Несколько недель промучились мы над этой работой. В один прекрасный день, к нашему счастью, канал неожиданно открылся, и мы не замедлили ввести в него судно. Однако и тут мы еще не были спасены. Но вот настал желанный миг! Случилось именно то, что предсказал доктор Кук: лед тронулся, и выход к морю открылся как раз вдоль еще недавно едва заметной трещины. Радость окрылила нас, и, подняв паруса, мы понеслись в открытое море.

Но нам суждено было испытать еще целый ряд превратностей. Чтобы выйти в открытое море, мы должны были пройти между двумя гигантскими ледяными горами, которые несколько дней продержали нас словно в тисках. Дни и ночи наше судно подвергалось колоссальному трению и давлению. Зрелище непрестанно разбивавшихся о борта шхуны льдин действовало до того угнетающе, что мы не могли говорить друг с другом. И на этот раз изобретательность доктора Кука спасла нас. Он велел увесить шкурами убитых нами пингвинов борта шхуны, что в значительной степени ослабляло толчки…

Но и в открытом море нам угрожала опасность. Наш хронометр тоже испытал на себе удары и толчки пловучих льдов, и мы не могли доверять своим наблюдениям при измерениях долготы и широты. К счастью, под конец все-таки раздался желанный возглас:

— Земля!..

Мы приближались к Магелланову проливу…

Однако и тут не обошлось без затруднений. Как найти пролив? В те дни бесчисленные заливы и острова оконечности Южной Америки не были занесены на карту. Не зная, на каком градусе широты и долготы находимся, мы не знали также, куда плыть. Вместо пролива мы вошли в бухту, заканчивавшуюся тупиком. Буря, поднявшаяся с запада, чуть было не разбила нас о скалы, и мы едва спаслись за выступ утеса, где нас все-таки сильно потрепало. Наконец, после утомительного плавания, в 1899 г. мы вернулись в Европу.

Год спустя я выдержал экзамен на шкипера и стал готовиться стать во главе собственной экспедиции. Доктор Фритиоф Нансен, прославившийся в то время своими смелыми исследованиями Гренландии и плаванием на «Фраме», был героем моей юности.

Зная, что его сочувствие моему плану будет иметь для меня громадное значение, я решился сообщить ему о своем намерении и искать его поддержки. Доктор Нансен охотно согласился рекомендовать меня людям, которые могли помочь в моем деле.

Окрыленный свиданием с Нансеном, я решил заняться наукой о магнитах Земли и выучиться делать магнитные наблюдения. Моя экспедиция должна была преследовать научную цель, иначе я не мог рассчитывать на сколько-нибудь серьезную поддержку. Я написал письмо директору британской обсерватории в Кью и просил его разрешения там работать. Он ответил отказом…

К счастью, директор метеорологического института в Осло дал мне рекомендательное письмо в германскую морскую обсерваторию в Гамбурге, куда я тотчас же направился.

По правде говоря, я не рассчитывал быть принятым знаменитым Георгом Неймайером. С сильно бьющимся сердцем вошел я к нему в контору и передал письмо из Осло. К моему изумлению, меня тотчас же ввели к Неймайеру.

Я увидел перед собой человека лет семидесяти с длинными белыми волосами, чисто выбритым ласковым лицом и кроткими глазами, до чрезвычайности похожего на знаменитого музыканта Франца Листа. Он любезно поздоровался со мной и спросил, что мне нужно. С жаром стал я ему излагать, что хочу приобрести знания, необходимые для исследования полярных стран…

Старый ученый внимательно выслушал меня и сказал:

— Молодой человек, вы что-то скрываете… Откройтесь мне.

Тогда я рассказал ему о моем замысле открыть Северо-Западный морской проход[37]).

— Нет, это еще не все, — сказал он.

Тут я сообщил ему о своем желании точно определить местоположение северного магнитного полюса. Услыхав это, ученый встал с места, подошел ко мне и горячо обнял.

— Молодой человек, — сказал он, — если вам это удастся, вы облагодетельствуете человечество!..

Его доброта ко мне в последующие месяцы не имела границ. Чтобы доказать как-нибудь старому добряку свою благодарность, я каждое утро первым являлся в его обсерваторию и последним покидал ее. Я ревностно изучал свой предмет, и через несколько месяцев научился в совершенстве делать нужные мне вычисления.

В 1900 году я приобрел судно, на котором отправился в первую самостоятельную экспедицию. Это был небольшой парусник (в 47 тонн) из северной Норвегии, по имени «Гойа». Лето я провел на севере Атлантического океана, между Норвегией и Гренландией, производя океанографические исследования. Я знал, что доктору Нансену нужны эти сведения, и в знак благодарности решил добыть их для него.

Зимой и весной (1902–1903 гг.) я лихорадочно готовился к большой экспедиции в северо-западную полярную область. Чтобы добыть деньги, я осаждал ученые общества и частных лиц. Несмотря на это, денег все-таки нехватало. Кредиторы уже настойчиво требовали от меня уплаты долга за взятые у них провиант и предметы снаряжения. Я решился на отчаянный шаг…

Самый неумолимый из моих заимодавцев требовал, чтобы я в двадцать четыре часа уплатил ему долг, иначе грозил описать корабль и потребовать моего ареста за неплатеж. Мысль, что целые годы предварительной работы пропадут даром, была невыносима. Я объявил своим шести тщательно выбранным товарищам свой план, и около полуночи 16 июня 1903 года семь заговорщиков под проливным дождем на «Гойа» отчалили на юг, по направлению к Скагерраку и Немецкому морю.

Пока наш кредитор протирал глаза, мы были уже далеко в открытом море…

Тому, о чем я мечтал всю жизнь, суждено было осуществиться! На нашу долю выпало открытие Северо-Западного морского пути.

Мы зашли сначала на остров Диско у западного берега Гренландии, где погрузили на корабль двадцать собак, приготовленных для нас датско-гренландской торговой компанией. В Далрюмпле-Рок мы взяли у шотландского китобойного общества горючее и провиант, запасы которых истощились у нас во время плавания по Атлантическому океану.

Наш корабль «Гойа» имел 22 метра в длину и 3,5 метра в ширину. На нем была только одна мачта, один большой парус и очень мало стакселей[38]). Кроме того, у нас был установлен мотор — большая редкость в те времена.

Груз наш был колоссален. Мы использовали каждый квадратный сантиметр в трюме, и величина ящиков была рассчитана так, чтобы нигде не оставалось пустого пространства. Тяжесть груза заставляла «Гойа» глубоко сидеть в воде. Палуба тоже была завалена ящиками. Взгроможденные друг на друга, они делали наш корабль похожим на перегруженный плот.

Нашей первой остановкой был остров Бичи, лежащий к северу от большого острова Сомерсет, где мы предполагали сделать целый ряд магнитных наблюдений. Убедившись, что магнитный полюс находится в направлении к западному берегу Ботии-Феллис, мы зашли в залив Пиля, достигнув здесь самого южного пункта прохода. До нас доходила сюда только экспедиция Аллана Ионга на «Пандоре» в 1875 г.

У нас не было карт, по которым мы могли бы плыть, и нам приходилось каждую минуту опускать лот. С одной стороны нашего суденышка лот указывал необычайную глубину, а с другой ясно видны были подводные скалы. Пробравшись ощупью почти до конца предательского пролива, мы все-таки, в конце концов, наскочили на подводный камень. Нам казалось, что мы никогда не сойдем с него, как вдруг с севера налетела буря, громадная волна подхватила нас и перебросила по ту сторону подводного камня.

Вскоре случилось второе несчастье. Машинное отделение, где стоял мотор, было переполнено бидонами с горючим. Однажды утром ко мне пришел матрос и сообщил, что один из бидонов течет. Я велел матросу перекачать содержимое худого бидона в цельный. Он тотчас же исполнил мое приказание. Вечером мы стали на якорь у одного маленького острова. Не успел я раздеться и лечь, как услыхал зловещий крик: