимому, у них были не храмы, а святилища; скорее всего они представляли собой жертвенники на крутых утесах.

Продолжая наши размышления над кругом представлений древних, обратим также внимание на то, что образ Девы как божества плодородия явно неполон. Херсонесская Дева предстает перед нами на многочисленной серии монет (ее статуи до нашего времени не сохранились) в образе воительницы, с луком и стрелами, в коротком хитоне, с оленем или грифоном у ног. Распространено изображение Девы с так называемой башенной короной на голове. Сложившаяся о ней в Херсонесе легенда также представляет ее как непосредственную защитницу города от вооруженных нападений. Согласно дошедшей до нас надписи III в. до н. э. первый историк Херсонеса Сириск был увенчан золотым венком за то, что "описал явления Девы", точнее, приписал ее покровительству различные победы херсонеситов.[24] В 107 г. до н. э. во время парадной процессии на празднике Парфений в честь главной богини и покровительницы Херсонеса Девы был увенчан золотым венком полководец понтийского царя Митридата Диофант, одержавший ряд побед над скифами, угрожавшими греческому народу. В дошедшей до нас подробной надписи об этих походах, вырезанной на постаменте статуи Диофанта, содержатся строки: "…постоянная покровительница херсонесцев Дева и тогда содействуя Диофанту посредством случившихся в храме знамений предзнаменовала имеющее свершиться деяние и вдохнула смелость и отвагу всему войску… и воспоследовала… победа славная и достопамятная во все времена".[25]

вернуться

17

Крис Х. И. Кизил-кобинская культура и тавры. — М., 1981. — С. 127.

вернуться

18

Лесков А. М. Горный Крым в первом тысячелетии до н. э. — Киев, 1965. — С. 200.

вернуться

15

Согласно авторитетному мнению ученых, среди семян, найденных на Уч-баше, имеются зерна карликовой пшеницы — сорта, который появился на территории Молдавии и правобережной Украины только в средневековье. Древние греки не могли привезти ее с собой, так как на Балканах она была тогда неизвестна. Видимо, с родины земледелия — Ближнего Востока — карликовая пшеница проникла в Крым очень давно; здесь, у тавров, позаимствовали ее греческие колонисты. — См.: Крымские каникулы. Книга вторая. — Симферополь, 1985. — С. 332–333.

вернуться

19

Толстой И. И. Остров Белый и Таврика на Понте Евксинском. — Пг., 1918.

вернуться

20

Ростовцев М. И. Новая книга об острове Белом и Таврике // ИАК, 6, 1918а.

вернуться

21

Геродот. Указ. соч. — Кн. IV, 103.

вернуться

22

Страбон. Указ. соч. — Кн. VII, 4, 2.

вернуться

23

Овидий. Скорбные элегии. Письма с Понта. М., 1978.

вернуться

24

IPЕ I2, 343.

вернуться

25

IРЕ I2, 352.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: