Здесь, на сфероиде, Кей особенно остро ощущал одиночество. На Геме остался другой Кей, разделивший с ним прошлое. До поры они были едины, если так можно сказать об одной и той же личности. Расставшись, стали разными. И это было расставанием с самим собой…

"Неизвестно, кто из нас оригинал, а кто копия", — утверждал он в разговоре с Фан-Ортом. Формально это было правдой. Вернее, было бы правдой, если бы «оригинал» и «копия» — неразличимые двойники — имели бы не только общее прошлое, но общие настоящее и будущее. А они у них разные. Один продолжает привычное существование, у другого изменилось все, кроме личности и… прошлого.

Так кто же из них по праву должен считаться оригиналом, а кто копией? Выходит, не так уж неправ этот наглый юнец, назвавший его «полупризраком». Да, он — копия, а вот бездарная или нет, рассудит будущее.

Кей сам вызвался сопровожать «гарантов». Коллективный разум воспользовался честолюбивыми планами Орта, чтобы поставить свой собственный эксперимент, на первых порах отвечающий этим планам, но впоследствии далеко выходящий за их рамки.

Орт был актером на подмостках Вселенной, мечтал сыграть роль Бога. Коллективный разум искал ответа на вопросы, поставившие науку на колени перед религией.

Как зародилась жизнь? Что представляет собой Высшая сила, сотворившая человека? Можно ли смоделировать ее и притом не ограничиться масштабами одной или нескольких планет, а охватить разумом Вселенную, лишив интеллект ореола уникальности, а религию — нравственной опоры? Есть ли над этой Высшей силой своя Высшая сила, а над той еще одна, и, возможно, так до бесконечности? А может быть, существует кольцо Высших сил, где над самой верхней властвует самая нижняя? И станет ли Человек одним из его звеньев?

Ответить на эти вопросы — значило найти алгоритм невозможного. Но только ли для того, чтобы восторжествовала наука?

Орт мечтал хотя бы посмертно оказаться Богом. Коллективный разум рассчитывал поднять человека до уровня Бога. И в исполнении этого грандиозного замысла главную роль играли не «гаранты» и не интеллект-автоматы. Полномочным представителем гемян на сфероиде был Кей. Но не прежний бесшабашный космокурьер, а иной Кей, преступивший смертный рубеж, обретший «бессмертие» и обремененный грузом неизбывных потерь.

В его жизни произошло много расставаний. Но самым невыносимым было расставание даже не с самим собой, оставшимся на Геме, а с Интой. Растаявшая в дали пространства и времени, но не в памяти, она бередила душу фантомной болью былого счастья, оказавшегося до обидного хрупким, но неистощимым в своей всепроникающей полноте. И как же бедны те, кто не знал такого счастья или принимал за него благополучие!

Временами мысль о жене доводила его до исступления. Тогда Кей проклинал «бессмертие», от которого она отказалась, а он нет. Но хотя в любой момент мог положить конец своему существованию, никогда не допустил бы этого. Потому что чувство долга главенствовало над его желаниями и поступками.

Однако помимо воли Кея «бессмертие» все с большим трудом противостояло возраставшему напору энтропии. Теоретически «призрак» мог существовать сколь угодно долго, в действительности же лишь до тех пор, пока обеспечивался энергетический баланс. Последнее и понуждало взять слово «бессмертие» в кавычки.

На Геме, с ее неиссякаемым природным источником волн Беслера, проблемы энергетического баланса не возникало. Здесь же жизнь «призрака» висела на волоске. И этим тонким, готовым вот-вот оборваться, волоском был ручеек космической энергии, струящийся вслед за сфероидом. Не истощится ли он прежде, чем Кей выполнит свое предназначение?

Даже будучи оторван от коллективного мозга гемян, перестав быть его частицей, Кей обладал зарезервированным на случай непредвиденных обстоятельств правом, не считаясь с интеллект-автоматами и, тем более, «гарантами», принять волевое решение, от которого будет зависеть судьба сфероида. Сумеет ли он при необходимости воспользоваться этим правом, и насколько верным, объективным, беспристрастным окажется его решение? Достаточен ли накопленный им жизненный опыт, чтобы можно было, без опоры на коллективный разум, избежать ошибок?

Кей, при всей уверенности в себе, никогда не грешил самоуверенностью. И эти, пока еще безответные, вопросы не могли его не тревожить. Более же всего беспокоила хрупкость «бессмертия», которое, хотя и тяготило Кея, но оставалось первейшим условием успеха его миссии. Исчезни он, и последнее слово может оказаться за «гарантами». А хватит ли им сил вынести эту ношу? Ведь коллективный мозг гемян отвел им совершенно иную роль. О ней догадывалась лишь Орена, да и то смутно, на пределе интуиции.

"Эмбриональное человечество" не нуждалось в «гарантах»: все, что требовалось для его развития, было заложено в программу интеллект-автоматов. «Гаранты» же служили объектом параллельного эксперимента, о котором не знал даже Орт. Этот жестокий по своей сути эксперимент преследовал цель установить предел психических сил человека в чуждой его природе безмерности космоса. Горстку молодых людей принесли в жертву сонму Высших сил в надежде на их благосклонность: сообщество астронавтов должно было предвосхитить судьбу будущего человечества.

А роль "повивальных бабок" и «ангелов-хранителей» возложили на интеллект-автоматы. Подобно обитателям сфероида, пионеры неведомого мира окажутся в экстремальных условиях и тоже будут нуждаться в поддержке. Пример астронавтов поможет уберечь их от духовной деградации.

Увы, результаты эксперимента были неутешительны. Оторванность от прародины, отсутствие ясных перспектив, вынужденная изоляция в тесном пространстве жилой зоны сфероида при всех стараниях психологов не могли не вызвать упаднических настроений. Но как скоро это произошло! И что будет, если ни одна из двенадцати планет не пригодна для колонизации?

Разговор с Фан-Ортом взволновал Кея. Конечно, тот не типичен — индивидуалист, движимый амбициями. Такие были, есть и будут при любой общественной формации и на любом уровне культурного развития. Воспитав «сверхчеловека», Орт вольно или невольно допустил ошибку, которая может дорого обойтись. Из таких, как Фан-Орт, — свидетельствует история, — выходили вожди и тираны, убежденные в своей непогрешимости, не признающие чужих мнений, скорые на необдуманные решения.

И неважно, какой титул носил такой самодержец — императора или всенародно избранного президента: самое страшное, что поначалу он мог — демагогией, популизмом, беспардонной ложью увлечь за собой других, искренне заблуждающихся… А потом, дорвавшись до власти и войдя в ее вкус, постепенно избавлялся от соратников, окружал себя льстецами и подхалимами… Разве не таков был Лоор?

Нравственные критерии гемян, нашедшие естественное воплощение в личности Кея, исключали насилие. Исторический опыт научил: не бывает победителей и побежденных. Любая победа беременна поражением, и оно рано или поздно появится на свет и перевернет все с ног на голову. Вчерашние побежденные окажутся благополучнее победителей, а то, что было предметом гордости предков, вызовет стыд у потомков…

Когда цивилизация Гемы подверглась самоуничтожению, немногие уцелевшие мгновенно забыли о вражде, противостоянии, национальной и религиозной розни. Гемяне — иных национальностей больше не существовало. Но неужели единства можно достичь только ценой множества жизней?

Да, Кей мог легко обуздать Фан-Орта, взять под контроль его мысли и действия. Но любое попрание человеческой воли, даже в самых благих целях, шло вразрез с моральными принципами коллективного разума.

Фан-Орт требовал допустить «гарантов» к выработке решений. На первый взгляд, это было бы разумно и уж, во всяком случае, демократично. Однако в оперативности мышления люди настолько уступают интеллект-автоматам, что "дискуссионный клуб" стал бы тормозом.

Кей не признавал такой вариант «сотрудничества». Ведь можно сделать и так, что автопилот будет согласовывать малейшую коррекцию курса с человеком. Но есть ли тогда смысл в автопилоте?