Однажды, к нашему величайшему удивлению, мы встретили судно. Это было китобойное судно; оно называлось «Чарльз Гансен». Шло оно из Сан-Франциско (САСШ) и встретилось с нами 26 августа 1905 года. Навестив капитана, мы тронулись дальше на запад, надеясь в скором времени закончить путешествие. Но льда вокруг нас становилось все больше. Не прошло и недели, как мы окончательно застряли в нем прямо против Кинг-Пойнт на северном берегу Канады. Нам стало ясно, что нужно готовиться к зимовке. Началась полярная ночь. Мы доползли до первого более или менее удобного места— до примерзшей к берегу ледяной горы, и под ее защитой стали на якорь. Оказалось, что мы остановились всего в нескольких милях от китобойных судов, тоже застрявших и готовившихся зимовать во льду близ острова Гершиль.
У Кинг-Пойнт также стояло китобойное судно «Бонанза». Вместе с его капитаном мне пришлось пережить событие, о котором я и хочу рассказать. Ему очень хотелось добраться до Сан-Франциско сушей, снарядить там новый корабль и к весне вернуться на север, иначе он лишался обычного летнего улова.
Я со своей стороны сгорал от нетерпения добраться до телеграфной станции и сообщить миру о том, что мы открыли, наконец, Северо-Западный морской путь. Ближайшая телеграфная станция находилась приблизительно в 900 километрах от нас, по ту сторону горного хребта в 2700 метров высотою, и это расстояние надлежало преодолеть. Тем не менее, мы решили предпринять это путешествие.
Само по себе оно меня нисколько не страшило, меня смущало только, как я отправлюсь в путь с таким человеком, как капитан Могг с «Бонанзы». В физическом отношении он был мало пригоден для такой поездки: он был маленького роста, толстый и не был способен бежать рядом с санями и собаками; пришлось бы все время тащить его. Но у него были деньги, которых у меня не было.
Когда мы стали обсуждать, какой провиант возьмем с собой, сердце мое упало. На борту «Гойа» были целые ящики пеммикана в жестянках. Пеммикан — это смесь жира и сушеного мяса; он является самым питательным и ничем не заменимым продуктом в холодном климате. Когда я предложил капитану Моггу взять с собой эти жестянки в качестве основной пищи, он с презрением возразил, что они годятся разве только для собак. Решено было взять с собой мешки с вареными и замерзшими бобами. При малой питательности, они занимали очень много места и были нам мало пригодны хотя бы потому, что содержат огромное количество ненужной влаги. Но я ни за что не хотел упустить случая побывать на телеграфе, и 24 октября 1905 года мы с капитаном Моггом покинули остров Гершиль.
У нас было двое саней и двенадцать собак, принадлежавших нашему проводнику Джиму. Его жена Каппа была четвертым членом нашей маленькой экспедиции.
Наш путь шел вверх по реке Гершиль, переваливал через горы и по их южному склону спускался к реке Юкону, где мы и подошли к ближайшей торговой станции.
Джим бежал перед одной собачьей упряжкой, я — перед другой: так мы пролагали собакам дорогу по глубокому снегу. Сначала после долгих недель, проведенных на борту «Гойа», мне приходилось довольно трудно, но через неделю я вошел в норму, и мы легко пробегали от 30 до 40 километров в день. Было бы, пожалуй, совсем недурно, но недостаточное питание ослабляло нас всех, за исключением капитана Могга. Ведь вся его работа заключалась в сидении на санях! Для нас же троих горсть бобов в сутки была недостаточна и не могла восстановить ту затрату мускульной силы, какую мы производили за день. С каждой милей мы все больше худели и слабели…
У порта Юкона Джи и Каппа покинули нас, а капитан Могг и я продолжали путь вдоль реки Юкона с одной упряжкой, при чем он попрежнему сидел в санях, а я бежал впереди. Теперь нам не угрожало уже никакой опасности, так как «дорожные дома», дающие путешественникам ночлег и пищу, расположены здесь на полдня пути друг от друга. Капитан Могг торопился, требуя, чтобы мы не останавливались среди дня, а все время двигались бы вперед, с раннего утра и до позднего обеда. Я протестовал, указывал на разницу затраты сил у него и у меня, объяснял ему, что нуждаюсь в более усиленном питании, чем он. Капитан бесился и оставлял без внимания мои протесты; он говорил, что раз стоит во главе экспедиции и у него одного деньги, то он требует, чтобы его слушались. Я ничего не мог возразить на это, но стал подумывать, как заставить его уважать себя.
На следующий день мы тронулись в путь при ослепительном солнце по глубокому снегу. Очутившись на равном расстоянии от избушки, которую покинули утром, и от следующей, до которой должны были добраться к вечеру, я остановил собак и заявил капитану, что он может продолжать путешествие один, я же вернусь к избушке, из которой мы выехали утром. Собаки с упряжью и санями принадлежат ему, почему бы ему не ехать дальше?
Капитан до-смерти испугался. Он жалобно стал уверять меня, что умрет в снежной пустыне, так как не умеет управлять собаками и неспособен к продолжительной ходьбе.
— Вы правы, — отвечал я, — но это ваше дело. Я же буду продолжать путешествие только в том случае, если вы будете кормить меня три раза в день и притом подходящей для меня пищей…
Он поспешно согласился, вероятно, боясь, что я повышу свои требования, и мы тронулись дальше. 5 декабря 1905 года мы достигли форта Эгберт. Помню, что термометр в тот день показывал минус 50 градусов по Цельсию! В форте Эгберт кончается телеграфная линия. Начальник станции встретил меня крайне любезно, осыпал поздравлениями и приглашал пожить у него в качестве гостя. От последнего я отказался, но с глубочайшей признательностью принял его предложение отослать мои телеграммы. Я написал около 1000 слов, которые тотчас же были посланы.
В феврале 1906 года я покинул форт Эгберт и отправился обратно. Соединившись с Джимом и Каппой, я вернулся с ними на «Гойа».
В июле лед сошел, и наш корабль без затруднения достиг мыса Барроу. Отсюда мы поплыли по Берингову проливу вдоль берега материка, и в октябре прибыли в Сан-Франциско. Я подарил свое судно «Гойа» городу. Там его можно видеть и сейчас…
Достигнув цели, поставленной перед собою, я стал мечтать о новом роде деятельности. 1906 и 1907 годы я посвятил чтению докладов в Европе и Америке, и вернулся в Норвегию с деньгами, чтобы расплатиться со своими кредиторами (между прочим, и с тем, который чуть было не испортил мне все дело)…
Следующей моей мечтой было открыть Северный полюс. Мне очень хотелось выполнить то задание, которое увлекало Нансена, а именно — при помощи полярных течений пересечь Северный полюс и затем полярное море. Я поспешил поэтому приобрести знаменитый корабль Нансена «Фрам». Хотя он был уже стар и потерт, я знал, что он все же будет в состоянии выдержать натиск полярных льдов.
Все было в порядке — «Фрам» подновлен, нагружен запасами и состав экспедиции намечен, — когда получилось сообщение, что адмирал Пири 1 апреля 1909 года достиг Северного полюса.
Мне оставалось теперь придумать что-нибудь необыкновенное. Официально я заявил, что все-таки намерен предпринять намеченное путешествие, так как оно будет иметь научный интерес, и 10 августа 1910 года покинул с товарищами Норвегию.
Наш план заключался в том, чтобы прежде всего пройти Берингов пролив; предполагалось, что наиболее благоприятное и самое сильное течение идет в том направлении. Наш путь из Норвегии в Берингов пролив лежал мимо мыса Горн. Сначала мы зашли на Мадейру. Тут я объявил товарищам, что раз Северный полюс открыт, нам лучше всего отправиться открывать Южный… Все единодушно со мной согласились.