Возле школы толпилась уже кучка ребят — человек десять. Они с интересом слушали Олега Шумейкина — сухощавого, быстроглазого мальчика. В руках Олега была желтая, как бублик, палка с гнутой ручкой.

— Турист ходить должен по-особенному, не как обыкновенные люди. Ступать нужно на носки, а ноги — чтоб всегда согнутые. Так они лучше за землю цепляться будут, — авторитетно говорил Шумейкин. Он прошелся перед ребятами, неестественно приседая. — Вы в походе держитесь ко мне поближе, я вас быстро научу… — Олег хотел еще что-то сказать, но увидел Сбитнева и побежал ему навстречу.

— Знаешь, Витя, по-моему, зря Вера Алексеевна берет в поход девчонок. Наплачемся мы с ними. Будут охать да ахать, — растянул он в насмешливой улыбке большой рот, прилаживаясь к шагу Сбитнева. Шумейкин ростом ниже Сбитнева. Цветная клетчатая ковбойка, такая же, как у Сбитнева, висит на его угловатых плечах мешком.

Сбитнев ничего не ответил.

— А я, знаешь, с собой палку взял; специально у бабушки выпросил. Во всех книжках туристов с палками рисуют.

— Ты бы еще костыли у своего деда отобрал, — коротко бросил Сбитнев.

Шумейкин только передернул плечами и виновато взглянул на товарища.

К школе группами и в одиночку подходили все новые пионеры.

— Ребята, а куда же делся Коркин? — спросила хохотушка Оля Пахомова. — Он ведь тут был.

— Вот его рюкзак, а Вася побежал домой за шляпой, — ответила Галя Пурыгина, — хрупкая на вид девочка с бледным, совсем незагорелым лицом.

Кое-кто засмеялся, потому что Вася Коркин вечно что-нибудь терял или забывал.

Но вот показался и он сам, в новой соломенной шляпе на круглой голове. Невысокий, толстенький, он весь был увешан походными вещами: двумя термосами, флягой, полевой сумкой и фотоаппаратом «Любитель» на непомерно длинном ремешке. Впереди мальчика бежала лохматая собачонка. Коркин на ходу рассеянно ощупывал свои карманы, как бы убеждаясь, все ли в них цело.

— Ну, Вася, все взял? — спросила Оля Пахомова.

— Кажется, все, — улыбнулся Коркин и вдруг растерянно заморгал синими глазами. — А где же очки? Вот балда, на столе оставил! Я сейчас, ребята, крикнул он и под смех пионеров вперевалку затрусил обратно.

На повороте улицы Коркин увидел учительницу Веру Алексеевну и свою мать. В одной руке Вера Алексеевна несла рюкзак, в другой широкополую белую шляпу. Она, чуть наклонив голову, прислушивалась к словам Коркиной. Светлая коса золотым жгутом обвивала голову. Вера Алексеевна шла легко и быстро, хотя ей приходилось приноравливаться к тяжелому шагу своей спутницы.

Мария Ивановна Коркина что-то взволнованно говорила учительнице, теребя в руках плетеную сумочку.

Вася хотел было незаметно перебежать на другую сторону улицы, но мать уже заметила его.

— Ягодка моя, передумал?! — радостно бросилась она навстречу сыну.

— Что передумал? Это я очки солнечные забыл, — бормотнул Коркин, стараясь обойти мать стороной, и поздоровался с учительницей.

Мария Ивановна горестно вздохнула. Она проводила сына взглядом и повернулась к учительнице:

— Просто не знаю, что со мной будет. Шутка ли? Отпустить ребенка пешком в горы, где нет ни машин, ни трамваев, — одни только камни, пропасти! Все время на ветру, на солнце! А если солнечный удар? А если дождь? Долго ли схватить насморк или даже грипп?

— Ничего, Мария Ивановна, с вашим Васей не случится, только закалится и наберется здоровья. К нам в Крым дети едут из разных мест Советского Союза — из Москвы, Ленинграда, Сибири, Урала, и все остаются живы и невредимы.

— Я, конечно, понимаю, товарищ классный руководитель. Но ведь разные есть матери. Другая, может быть, и рада, что отправляет с глаз долой своего ребенка. А я душой изболеюсь. Ведь дитя совсем — каких-нибудь тринадцать лет.

Вера Алексеевна невольно улыбнулась.

— Вы хоть следите там за ним, товарищ классный руководитель, чтобы он витамины принимал по расписанию, не ел всухомятку и вообще… А то ведь он сам ничего-ничего не понимает. Он может даже сырой воды напиться!

Возле школы стоял уже голубой автобус из турбазы, и ребята со смехом и гомоном толпились у его закрытых дверей.

— Все собрались? — громко спросила Вера Алексеевна.

— Все. Коркин только домой побежал за очками, а Сбитнев в пионерской комнате — за коробкой для минералов пошел, — ответил Олег Шумейкин.

— Ну, что ж, тогда давайте усаживаться, — Вера Алексеевна подала руку подошедшему шоферу. — Здравствуйте, Григорий Ильич.

Водитель неторопливо сел в кабину, открыл дверь автобуса. Толкаясь, ребята стали занимать места.

— Девочки, ко мне!

— Люба, где моя панамка?

— Ребята, мешки сюда кладите, в одну кучу.

— Эх, красота, прокатимся!

Из общего шума и смеха вырвался сердитый голос Шумейкина:

— Эй, ты, куда лезешь? Занято место, не видишь? Это для Сбитнева!

Сбитнев захлопнул высокую двустворчатую дверь пионерской комнаты, повернул в замке ключ, с разбегу ловко вскочил на перила и проехался вниз. На лестничной площадке он услышал со двора гудок автомобиля и голос Шумейкина: — Сби-итнев! Ви-итя!

— Да иду же, иду! Чего разорался? — недовольно нахмурив брови, крикнул Сбитнев в открытое окно и, перепрыгивая через две ступеньки, помчался вниз по лестнице.

Возле автобуса стояли Вася Коркин и Мария Ивановна. Около их ног лежал вещевой мешок. Мария Ивановна наглухо застегивала сыну ворот рубашки.

— Ты ж смотри, ягодка, будь осторожен в горах — там сквозняки! И воды сырой не пей из крана, — назидательго говорила она.

— Откуда там кран, мама?

— Не учи! — категорически оборвала Коркина сына. — Сама знаю, что там есть, а чего нет!

Мальчик нетерпеливо покосился на окна автобуса.

— Вот тебе еще деньги — пригодятся.

Мария Ивановна вложила в карман Васиной курточки деньги и застегнула пуговицу.

Поровнявшись с Коркиной, Сбитнев бросил презрительный взгляд на своего одноклассника.

— Поцеловаться не забудь, Ягодка!

Мария Ивановна изменилась в лице:

— И этот сорви-голова с вами едет?

Она прижала к себе сына, словно хотела оградить его от ужасной опасности.

Смущенный Коркин робко стал освобождаться из ее рук. Сбитнев, не обращая внимания на замечание Марии Ивановны, вскочил в автобус.

— Ты, детка, от него подальше держись, — сказала Мария Ивановна и, испуганно вскрикнув, отшатнулась: из выхлопной трубы автобуса прямо в нее выстрелило сизоватым дымом.

— Коркин, пора садиться! — выглянула из окна автобуса Вера Алексеевна.

— Уже, уже отправляю, товарищ классный руководитель, — засуетилась Мария Ивановна и опять бросилась к сыну:

— Учти, я обязательно тебя проведаю в этом, как его, Приветном или Заветном. Машину у отца выпрошу, а приеду. Ну, иди уж, — засунула она зачем-то в полевую сумку сына свой цветастый зонтик. Мальчик не заметил этого, он с радостью схватил рюкзак и, уронив зонтик, побежал к двери автобуса.

Едва он вскочил на ступеньки, дверь мягко захлопнулась. Переваливаясь с боку на бок, автобус выбрался со двора школы на улицу.

Коркин, освобожденный от опеки матери, облегченно вздохнул и тут же у дверей в изнеможении опустился на пол.

— Фу-у, — расстегнул он ворот рубашки. Блаженно улыбаясь, посмотрел на Сбитнева и Шумейкина, сидящих на первой скамье.

— Вась, а как же ты без мамы в походе будешь? — язвительно подмигнул Олег Шумейкин.

— Кого-чего? — невпопад переспросил Коркин, рассеянно ощупывая самого себя.

Ребята засмеялись.

Но Коркин не обратил на них внимания. Он вдруг застыл в неподвижности, глаза его округлились и часто-часто заморгали.

— Ап-аппа-арат… Аппарат забыл! — выдавил он из себя и схватился за голову: — А Тузик где?.. Остановите! Остановите! — Коркин бросился к шоферу, но тут же повис на ремешках фотоаппарата, зажатого дверьми.

— Тпру-у, буланый, постромки порвешь! — подхватил его Сбитнев. Автобус взорвался смехом. Громче всех, как всегда, смеялась Оля Пахомова. Она упала на колени к подружке Гале Пурыгиной и беззвучно тряслась мелкой дрожью. По ее пухлым красным щекам катились слезы.