Когда Иваницкий сделал два шага, чтобы поднести огонь, между его ногами запуталась палка, и он упал во весь рост на тротуар. Кряхтя поднялся. Где-то далеко чавкали сапоги…

Иваницкий зажег фонарик.

Портфель его, а с ним и план исчезли, нырнув во тьму вместе с обладателем густого голоса…

Прибежав домой, Иваницкий позвонил в уголовный розыск. Сообщил о происшествии. Похищенный план, повидимому, имел отношение к катакомбам, где велись раскопки. В портфеле, кроме того, лежал карандашный набросок плана этих раскопок.

В тот же вечер по всему городу распространился слух, что в бревне, принесенном Стручковым, найден план, в котором указано, как отыскать богатый клад (подругой версии — четыре клада), спрятанный не то Стенькой Разиным, не то каким-то хазарским купцом.

О похищении плана рассказывали неимоверные- истории: тут участвовали и дюжина грабителей, и маски, и даже аэропланы…

Утром на заре Стручков проснулся от какого-то странного шума. Он вскочил и спросонья подумал, что рушится дом. Испуганно огляделся. Перед распахнутой дверью стояло несколько человек с кирками и лопатами:

— Ты, тово, Стручков, позволь нам помочь тебе овощи убрать.

Стручков в недоумении таращил глаза. Хотел, по обыкновению, провести указательным пальцем по носу, но не мог: руки были заняты натягиванием панталон.

Странные посетители, вспомнив, очевидно, что молчание — знак согласия, ринулись к огороду, словно с цепи сорвались, — и давай выкапывать кормовую свеклу! Вид взлетающей на воздух свеклы мгновенно вернул Стручкову дар слова.

— Не здесь! — крикнул он, в два прыжка нагнав незваных азартных помощников. — Не здесь! — при этом вся его пятерня проехалась по носу, как пальцы музыканта по грифу скрипки.

Возглас был достаточно грозный.

Так как о физической силе Стручкова в городе рассказывали самые невероятные вещи, копатели замерли на месте.

— А где? — спросил один из них.

— Уж если вам врачи прописали работать в огороде (а это я теперь только понял, — очень уж вы прытко наскочили!), так копайте на здоровье. Только не надо портить огорода. Кормовую свеклу еще рано копать. Дуйте вот репу, да вот здесь. И чур, уговор! Работать— работайте, а меня слушайтесь. А то выкину!

Убедившись, что его указания выполнены, Стручков пошел умываться и готовить чай.

Выйдя снова во двор, он заметил, что количество копателей удвоилось. Он сел на скамеечке, наблюдал за работавшими и предавался размышлениям.

«Что это столько народа огородством лечиться стало? Чудно! Не иначе как эпидемия какая-нибудь особенная. Должно быть, на всех огородов нехватило в городе. Или, может, в моем огороде целебные свойства обнаружены? В роде курорта? Это нехорошо. Покоя не будет…»

Тем временем накопанную репу и морковь сложили в доме. Ботву собрали кучкой у крыльца и вслед за этим, ни слова не говоря, принялись копать на грядках ямы.

— Стой! — крикнул опять Стручков. — Ямы для ботвиньи я не здесь копаю, а вон там, в углу.

— Какие такие ямы для ботвиньи? — обиделся один из старателей.

— А чего же вы роете без толку? Известно, какие ямы! Чтобы в них ботвинью заквасить. Всю зиму ботва пролежит в ямах. И экономно и для коз полезно. Для коров тоже можно. И вам советую так дома сделать.

— Нужны нам твои советы! — проворчали старатели. — А, впрочем, не все ли равно, где копать!

Весь день работавшие не выходили из подчинения. Ботву заквасили. На погреб вызвались сходить, овощи убрать. Из погреба весь мусор вычистили. Со стен гнилые балки, выломали. До позднего вечера там копались. Обещали назавтра опять притти.

«Разорили погреб, чини теперь за ними!» — уныло размышлял Стручков.

Спал он тревожно. Несколько раз вставал. Почти никогда раньше не бывало, чтобы ночью к нему в огород лазили: боялись через кладбище ходить. А тут три раза пришлось ему за рогатку браться. Стручков в темноте видел, как кошка. Три раза картофелем из рогатки он метко насаживал синяков непрошенным гостям. У него такое правило было: днем ребят желудями обстреливать, а ночью воры покрупнее, на них и снаряд нужен крупный. Меньше чем картофелиной не прогонишь.

На следующее утро на огородный курорт к Стручкову, кроме вчерашних, пришли еще новые старатели. Первым делом Стручков заставил их починить погреб для овощей. Они с восторгом, по его указаниям, выпиливали балки, тщательно их обтесывали, обстукивали со всех сторон! Погреб починили, песку свежего насыпали и погрузили овощи.

Постепенно Стручков понял из скупых разговоров старателей, что они ищут у него клад. А к вечеру он знал уже всю историю с планом.

Помрачнел Стручков. Однако наблюдений за работами не прекращал. Сидел на скамеечке и смотрел. Когда надо, командовал.

— Ребята, полегче! — кричал он, когда старатели принялись рыть ямы на освобожденных от овощей местах. — Копать позволяю, а озорничать не смеете! Вы чернозем не разбрасывайте, не затаптывайте, а в сторонку кладите. Глубинную землю особо откладывать. А как уходить — яму обратно закопайте. Чернозем на место.

И так пошло каждый день…

Скоро стали приходить покупатели дров. И тут дело странно повернулось. Вместо того, чтобы Стручкову самому выламывать балки, пилить колоть и искать покупателей, он теперь лишь встречал их на крыльце, затем провожал по развалинам, где давал каждому выбрать по куску не больше аршина.

«Если больше давать, так другим любителям нехватит, — рассуждал Стручков. — А тогда и за мою пристройку возьмутся…»

Покупатель платил на вес золота, сам выпиливал себе полено, благодарил Стручкова и уходил.

На огороде старатели возились до поздней осени. Все убрали и перекопали на-славу. Стручков сам лишь навоз раскидал.

«Эх, знатный урожай на будущий год получится!» — думал он.

У него оказалось много свободного времени. Но он не скучал. Читать стал больше да стихи сочинять начал.

Ночью спал он при открытых дверях. У изголовья горку картофеля клал.

Первое время по ночам к нему очень часто лазили, и картофель перестал помогать. Стручков как вегетарианец и противник кровопролития охотничьего ружья не держал, солью или горохом не подстреливал. Пришлось ему картофельное пращеметание заменить более тяжелыми снарядами. И он нашел хороший снаряд — опять же овощного порядка. Наподобие того, как физкультурники ядра толкают, он запускал в ночных гостей полупудовой кормовой свеклой. От свеклы валились с ног и спешно уползали.

Скоро по ночам его перестали беспокоить.

Студент медфака Лобанов вышел из университетской читальни и медленно побрел по улице. Надежды на получение комнаты у него уже не оставалось. А зима — на носу. В свободное время он бродил наудачу по улицам, пытливо всматриваясь в каждый дом. Лобанову казалось невероятным, чтобы в таком сравнительно большом городе не подвернулась для него возможность внедриться в одно из многочисленных зданий.

«Много ли мне надо? — думал он. — Всего-то пустяки. Так, угол какой-нибудь!..»

На этот раз назойливые мысли об угле незаметно сменились более приятными мыслями об университете, о новой работе и новой жизни. Лобанов удивился, когда заметил, что давно вышел за заставу и забрел на окраину города, к заброшенному старообрядческому кладбищу.

Он пролез через брешь в ограде и пошел по заросшим дорожкам и между кочками осевших могил.

Воздух был свежее, чем в городе. От вянущей травы, желтеющих листьев и невысохших после утреннего дождя деревьев пахло волглым осенним лесом.

Остановившись перед большим, облицованным мрамором и обнесенным оградой, мавзолеем, Лобанов подумал: