После этого Тошка не ходил больше в мастерскую на Турецкий базар. Зачем же лишать друга премиальных, отвле кать его от серьезных, взрослых дел?

До начала занятий оставалось еще целых две недели, Тошка почувствовал себя ужасно одиноким и даже перестал

ловить рыбу в Старой Гавани. Он уходил теперь с утра на волнорез, ложился на еще не успевшие согреться бетонные

блоки и смотрел в теплое, бесконечное небо.

«Был бы у меня друг, — думал Тошка. — Сильный и все на свете понимающий. Чтоб был он взрослым и смелым, и лучше всего моряком. Но чтобы у него всегда находилось время для задушевного разговора со мной. Разговора с глазу на глаз, по-мужски откровенного и прямого. Чтобы от этого человека не было никаких секретов... Вот Бобоська. Он друг, конечно. И он почти как взрослый и почти моряк. Но все-таки это не то. Почему? Не знаю...»

Тошка чувствовал — Бобоське плохо. Несмотря на то, что он ходит в закусочную есть пенерли и пить «изабеллу» и получает от Скорпиона премиальные. Ему все равно плохо, а он, Тошка, не знает, как можно помочь товарищу. Спросить  отца или маму? Но мама обязательно скажет:

«Ах, опять эти уличные дружки! Босяк твой Бобоська!»

А что если Е го? Но у того и без Бобоськи хватает забот в Старой гавани. И к тому же боцман, конечно, повторит свою неизменную фразу:

— Пусть он уйдет от этого Серапиона. Плохой человек Серапион Изиашвили — я его давно знаю...

А уйти нельзя. Тетка б удет кричать и жаловаться, что у нее не хватает на жизнь...

Вот если б Женщина с Грустными Глазами... Она, вероятно, сумела бы во всем разобраться. Она ведь спецкор...

Тошка лежал на спине и смотрел в небо. Неторопливые облака лениво брели по нему, цепляясь друг за друга. Мимо волнореза прошли фелюги — парусные суденышки с высокими бортами. Впереди — большая и черная. Косой парус, как воронье крыло. Она шла легко и бесшумно, зарываясь в невысокую зыбь острым хищным носом. Тошка знал, что фелюги ведут в пограничных водах лов тунца по специальным разрешениям. Об этом ему рассказывал Ерго.

— А как называются эти фелюги? — спрашива Тошка. — На борту что-то написано не по-нашему.

— Жулики они называются, — сердито отвечал боцман. — Особенно тот, черный. Если человек честный, свою лодку в черный цвет незачем красить.

Но Тошка любил определенность. Просто «жулики» его не устраивали. И он прозвал фелюгу «Черной пантерой». Двум другим названия никак не придумывались, и они ходил до поры до времени просто в «морских жуликах» .

Прикрыв глаза ладонью, как козырьком, Тошка смотрел на «Черную пантеру». Ловко накренившись, она прошла мимо волнореза, обогнула его и взяла курс на Нижний мыс.

Рулевой в закатанных по колено полосатых брюках закрепил румпель, свесил за борт ноги и закурил длинную трубку с тонким, как карандаш, чубуком.

Тошка снова стал смотреть на облака. Он все пытался представить себе этого самого друга, который сразу бы все понял, все объяснил, протянул бы сильные, загорелые руки и распутал без труда любой сложный узел.

И вдруг неожиданно на краю волнореза, там, где стояла мигалка, он увидел человека в зеленом бархатном камзоле, треуголке и в высоких кожаных ботфортах с серебряными пряжками. Незнакомец стоял, расставив ноги, заложив ладонь за широкий пояс, и весело смотрел на Тошку.

— Здорово, старина! — крикнул человек хриплым от соленого ветра голосом. — Будем знакомы, меня зовут капитан Штормштиль...

Облака плыли по небу одно за другим. Они не спеша спускались к горизонту и ложились на воду, словно насухо сбитые яичные белки на голубую тарелку. Далекий пароход тащил за собой лохматые струйки дыма. Тошка лежал на жестком бетонном блоке и слушал, как шуршит, катая гальку, мелкая веселая волна.

«А здорово я придумал — капитан Штормштиль. Это, конечно, бывалый морской волк, который прошел через все океаны, побывал у Огненной Земли и в проливе Беринга, на Мадагаскаре и в Саргассовом море. Он все видел и ничего не боится. У него крепкая рука верного друга, и белые зубы, и курчавая борода под твердым, выступающим вперед подбородком...»

Тошка закрыл глаза. И сразу же по бетону волнореза простучали тяжелые кожаные ботфорты.

— Привет вам, капитан! — сказал Тошка. — Как прошло плаванье?

— Отлично, старина! Надо сказать, мой бродяга клипер имеет отменный ход. При хорошем ветре он без труда обставит кого угодно.

— Я это сразу приметил, капитан. Вы еще были в пяти кабельтовых от берега, когда я сказал себе: эге, черт побери,

этот клипер может потягаться с самой «Катти Сарк»*, А как, кстати, назьшается ваш корабль, капитан?

— «Фантазия», старина. По моему, это неплохое слово, как ты думаешь?

— Конечно. Просто великолепное! Большой ли экипаж у «Фантазии»?

— О нет. Всего лишь двое. Я и мой верный юнга. Этого вполне достаточно.

— Юнга?

— Ну да. Вон он стоит на спардеке и чистит мои пистолеты.

Тошка покрепче зажмурил глаза, и тут же у волнореза закачался легкий трехмачтовый клипер с острыми, изящными обводами, с палубой из темного дуба, с парусами, аккуратно собранными и уложенными вокруг рей, широких, как объятия друга.

На спардеке стоял юнга в фуфайке и замшевых штанах, заправленных в голенища ботфорт. Засучив рукава, он лихо чистил длинноствольные тяжелые пистолеты. У юнги были тонкие волосы цвета золотистой соломы и голубые глаза. А ресницы прямые и черные.

— Гром и молния, капитан! — сказал Тошка. — Я где-то видел уже этого малого.

— Его зовут Кло.. то есть Клотик. Лучшего юнги не сыскать от Гренландии и до пролива Магеллана, клянусь сороковыми широтами!

— Но как вы вдвоем управляетесь с таким большим судном?

— Мы не одни, старина. В любом порту у нас десятки и сотни добрых друзей.

— Есть ли у вас здесь друзья, капитан?

— Я прибыл сюда впервые и лишь минуту назад сошел на берег. Но я уверен, что они есть, черт побери!

— Капитан! Один из них перед вами. Клянусь Старой гаванью, вам не найти более верного друга.

— Я в этом не сомневаюсь. Вашу руку, Антон Топольков! У вас почему-то очень печальный вид. Что случилось на этом берегу? Если я могу быть полезен...

— О да, капитан! С моим другом Бобоськой творится что-то неладное. По-моему, он попал в плохую компанию. И боцман Ерго тоже так говорит.

— Боцман Ерго отличный моряк. Это неважно, что у него нет ноги, он все равно стоит дюжины презренных скорпионов.

— Откуда вы знаете о Скорпионе, капитан?

— Штормштиль знает все, старина. Хозяин твоего друга — это действительно каракатица, и от всей его братии пахнет не лучше, чем от их красильных чанов.

— Но как мне помочь Бобоське, капитан? Я надеюсь на вашу помощь и ваш совет. Я жду, капитан...

Штормштиль молчал. Тошка открыл глаза. На том месте, где стоял клипер «Фантазия», суматошливо носились крикливые чайки. Солнце заливало белым светом шершавые блоки волнореза. Капитан Штормштиль исчез. Как он мог ответить Тошке на его вопросы? Он все мог, этот капитан: жать руку, вести через океаны свой стремительный клипер, сражаться с любым врагом и отдавать юнге пистолеты для того, чтобы тот их почистил. Но ответить на самый главный вопрос он не мог, потому что Тошка не знал этого ответа. Как можно отвечать самому себе? Особенно, когда не знаешь, что делать...

Тошка вздохнул. Ветер нес запах сохнущих водорослей и крики чаек.

«И все-таки это здорово, что я придумал Штормштиля... И еще Клотика. Это очень здорово...»

Он снова закрыл глаза и стал прислушиваться к всплескам волн. Забираясь в щели между блоками, вода таинственно шуршала и погромыхивала галькой.

— Послушайте, капитан Штормштиль, мне хочется продолжить нашу беседу. Расскажите мне о вашем последнем плавании. Говорят, вы попали в изрядную переделку восточнее мыса Доброй Надежды. Ну, где вы, Штормштиль, я жду вас...