Попрыгали в воду имальщики, ухватились за тяжелый мотор — никак не стащат, а мы уж на веслах сидели и к берегу неслись. Пальбу открыли по нас страшную… рулевое весло у меня в руках пулей перешибло и ладонь мне прошибло. Шибко кровь потекла, а я и боли не чувствовал — так лодку до берега и довел..! Ну, а там на берегу нам спасенье было. Разом вытянули мы лодку из воды и в густом тальнике схоронили… Пятьсот омулей в лодке было… И ругались же имальщики!.. Долго слушали мы, затаившись, как они нас честили.

Панфил умолк и принялся прочищать свою трубку.

— Ну, а вы в имальщиков никогда не стреляете? — спросил я его.

— Нешто можно!.. Этого никогда не бывает… Рыбу воровать — одно дело, а человека убивать — другое… и ответ за это тоже другой. Имальщик — тоже человек… Надо же и ему кормиться. Он деньги за свою работу получает… Он поступает по закону… зачем же его стрелять? Мы и ругать их себе не позволяем.

— Послушай, дед, — обратился я к нему. — Чем омулей в Селенге воровать и жизнью своей рисковать, не лучше ли ловить омуля по закону? В море ведь позволено ловить… Выправить права, небось, недолго и стоит это недорого… Лови себе спокойнечко в Байкале… Зачем же непременно ловить там, где запрещено?

— Так-то оно так, — отвечал Панфил. — Да, во-первых, в море столько не наловишь, сколько здесь, в Селенге, а кроме того…

Панфил запнулся.

— Эх, парень, — продолжал он. — Вырос я тут на этой реке… люблю я ее будто мать родную. Как заплещет осенью омуль по всей Селенге, как увижу я, что плеснул он в протоках, так и сдержать себя не могу, и лучше бы мне тут в воду броситься, нежели на берегу сложа руки сидеть и глядеть, как богатство зря в воде гуляет. Любо мне это дело… Любо мне темной ночью на хаюрке своей воровской таиться и с молодыми ребятами своими на промысел воровской ходить. Люблю я смелых ребят, и они меня уважают… Тут кровь моя пролита… моя кровь… Эх, парень!..

Панфил умолк… Тихо плескались серебряные рыбы в реке… Месяц спускался к черной земле.

ИСКАТЕЛИ КЛАДА

Рассказ Н. Железникова

Рисунки худ. А. Шпир

— Решительно ничего нового с тех пор, как вы здесь были последний раз, — сказал археолог Иваницкий, со звоном отпирая большим ключом замысловатый старинный замок в железной калитке заброшенного колбасного завода.

Пропустив рабкора Кондова вперед, Иваницкий запер калитку и осмотрел высокие кирпичные стены, усыпанные наверху острыми гвоздями.

— Стена — замечательная; никакой охраны не надо, — заметил он.

— Как же ничего нового, товарищ Иваницкий? — сказал Кондов. — Двор-то уже засыпали!

— Ну, это не в счет. Мы восстановили вход из подвала в подземелье, а место раскопок, где водопроводчики наткнулись на подземный ход, мы уже засыпали. Однако за полгода, с тех пор, как я в первый раз проник сюда и нашел в нише несколько старинных рукописей и кое-что из утвари, — ничего больше не найдено.

Оба зажгли под навесом фонари и спустились в каменный подвал, в углу которого Иваницкий отпер маленькую железную дверь.

Они долго спускались по узким каменным ступеням. Свет от подрагивавших огоньков фонарей нерешительно раздвигал мягкую густую темноту. Эхо шагов гулко улетало вперед, дробно отражаясь от каменного свода и стен.

— Удивительно, что здесь сухо и дышать не тяжело! — сказал Кондов.

— Подземелье так устроено, голубчик, чтобы в нем можно было укрываться продолжительное время. Вероятно, старообрядцы около трехсот лет назад прятались здесь не по одному месяцу. Я уверен, что это подземелье построено каким-нибудь «заморским» архитектором. Скорее всего, это был один из архитекторов-флорентийцев, которые разъезжали по всему свету и строили в варварской Московии. Посмотрите, товарищ Кондов, вот на эту отдушину вентиляционного хода. Правда, ход немного засорен, но работает исправно.

Иваницкий высоко поднял фонарь и поднес его к отдушине, находившейся под самым сводом.

— Свежий воздух проходит из других отдушин, находящихся внизу, — продолжал он. — Я простукивал эти вентиляционные ходы. Они идут в стенах до самого конца коридора.

Пройдя около полукилометра, Иваницкий и Кондов остановились. Здесь подземный ход раздваивался вилкой. Они двинулись направо и через некоторое время уперлись в глухую стену.

— Мы прошли от колбасного завода на запад километр и теперь должны находиться под старообрядческим кладбищем или около него. Меня удивляет, что здесь нет и подобия выхода.

Иваницкий постучал молоточком в разных местах. Нигде в стене не было звука пустоты, кроме маленького участка вентиляции под самым сводом.

Археолог и рабкор пошли назад. Дойдя до разветвления коридора, они повернули в левый ход и вскоре снова уперлись в такую же глухую стену.

— Эх, и знатное же здесь можно сделать газоубежище! — сказал Кондов. — Так и просится написать статеечку! Зря вы, товарищ Иваницкий, таинственность разводите. Ведь всего два-три словечка вы разрешили мне написать полгода назад: дескать, наткнулись на остатки постройки XVII века. А какие же тут остатки постройки? Целый метрополитен, можно сказать!

Иваницкий потеребил бородку:

— Наберитесь терпения, товарищ Кондов! У вас и на земле есть много о чем написать. Я — подземный крот — и то терплю до поры, до времени. Вы же знаете, что мои соображения о необходимости молчать, пока не закончены работы, были одобрены. Представьте себе, сколько всяких искателей приключений бросятся сюда делать раскопки, если вы дадите статеечку! Разве тут, на окраине города, убережешь? Глядишь — найдут и расхитят ценные исторические вещи!

— Да когда же вы кончите копаться?

— Денег, голубчик, мало! Следовало бы начать расскапывать сверху, с другого конца. Из подземелья должен быть другой выход.

Тем временем они вышли из подземелья.

— А все-таки приятно выбраться наружу! — сказал Кондов, жадно вдыхая свежий воздух.

Загородившись рукой от лучей заходящего солнца, он посмотрел наверх, туда, где несколько человек шли по извилистой тропинке, вползавшей на холм между рощицей и кладбищем.

— Наши конторские с мыловаренного завода домой возвращаются. Даже в воскресные дни работают, — сказал он.

Некоторое время археолог и рабкор стояли молча, поглощенные каждый своими мыслями.

— Да, много на поверхности земли еще старого хлама осталось, — сказал Кондов. — Однако рабкор не должен забывать и в глубь земли заглядывать. Там — корни. Знаете, товарищ Иваницкий, мне в последнее время что-то не везет, в роде как с вашим подземельем. С тех пор как по моей заметке прикрыли игорный дом на Почтовой, — что ни пошлю в редакцию, все у меня не то, невпопад выходит, не то заявляют, что надо обождать и расследовать. Да вот хотя бы про нашего кассира. Вон того, рукастого! Видите, на тропинке? Писал, что у него неладно должно быть. Часто на Почтовой он бывал… И сел я в лужу: доказательств нет, а у него будто все в порядке. Вот так все… Видно, я еще не наловчился каждое дело как следует обсматривать. Ну, пока до свидания.

Иваницкий простоял еще несколько минут в раздумье. Его занимал вопрос: где находится продолжение подземелья и кто в это подземелье наведывается? У него были свои основания для таких предположений…