— А отец Вани так и погиб тоже? — спросила Оля.

— Отец-то в живых остался… Добрый человек подобрал его и выходил, Егор Егорович, как бы вспомнив что-то, резко поднялся:

— Ну, так счастливо вам, оставаться, ребятки; пора мне — засиделся…

— Останьтесь еще! Побудьте с нами! — окружили старика пионеры.

— А уха? Вы же уху нашу хотели попробовать! — забеспокоился повар, Вася Коркин.

— Ничего, ничего, ребята. Уха в другой раз. А сейчас надо торопиться дело ждет.

Егор Егорович кивнул Вере Алексеевне, вскинул на плечо ружье и походкой тяжело уставшего человека пошел в сторону лесничества.

Когда фигура старика растаяла в темноте. Вера Алексеевна спросила:

— А знаете, как фамилия Егора Егоровича? — и, помедлив, сама же ответила: — Пронин. А Ваня — это его сын.

Одним дыханием ребята ахнули от удивления.

— А спасла Егора Егоровича тетя Глаша, — закончила учительница.

…Весь вечер пионеры были под впечатлением услышанного. Ужинали молча. И хоть уха получилась сладковатой, оттого что Коркин от волнения и по рассеянности всыпал в нее вместо соли сахару, никто не стал поднимать шум из-за таких пустяков.

— А где же Иван Иванович? — спросил Сбитнев, когда ребята начали укладываться спать, и посмотрел по сторонам.

Матвеева у костра не было.

— Не знаю. Его еще нет. Я ему оставил в котелке ухи, — ответил Коркин. Придет, пусть кушает.

…Над горами нависла ночь. Деревья и кусты, слабо освещенные костром, стояли притихшие и неподвижные. Какая-то птичка протяжно вскрикнула несколько раз «Спа-а ать! Спа-а-ать! Спа-а-ать!» и умолкла, да в мелководной части озера, где кустились осока и камыш, ожесточенно кричали на свет костра лягушки.

«Вы-ы-ы-вернусь! Вы-ы-ы-вернусь!» — надрывалась одна, самая голосистая, а ее подзадоривал вразнобой целый хор голосов: «А ну-ка, как — по-ка-жи! А ну-ка, как — по-ка-жи!»

Но вот замолкли и эти звуки. Костер, слабо потрескивая, догорал, все погружалось в полутьму, сгущалось торжественно-грустное настроение. Изредка дежурная Женя Терехова подбрасывала в костер немного хвороста. Сухие сучья начинали тотчас пощелкивать, вспыхивали языки веселого пламени, но через несколько минут снова наползал полумрак.

Витя Сбитнев долго не мог заснуть. Он лежал на спине и смотрел в звездное небо.

Как всегда в горах, где воздух чист, небо было очень близко. Звезды, яркие и крупные, точно начищенные латунные пуговицы, казалось, были нашиты на темный бархат неба. Некоторые из них слабо мерцали, и от этого чудилось, что они раскачиваются на ниточках. Вечно глядят они на землю с необъятной высоты. Все, все, что было и чего уже не стало на земле, — все они видели. Видели они и Ваню Пронина. Так будут и дальше смотреть вниз, ко всему безучастные и равнодушные.

Перед глазами Сбитнева встал образ пионера-героя. Сбитнев ясно представил себе, как, запыхавшись, бежит Ваня, а за ним гонятся длинные и непременно рыжие фашисты. Витя увидел могучие деревья и густую колышащуюся массу кустарников, в которую вот-вот должен нырнуть Ваня. Так и казалось, что сейчас ночную тишину прорежет его звонкий, тревожный голос; «Тика-а-айте! Фаши-и-сты!..»

Рядом со Сбитневым засопел и завозился на шуршащих листьях сонный Коркин. Поднял голову, глубоко и шумно вздохнул, улегся поудобнее и успокоился.

«Вечно этот Ягодка помешает! Вздыхает, как теленок», — с раздражением покосился Сбитнев на соседа.

Видения как не бывало.

Еще больше сгустилась над лагерем темнота. Все кругом погрузилось в глубокий сон. А возле чуть тлеющего костра остывала в котелке нетронутая уха — ужин так и не вернувшегося в лагерь геолога.

В этот вечер полковник Коркин надолго задержался в управлении. День был очень напряженным. Коркин давал работникам задания, проводил инструктаж, разговаривал с пограничниками и все это время искал тот кусочек нити, за который бы можно было ухватиться, чтобы не работать вхолостую, наудачу. Но этой нити как раз и не было.

«Зачем сюда три месяца назад были заброшены диверсанты и взрывчатка? Для чего сидит здесь Сыч? К кому идет этот подводный осьминог?» — сверлило в мозгу.

Знать бы хоть приблизительно цель врага, чтобы не распыляться, не работать с завязанными глазами. Но этой цели полковник не видел.

Майор Силантьев вернулся поздно вечером. Полковник Коркин только зашел в его кабинет, где лейтенант Сафар Садыков копался в подшивках газет, как на пороге появился сам майор. По одному его взгляду полковник понял, что поездка не дала нужного результата. Вслед за майором шофер внес завернутый в мешок сверток. Это был большой зеленоватый прорезиненный мешок со специальным, герметически закрывающимся замком. Большой мешок с двумя лямками и пластмассовой ручкой наверху.

— Нарушитель вышел на берег в два-три часа ночи, — докладывал Силантьев. — Судя по размеру скафандра, — это человек среднего роста. Он нес какой-то груз, который был скрыт в море в этом мешке. Груз, видимо, тяжелый, так как след в почве от ног — глубокий. Следы ведут к полустанку Тихому. Слепки следов сделаны.

Майор Силантьев на мгновенье замолчал и продолжал:

— В три часа семь минут от полустанка отошел товарный поезд, в три сорок шесть проходил пригородный пассажирский, в четыре пятнадцать — еще один товарный поезд в обратном направлении. Номера поездов у меня записаны. Станционные работники не могли припомнить, чтобы на полустанке появлялся человек с чемоданом или мешком. Кассой на пригородный поезд ни одного билета не было продано. Автобусы ночью через полустанок не проходили.

Вот все, что узнал майор Силантьев.

Наступило минутное молчание. Полковник Коркин несколько раз прошелся по кабинету, то и дело оттягивая пальцем ворот кителя.

— Надо побеседовать с каждым, кто был прошлой ночью на полустанке Тихом, особенно с работниками поездных бригад, — проговорил он, продолжая ходить. — Важно зацепиться хотя бы за какие-нибудь внешние приметы нарушителя, хотя он мог быть, как и Кованый каблук, в маскарадном костюме. Определить, в какую сторону он выехал с полустанка и выехал ли вообще. Поговорить с шоферами Тишинской МТС и гаража, не подвозили ли они попутчика.

Снова наступило молчание. Снова одна и та же мысль неотступно мучила полковника. Видимо, эта же мысль преследовала и майора Силантьева. Он вздохнул и задумчиво проговорил:

— Куда же он идет?

— Разрешите, товарищ полковник, — как-то смущенно сказал лейтенант Садыков.

Полковник остановился.

Две пары глаз выжидательно смотрели на Садыкова. Лейтенант смешался и покраснел.

— Ну, что у тебя, Сафар? — подбодрил его полковник.

— Я, собственно, не об этом нарушителе, а о парашютистах. Все эти три месяца думал: где они хотели совершить диверсию? — неуверенно начал Садыков.

Силантьев и Коркин ждали.

— Я вспомнил об одной информации в центральной газете, — Садыков опять замялся, — и вот нашел эту информацию. Может быть, она даст ключ к этой загадке…

Коркин и Силантьев подошли к столу лейтенанта. Тот раскрыл газетную подшивку и прочитал: «Семнадцатого января в Крыму закончилось строительство эфиромасличного комбината, который будет выпускать парфюмерную продукцию по новой, разработанной советскими учеными технологии. Первые пробы показали исключительно высокие качества духов. С началом сбора крымской розы комбинат приступит к массовому выпуску продукции».

Ни майор, ни полковник не проронили ни слова. Силантьев только опустил веки и прикусил смешливо задрожавшие губы.

— Я сам покупал эти духи. «Мир» называются. Очень хороший запах и долго не исчезает, — сказал лейтенант.

Майор Силантьев не выдержал, улыбнулся:

— То, что вы умеете отличить хорошие духи от плохих, — похвально. Но причем здесь диверсанты? Неужели вы думаете, что из-за какого-то парфюмерного предприятия, пусть даже такого, как этот комбинат, они будут рисковать людьми и средствами. Они деньги любят брать, а не выбрасывать их на ветер.