Лет тридцать назад в городе Твери (ныне Калинине) вышла книжка очерков активного рабкора местных газет, технолога с текстильной фабрики «Пролетарка» Бориса Николаевича Полевого. Максим Горький отозвался на эту книжечку дружески-критическим письмом в редакцию тверской комсомольской газеты «Смена». Так начался творческий путь молодого писателя.

Б. Полевой родился в 1908 году в Москве. Детство и юность провел в Калинине. Здесь учился, работал, впервые пробовал свои силы как очеркист. В 1939 году появилась повесть Полевого «Горячий цех». В ней отразились живые наблюдения писателя, накопленные за годы работы в Калинине. Это была книга о людях первых пятилеток, сумевших сделать труд творческим и вдохновенным, поднять его до степени искусства. С начала Отечественной войны Полевой — военный корреспондент «Правды». Его фронтовые очерки и зарисовки многим памятны до сих пор. Это была живая летопись войны, правдивый рассказ очевидца о мужестве советских воинов, поражавших своим героизмом весь мир. Впоследствии из газетных корреспонденции были созданы Полевым известные его книги — «Повесть о настоящем человеке» (1946), сборник рассказов «Мы — советские люди» (1948), роман «Золото» (1949). Почти одновременно с «Золотом» писалась повесть «Вернулся» (1949), а через три года вышел сборник рассказов и очерков о строителях Волго-Дона «Современники». Обе книги посвящены той теме, которую сам Полевой считает главной в своем творчестве, — изображению жизни и трудовых подвигов советского рабочего класса.

После войны Полевому как писателю и журналисту довелось побывать во многих странах. О том, что интересного он там увидел, услышал и узнал, рассказывают его книги-репортажи «Американский дневник» (1956) и «За тридевять земель» (1958).

Новый роман Бориса Полевого «Глубокий тыл» (1958) изображает жизнь и героические подвиги советских людей в тылу и на фронте.

Действие романа развертывается в разгар войны. Советские войска только что очистили город от фашистских захватчиков. Война бушует еще совсем рядом, еще бомбит город гитлеровская авиация, а на территории сожженной, разрушенной и стынущей в снегах ткацкой фабрики уже закипает трудовая жизнь. В нечеловечески-трудных условиях восстанавливаются цеха, начинает поступать первая продукция. Писатель рисует судьбу семьи потомственных русских пролетариев Калининых. Замечательные люди вышли из этой семьи — даровитые народные умельцы, мастера своего дела, отважные воины. Мы входим в круг их интересов и забот, радостей, горестей, сложных семейных и общественных отношений. И через жизнь семьи Калининых нам открывается жизнь прифронтового города, фабрики, жизнь большого и слаженного рабочего коллектива. Живыми красками написан в романе образ Анны Калининой, секретаря парткома ткацкой фабрики. Не легко и не просто складывается ее судьба. Анна переживает большую личную драму, не сразу ей удается овладеть и разнообразными обязанностями руководителя местных коммунистов. Но вместе с Анной мы ощущаем всю необходимость, всю красоту ее работы, вместе с ней проникаемся сознанием, что профессия партийного работника и впрямь «самая интересная профессия».

Герои романа Бориса Полевого—это наши современники.

И сегодня они трудятся с нами в одном строю. Это наши соратники в борьбе за осуществление новых великих планов коммунистического строительства.

В. Галанов

В середине декабря 1941 года по дороге, что вела на областной город Верхневолжск, усталой походкой, тяжело волоча ноги, обутые в растоптанные валенки, шла женщина, закутанная в темную старушечью шаль. Дорога была одним из тех фронтовых путей, что возникали порою за одну ночь в дни бурных наступлений. Она представляла кратчайшую линию между местом сосредоточения войск и рубежом атаки. Выбравшись из старого заснеженного бора, она бежала через перелесок, сверкающие снегами поля, спускалась в овраги, вновь поднималась наверх и, наконец, уже перед самым городом, будто по клавишам, скакала, пересекая замерзшие гряды неубранных огородов. Кочны капусты, раздавленные колесами и гусеницами, скрипели под ногами пехотинцев.

Выждав минуту, когда вблизи никого не было, женщина наклонилась, подняла сохранившийся вилок, отодрала почерневшие листы и начала грызть белую сердцевину. Мерзлая капуста скрипела на зубах, была безвкусна и голода не утоляла. Грохоча деревянными, наскоро выбеленными известью бортами, обгоняя путницу, бежали грузовики. Сидевшие в них бойцы в новеньких полушубках, в еще не обмявшихся ушанках пребывали в самом благодушном настроении.

— Эй, тетка, чего плетешься? Садись, подкинем! — крикнули с одной из машин.

Кто-то застучал ладонью по крыше кабины. Водитель разом затормозил и, высунувшись из дверцы, тревожно уставился на малокровное, бледное зимнее небо.

— Отбой воздушной тревоги, — пояснили из кузова. — Вот мирное население подобрать надо… Тетка, давай сюда!

С помощью крепких рук женщина забралась в кузов.

— А ты, однако, грузна!

Женщина ничего не ответила. Она уселась в уголке спиной к кабине и продолжала обгладывать кочерыжку, прикрывая рот концом платка. Бойцам, у которых обмундирование еще пахло нафталином интендантских складов, было странно видеть, как на морозе грызут стылую капусту.

— Эй, ребя, пошарь по карманам, у кого что найдется пожевать…

Но часть была в наступлении, вещевые мешки находились в обозе. Кус пожелтелого, вывалянного в махорке сала, искрошившийся сухарь да три сереньких кусочка сахара — это все, что удалось отыскать.

— Спасибо, — тихо сказала женщина, и где-то меж складок шали блеснули ее глаза.

Был один из тихих, ясных зимних дней, когда при безветрии мороз обжигающе крепок, когда все кругом: каждая грань отполированного косого сугроба, каждая ветка на дереве, каждая былинка, торчащая из-под снега, — все, густо посоленное инеем, сверкает и искрится. Тени кажутся синими. Снег скрипит под колесом, как картофельная мука. И все-таки, несмотря на мороз, на пышность инея, нет-нет да почувствуешь на щеке совсем еще робкое прикосновение солнечного луча. В такой день даже озабоченный, занятой человек вдруг остановится, вдохнет полной грудью свежий морозный воздух и улыбнется, осененный неясным предчувствием еще далекой весны.

Но ни женщина, тихо сидевшая в уголке кузова военной машины, ни бойцы, сгрудившиеся у бортов, ни все те, кто спешил по этой, только что возникшей, утоптанной гусеницами, утрамбованной колесами и подошвами дороге, не видели, не ощущали этой красоты. Мысли их были там, где с рассвета грохотала артиллерия, раскатывались разрывы авиационных бомб, где с высоты машины уже можно было разглядеть вдали черные трубы и контуры зданий города Верхневолжска. В дальней его части что-то горело. Волнистыми клубами дым валил вверх, пачкая светлое холодное небо, и на этом фоне город, хорошо освещенный едва еще поднявшимся солнцем, выглядел трагически-зловеще.

— Тетка, ты оттуда? — интересовались бойцы, возбужденно прислушиваясь к выстрелам, звучавшим все отчетливее.

Женщина утвердительно кивнула головой. Клубящиеся дымы будто гипнотизировали ее. Она не отрывала от них глаз.

— Ну, и ничего городишко ваш, Верхневолжск? Воевать-то за него стоит?