— Да, именно о такой пишут в книгах, которые называются «триллерами». Мне занятость пошла только на пользу. Она не давала мне думать о другом. Но потом я допустил глупость, позволив укусить себя какому-то насекомому. И врач объявил: «Больше никаких блужданий по континенту, молодой человек. Уезжайте подальше и забудьте о прошлом. Уходите месяцев на шесть, а ещё лучше на год». И я отправился сюда, чтобы посмотреть, что можно спасти из обломков нашего дома. Так я оказался на «Самбе», и тут мне наконец повезло.

— Неужели раньше было настолько плохо? — осмелился спросить Кейн.

Лоренс внимательно разглядывал серебряный браслет у себя на руке. А когда ответил, голос его прозвучал резко и хрипло:

— Я не так пострадал, как большинство моих соотечественников. Меня взяло гестапо — перед самым освобождением. Но никаких доказательств против меня не было, только подозрения. Поэтому меня не поставили К стенке, к счастью. Просто отправили в лагерь. Я выжил, — юноша помолчал и прикрыл рукой браслет, — а другие нет. Потом мне пришлось многое решать и о многом забыть, если, конечно, это вообще возможно — забыть. Но только никто из нас больше не был таким, как пять лет назад, и никогда не будет. Скажите мне, это удача или нет?

— Удача — это то, чего ты сам добьёшься, — возразил Сэм.

— Фортунам фасцио, да? К такому заключению пришли уже давно. Я видел эту надпись — «Я сам создал свою удачу» — на надгробной плите в Риме. Там было ещё изображение рукояти меча. Ну что ж, мне не пришлось переворачивать Ганешу, чтобы договориться с ним, это верно.

— Переворачивать Ганешу? — удивился Сэм.

— Я знаю, что это, — усмехнулся Кейн. Чтобы бог счастья с тобой хорошо обращался, нужно его перевернуть вверх ногами. Вы однажды проделали это на Суматре, верно, Лоренс?

— Нет-нет. Я нашёл его в такой недостойной позе. Какой-то рассерженный домохозяин так его наказал. Яже просто вернул его в нормальное положение. Должно быть, поэтому он мне улыбнулся потом. Нам удалось тогда благополучно уйти.

— Прошу прощения, минхееры, — к столу неслышно подошёл стюард. Капитан Ван Блеекер передаёт, что виден Манадо…

— Спасибо, Аким. Ну, если хотите принести пользу… Лоренс подтолкнул к американцам фланелевые полотнища с многочисленными нашитыми кармашками. — Помогите упаковать камни, по одному в кармашек.

Когда сокровище было упаковано и спрятано, все трое взошли на мостик «Самбы». Перед ними поднимался из моря Целебес. На фоне неба отчётливо проступал его неровный горный позвоночник, а изогнутая береговая линияказалась тёмным пятном на горизонте. На карте остров кажется гигантским спрутом, протянувшим свои щупальца на три стороны света. Но теперь перед Кейном лежала отнюдь не карта. То, что он увидел, было гораздо грандиозней.

Манадо расположен на конце самого длинного щупальца, того, что тянется с запада на восток и уходит в Молуккский пролив. В миле от мола, который защищает гавань, расположен островок и на нём вулкан Менадо Туа. А за широко раскинувшимся городом — Клабат, второй вулкан, чьё пламенное сердце до сих пор не остыло.

«Самба» вошла в гавань и бросила якорь у причала, ровесника торговли пряностями, хотя сейчас на прогнивших от влаги верфях громоздились не груды гвоздики и корицы, как когда-то, а неуклюжие тюки ротанга.

— Ну, господа, — капитан Ван Блеекер вернулся с вежливой встречи с администрацией порта. — Каковы ваши планы на сегодня?

Кейн поправил свой тропический шлем.

— Мы любопытствующие туристы на берегу. Есть предложения, капитан?

— Нет, сели, конечно, не хотите навестить хаджи Абдулу Хакруна.

— Значит, он здесь? — лёгкая складка пересекла гладкий лоб Сэма — верный признак того, что он серьёзно задумался.

— О, да, он здесь. Видите вон там в гавани аккуратное маленькое судно? Это «Летящий по ветру». Он старику ближе, чем кровь в венах. Когда корабль в порту, его превосходительство в своей резиденции.

— Если это так, — заметил Лоренс, — мне стоит подкрепить свою репутацию вежливого человека. Очевидно, я обязан нанести визит давнему знакомому своего деда. Особенно, если путешествую с единственной целью — восстановить старые связи.

— Не возражаете, если мы увяжемся за вами? — спросил Кейн.

— Вовсе нет. Ведь ваше дело рано или поздно тоже привело бы вас туда. Хакрун знает о здешних островах больше, чем любой другой местный. Но предлагаю одеться более официально. Хаджи занимает здесь положение, которое можно сравнить с королевским. И когда возможно, лучше соотвётствовать этим стандартам.

И вот немного погодя, в белых костюмах, застёгнутых до последней пуговицы, подвергаясь всем пыткам цивилизации, они сошли на берег. Манадо, город туземных хижин, раскинулся на большом протяжении. Конечно, в нём имелся и европейский квартал, состоявший из отеля и клуба «Гармония», а также нескольких западного стиля домов, построенных тосковавшими по родине голландцами. Но Лоренс обошёл эти признаки современной цивилизации стороной и провёл спутников скорее по грязной тропе, чем по улице, к сплошной белой стене. Пройдя вдоль стены, они увидели ворота из зелёного металла, настолько широкие, что могли бы одновременно впустить марширующий отряд.

Они нерешительно постояли у ворот, в это время отворилась небольшая калитка и вышел чистокровный малаец, человек высокого положения, судя по его шёлковому тюрбану. Он остановился и посмотрел на пришельцев. Лоренс на местном языке спросил о хозяине виллы. Малаец посторонился и знаком пригласил войти во двор. Там сидели малайды, даяки и моро. Никто не повернул головы и вообще никак не показал, что заметил появление пришельцев.

Сэм придвинулся к Кейну, так что плечи их едва не касались. Он переводил взгляд с одного стражника на другого. Что-то в этой крепости купца моро напоминало западню паука.

Малаец-привратник отвёл кожаный занавес, гладкую поверхность которого покрывали сложные рисунки. Сам привратник не вошёл и никак не объявил об их приходе, только знаком велел им идти во внутренний двор.

Этот гораздо меньший двор был весь усыпан коврами и шёлковыми подушками, служившими сидениями. На подушках сидело трое мужчин. Двое встали, когда вошли Лоренс и американцы, третий только поднял голову.

Яркие, живые глаза горели на лице, какое можно представить себе лишь в самой дикой фантазии. Сказать, что этот человек стар, значило бы сильно преуменьшить его возраст. Зелёные нитки тюрбана увенчивали голову патриарха, который мог быть свидетелем марша Александра Великого. Потому что это было не лицо, а череп, обтянутый тонкой бледной кожей. Седая борода закрывала подбородок, но нос торчал как клюв хищной птицы, клюв ястреба. Густые кустистые брови затеняли глубокие впадины, в которых блестели глаза — молодые и полные огня. Абдул Хакрун был стар, очень стар, но глаза его свидетельствовали, что он ещё не утратил интереса к миру.

— Да пребудет с тобой мир аллаха, сострадательного, всеведущего, о сын сына друга моего. Добро пожаловать в дом Хакруна…

Голос, исходивший из этих высохших сморщенных губ, поражал ещё более, чем живые глаза. Не хриплое шамканье старика, а богатый, звучный и музыкальный голос.

Лоренс поклонился, и Кейн обнаружил, что неуклюже повторяет это приветствие. Что-то в хаджи Абдуле требовало неукоснительного проявления подобной вежливости. Голландец произнёс положенное приветствие и представил американцев.

— Американцы? — яркие глаза осмотрели их от поношенной обуви до пропитанных потом волос. — За последние годы нас не раз навещали ваши соплеменники, но они в основном пролетали над нами, не спускаясь до наших недостойных особ. Прошу простить старика с его ослабевшим разумом. Сегодня весьма благоприятный день. Садитесь, друзья мои. Это мои сыновья Мохаммед и Куран. Так как я больше не выхожу в море, они взяли управление моим домом в свои руки…

Кейн смотрел прямо в глаза старика, а не на слабо жестикулирующие руки или на бородатый рот. «Как же!» — заметил он про себя. Оба сына, хоть и пожилые люди, стояли почтительно, пока отец жестом не разрешил им сесть.