Так продолжается сутки. Сильно клонит ко сну.
Наконец мы снова входим в фиорды. Скоро — Ставангер, место отдыха «Красина», где ему предстоит залечивать раны, полученные в боях с северными льдами. 10 августа в лучах яркого заходящего солнца перед нами вырастают знакомые серо-зеленые громады гор, окружающих Бергенфиорд. Где-то высоко со стороны Бергена гудит мотор самолета. Это норвежские летчики приветствуют нас, спускаясь крутым виражем к самому нашему борту. Вздымая пенистые волны, гидросамолет садится в сторонке и начинает кружить по воде. Так провожает он нас, как чайка, колыхаясь на волне, идущей от наших винтов.
Но вот Берген остался позади; исчез и самолет в темнеющей выси. Настоящие сумерки плотной завесой окутывают высокие горы. На склонах ярко загораются электрические огоньки, которых мы не видели уже два месяца. И у нас на борту неожиданно ярко вспыхивают фонари, заливая палубу желтоватым светом. Как отраден этот свет, бессильно пытающийся вырвать корабль из темноты спустившейся ночи, и с каким наслаждением сижу я со штурманом Петровым на погруженном в полную темноту верхнем мостике! Далеко впереди из черной, как чернила, ночи вырастают красные и зеленые огни встречных кораблей. Желтые огоньки расставленных по скалам мигалок сторожко предостерегают нас от грозящей опасности. В эту ночь я почти не ложусь.
Наутро с совершенно новым чувством, словно я не видал его давным-давно, встречаю яркое солнце, заливающее ослепительным светом голубые воды фиорда и ярко-зеленые берега с высящимися на них белыми башнями маяков. Мы подходим к Ставангеру. С открытого рейда навстречу нам тянется вереница судов. На переднем кораблике, расцвеченном флажками и накренившемся от тяжести сгрудившихся у борта людей, оркестр играет «Интернационал». Это — пароход «Зауде», первым встретивший нас, с представителями рабочих организаций Ставангера на борту.
На внутренний ставангерский рейд мы входим, уже окруженные целой флотилией моторных лодок и парусных судов. Над городом на маленьких башенках газового завода реет кольцо из поднятых в нашу честь флагов. В ответ на мачте «Красина» взвивается красный флаг с синим норвежским крестом, и от носа до кормы тянется полоса ярких сигнальных флажков, украшающих корабль, словно на празднике.
Следующий день по прибытии нашем в Ставангер был объявлен муниципалитетом «днем Красина». Город украсился флагами, тысячи ставангерцев сплошной вереницей потянулись на «Красина». Но это не помешало нам встать в док, откуда пенистыми каскадами отливалась вода. Огражденный целой сетью упоров, «Красин» возникал из воды ржавыми ободранными боками своего корпуса.
Ставангер мне понравился лучше всех остальных норвежских городов, которые мне довелось видеть.
Особенно интересны в Ставангере окрестности, в которых живет значительная часть населения. За хребтом, разделяющим Ставангерфиорд на две отдельных бухты, по лесистому зеленому склону рассыпались белые коттеджи, утопающие в садах. Многие сотни белоснежных, как чайки, яхт распластались по бухте.
Мелкая рыба в этом году обошла фиорды Норвегии из-за холодной погоды. Улов не удался. Суда приходили пустыми. Консервные фабрики сократили производство почти в пять раз. Над консервной промышленностью Ставангера навис кризис. Рабочие заняты лишь два часа в день.
Шершавый пузатый буро-красный корпус «Красина» заполнил док Розенберга[7]). Из сотен заклепок, как из дырявой кастрюли, текут струйки воды. Десятки пневматических молотков наполняют док звоном и гулом. Удары тяжелой кувалды по огромным ключам сворачивают гайки, крепящие жалкий огрызок бывшей лопасти «Красина». Под светло-голубым пламенем кислородной горелки красной струйкой льется металл разрезаемого ограничителя руля. Полным ходом идут работы по залечиванию красинских ран. Синяя прозодежда норвежских рабочих мелькает на высоких лестницах, обступивших «Красина», и седой инженер «обнюхивает» со всех сторон его корпус.
Однако мне не суждено пробыть до конца при процессе залечивания красинских ран.
Тихим ставангерским вечером, простившись с крАсинцами, перехожу я на маленький катер, который доставляет меня на борт норвежского парохода, идущего в Берген. С грустью гляжу я на желтеющие в сумерках высокие трубы «Красина». И хочется думать, что путеводные красные звезды, ярко горящие в лучах заходящего солнца на этих неуклюжих трубах, так же удачно поведут «Красина» снова на север в поисках за Амундсеном, как водили его в течение двух месяцев среди предательских льдов, доведя до успеха, создавшего ему мировую славу…
ШУТКА ЗЛОГО ДУХА ЛОН-ГАТА
Автором настоящего рассказа, присланного на литконкурс «Всемирного Следопыта» 1928 г. под девизом «Норд», оказался Борис Платонович Юркевич (из Златоуста). Рассказ получил II премию — 400 руб.
Ямру Мамаев, председатель Тазовского туземного совета, подъехал к одинокому чуму, стоявшему на берегу реки Выдр, верхнем притоке Пура. Привязав свою упряжку к лиственнице, он подошел к чуму, вокруг которого бродило и лежало несколько сот оленей. Около чума Ямру встретил горбуна, пастуха оленей, по имени Поду.
— Что случилось? — спросил Ямру. — Почему олени среди дня около чума бродят? Разве мало стало места в лесу? Или волки подкрались близко?
Тоскливо взглянул на Ямру горбун:
— Нет, не волки испугали меня и оленей. Что могут сделать волки в Лебяжий месяц, когда солнце и днем и ночью стережет оленье стадо? Недавно сдох от чумы намнуку Вок[8])…
На другой день была редкая на дальнем севере погода. Солнце пекло совсем по-южному. Тучи комаров со злобным писком носились в напоенном лесными запахами воздухе.
Разложив в оленьем загоне[9]) несколько костров, Ямру и Поду стали созывать оленей. Сначала на их крики прибежало лишь несколько бродивших поблизости оленей. Постепенно поток оленей все увеличивался, и вскоре сильно дымившиеся от сырого мха костры были окружены несколькими сотнями оленей.
Обойдя костры, горбун увидел, что олени пришли не все. И снова Ямру и Поду стали протяжными криками созывать оленей, но безуспешно. Остальные олени словно рогами за деревья в лесу зацепились… И, затаив в сердце страшную догадку, Ямру с горбуном пошли на поиски.
Догадка оказалась правильной. Невдалеке от костров они наткнулись на первые, разбухшие от жары, трупы павших от чумы оленей. И чем дальше они уходили в глубь отгороженного леса, тем больше встречали трупов оленей со сведенными судорогой ногами, над которыми мухи кружились в веселом хороводе.