Утром, бегло осмотрев лабораторию в подвале, Генрих за Вейдеманом направился на первый этаж в левое крыло здания. Небольшие помещения напоминали кельи монахов – на кроватях, застеленных белыми простынями, лежали молчаливые небритые мужчины. В каждой комнатке по одному человеку. Всего их оказалось семь.

– Фамилия! – резко спросил Вейдеман одного из них по-русски.

– Ку… ку… ку… ра… тов… – вставая, промычал парень в серой больничной пижаме.

– Возраст!

– Два… дцать… три… три… года… – запинаясь, ответил допрашиваемый.

– Место рождения!

– Село… Бо… бо… ро… вое… Ча… лов… ско… го… го… го… рай… о… на…

– Звание!

– Ря… до… о… о…. вой!

Вейдеман вышел из палаты.

– Никакого эффекта! – сердито сообщил он Каллеру. – Три недели внутривенного введения вашего последнего препарата, а какой результат?

В последней комнате лежал спящий мужчина. Санитар с военной выправкой быстро разбудил его.

– Фамилия! – задал вопрос Вейдеман.

– Не знаю… – щурясь от яркого света, исходящего из зарешеченного окна, по-немецки сказал пациент.

– Когда и где вы родились? Кем работали? Если служили в армии, то в каких частях?

– Нет… Ничего не помню…

– Что это? – осведомился Вейдеман, показывая мужчине ложку.

– Ну… чем едят… – послушно ответил пациент.

– А это?

В руке у Вейдемана появилась граната с вынутым запалом.

– Э-э… – задумался мужчина, пустым взглядом уставившись на неё. – Это… чтобы бить!

– Покажите как!

Мужчина взял гранату как толкушку и несколько раз взмахнул её.

В коридоре Вейдеман бросил:

– Это Борек… В прошлом – профессиональный подрывник… Был схвачен полгода назад при разгроме партизанского отряда. «Ментазин-три» уничтожил в его памяти сведения о прошлой жизни, но очень грубо. На лицо значительная амнестическая афазия с выраженными признаками деменции. А нам не нужны бестолочи!..

В лаборатории шеф вернулся к насущным задачам.

– Я сам долго думал, в чем тут дело. Нейронные связи с речевыми центрами Брока и Вернике здесь совершенно не при чем. Аминовая группа в бензольном кольце тоже! Вот в одном английском журнале я обнаружил научную статью о производных тиазола. Некоторые из них угнетают моторную память. Подопытные животные при сохранном мозжечке начинают двигаться как новорожденные. Со временем они обретают утерянные навыки. Улавливаете? А что, если в «ментазин-три» нам ввести активные группы производных тиазола?

Вейдеман внимательно посмотрел на Каллера, ожидая ответа.

– Можно попробовать, – согласился Генрих, не подавая вида, что взволнован. – Но для начала надо разработать новую структурную схему синтеза…

– Я дам вам в помощь фройляйн Кнапп, – подвел итог скоротечному разговору заместитель куратора проекта, – часть лабораторной работы она возьмет на себя…

То, что Вейдеман не идиот, Каллер знал не по-наслышке. И то, что он откапал в английском журнале неприметную статью о производных тиазола, было тому лишним подтверждением. То ли он интуитивно угадал направление дальнейших изысканий, то ли просто был скрытым гением, но именно это выверенная перспектива разработки нового препарата внушала Генриху наибольшие опасения. В руки нацистов мог попасть действительно эффективный психодизлептик. Сколько душ они собирались стереть, выплавив из подручного человеческого сырья бравых солдат вермахта?

В течение месяца Каллер саботировал работу как мог. По утрам расписывал длинные цепочки химических формул, днем возился с колбами и пробирками у термостатов, даже затребовал себе новый катализатор. Но наступил момент, когда уже рядовой химик, ознакомившись с его записями, упрекнул бы ученого в намеренном затягивании работы по синтезу нового препарата.

Вечером в лабораторию шаткой походкой спустилась фройляйн Кнапп в белом халате. Лицо её было угрюмо как никогда.

– Американцы и англичане открыли второй фронт! – сообщила она. – Вам не кажется, что скоро всем нам придет каюк? От Сталинграда русские подошли к своим границам. Как вы полагаете, мы удержимся?..

– Надо верить в победу! – нарочито спокойно сказал Каллер, занимаясь своими колбочками.

Магда нервно закурила, закашлялась.

– Хотите, я сделаю вам водки? – осведомился Генрих у понурой шатенки.

– Водки? – удивилась фройляйн Кнапп. – Из чего?

– Из спирта, конечно, – улыбнулся биохимик. – Говорят, она хорошо помогает, когда на душе кошки скребут… Самое мощное русское оружие!

Сорокоградусная настойка мгновенно развязала женщине язык.

– Вы не представляете, Генрих, как мне все осточертело! – искренне заявила она. – Когда вы последний раз были в отпуске?

– Сейчас не время… – скупо отреагировал Каллер.

– Плевать!.. Я хочу солнца, песка у теплого моря и оркестра на эстрадной площадке. Неужели вам не надоело торчать здесь?

– Попросите Лемке, он заведет вам граммофон… – не поддался на провокацию собеседник.

Женщина вдруг расплакалась. Слезы потекли из её глаз, размазывая тушь на ресницах.

– Какой прок нам всем от войны?.. У вас много родных, Каллер? Один мой брат в Италии, второй погиб под Курском… Ганса уже не вернуть… А ведь я женщина, я могла стать матерью! У меня могла быть большая дружная семья… А вместо этого мы сидим в вонючем мешке и подбадриваем себя пустой болтовней Геббельса… Так ради чего все это? Вы можете ответить мне?

«Мировой порядок!» – хотел сказать Каллер, но промолчал. Он всего лишь обнял помощницу за плечи и ласково подтолкнул к выходу.

– Успокойтесь, фройляйн Кнапп! Идите к себе! Вам просто надо хорошенько выспаться…

Нет, конечно, он не считал Магду провокатором. Но предположить, что к его работе Вейдеман относится настороженно, имел полное право. За прошедший месяц тот не устроил ему ни одного разноса. Это было очень подозрительно – кредит доверия был на исходе.

«Значит, надо бежать! – подумал Каллер. – Пробираться к англичанам, американцам или даже русским… Только подальше от этой клоаки…»

Для побега не пришлось устраивать подкоп или лезть через колючую проволоку – он чудом обнаружил старинный подземный ход. В дальнем крыле подвала, где под кучей всякого мусора Вейдеман наткнулся на ларец с документами, перед каменной кладкой находилась ниша с вмурованными деревянными полками. «В крепости должен был существовать тайный ход!» – интуитивно догадался Каллер и принялся за поиски. Удача ему улыбнулась. Цепь не распалась, не проржавела – за нишей оказалось именно то, что он искал. Сборы были недолгими. Добродушный весельчак и шутник Лемке вечером следующего дня принес ему пять плиток шоколада, получив взамен полную бутыль спирта.

Ровно в полночь Генрих выключил в лаборатории свет и пробрался в галерею.

Фонарик ему так и не удалось достать. Пришлось воспользоваться импровизированным факелом – скрученное на конце палки тряпье он облил спиртом и поджег. Факел зачадил и высветил уходящий вглубь земли ход. По нему Каллер добрался до какого-то подземного коллектора и уже по колено в воде добрел до проема в стене. Еще одна галерея привела его в подвал костела. Разбуженный стуками снизу ксендз выпустил его на улицу, ничего не говоря, а только крестясь. Глоток свободы опьянил Генриха больше, чем стакан доброго красного вина. «Теперь идти от озера к следующему озеру, – подумал он, – а там Сувалки… Или можно сразу податься на хутора…» Железная дорога, автомобили исключались. Только пешком и только ночью…

Взяли его случайно через два дня. Под Сувалками он наскочил на немецкий патруль и был схвачен. Еще через сутки его доставили обратно на «объект А-12».

Вейдеман долго смотрел ему в глаза, прежде чем заговорить. Наконец произнес:

– Вы думаете будет суд? Эффельхорт пришлет адвоката?.. По законам военного времени вас…

– Расстреляют? – сглотнул слюну Каллер.

Шеф промолчал. Потом махнул рукой, и Генриха увели.

В маленькой душной келье с решетками на окнах было сумрачно и тихо. Мир сошелся в одну точку и стал сверчком. Теперь только это глупое насекомое делило с ним одну на двоих жизнь. «Тронут ли семью? – промелькнуло у Каллера в голове. – Нет… Не тронут… Прагматику Вейдеману сейчас не до этого…»