— Нестареющий… — сказала Надя. — Человек преодолевает смерть — эта тема никогда не устареет. Тебе полезно посмотреть…

— Я уже видел.

Когда?

— В первом классе… — сказал Гена.

— Тоже мне, в первом! Что ты тогда понимал! — возмутилась Надя. — Тебе для воспитания воли такой пример нужен!

Филимонов на все это взирал молча.

Гена не замечал, что за деревом стоит Толкалин с киноаппаратом, а чуть подальше от него — малышня с газетами. Гена не заметил, как Леня махнул рукой. И малыши, весело размахивая газетами, помчались со смехом и визгом, окружили Гену, крича:

— Ахтограф, ахтограф!

Остап взял Гену за локоть и попросил негромко:

— Автограф, пожалуйста…

— Но я… Но… у меня ручки нет! — обрадованно выпалил Гена, оглядываясь на Надю.

— У меня есть… — Надя с готовностью протянула ему ручку. — Стыдно, Гена!

— Конечно! — вскричал Ларионов. — Я же говорю!

— Стыдно, — повторила Надя. — Не тебе стыдно, а за тебя стыдно. У тебя автограф просят, а ты отказываешься! Привыкай!

Надя подала ему свою пухлую папку, Лена с готовностью подставила плечо, Гена виновато посмотрел на Антона и торопливо расписался на всех газетах. Толкалин старательно снял эту сцену. Объектив его проследовал за малышами, которые, ликующе вопя и размахивая газетами, мчались теперь к белому ларьку с мороженым.

— Ну, вот… — вздохнул Ларионов, — теперь я совсем опоздал…

— Ничего… — утешила его Надя. — Ты известный…

— Популярный человек… — сказала Лена. — Можешь себе позволить.

Гена взорвался:

— Да что вы, сговорились, что ли! Ты-то чего молчишь, Антон!

— А чего? Они правду говорят… популярный. Вот я и молчу.

— Идем в кино. — Надя твердо взяла его за локоть. Гена посмотрел на нее.

— Ладно… — и сунул шест под кусты газона. Кинотеатр был новый, очень похожий на большой белый корабль. Он весь сиял стеклянно, а внутри можно было ходить, как по музею изобразительных искусств. Кинотеатр назывался «Витязь», и потому для него из какого-то серого металла были вылиты целые сцены разных древнерусских боев с половцами и просто витязи на конях — и по одному, и по двое, и по трое. И всякие птицы-фениксы украшали фойе. Можно было бы не идти в кино, а только одно это оформление рассматривать. Лена с Филимоновым уже сто раз тут были, Надя тоже раза три ходила, а Гене до сих пор было некогда. И, с любопытством оглядываясь по сторонам, Гена сам купил билеты, провел друзей в фойе, прошелся вдоль стен, потом усадил их на места. И когда свет начал гаснуть, он сказал:

— Ну, пока… — и направился к выходу.

— Ты куда? — растерялась Надя.

— На тренировку… — сказал Гена.

Мелькнула в темноте белая его голова, блеснул свет из дверей на минуту, дежурная заругалась: «Ходят тут»…

— Дот, — с удовольствием сказал Филимонов.

— Какой дот? — спросила Лена.

— Такой! — Филимонов описал рукой полукруг. — Железобетонный. Все отлетает снаружи.

Надя немножко подумала и сказала:

— Мы его взорвем изнутри.

Гена очень любил эту минуту. Тренировка закончена, ноги гудят, и не прошло еще ощущение сдающихся опилок под ногами, и ладони горят… И летит на тебя, как теплый дождь, вода из душа, дробится на плечах. И сквозь пузырчатое стекло окон в душевой особенно зелена зелень стадиона, особенно синё небо, а красные и белые майки как тюльпаны на газоне.

И вообще все впереди отлично. Особенно если верить графику, который Гена сам начертил и повесил на стену. График обещает, что минимум лет через шесть Гена будет прыгать выше всех на свете. И хоть это не просто, но каждый шаг на дорожке шуршал, шуршал одно и то же: выш-ше… выш-ше… И планка в глазах Гены как черта горизонта для летчика — только поднимись над ней и будешь выше, выше всех!

Интересно, так ли все это представляется старательному Антону?

— Толь, скажи по-честному, — спросил Гена, — чего вы все со мной Гена, Гена, Геночка… — Он сказал это противно-сладким голосом. — Чего вы все со мной… носитесь… как говорит моя мама.

— И никто… не носится… — Антон, чтоб не смотреть Гене в глаза, сунул голову под душ. — Просто тебя уважают… на тебя надеются.

— Надеются, — ворчливо сказал Ларионов. — Проходу не дают! А почему вот на тебя не надеются?

— Я ниже тебя на сантиметр прыгаю.

— Какой-то сантиметр…

— Для тебя сантиметр, а для меня… для меня это, может, полмиллиона километров тренировок!

— Ну, давай вместе тренироваться, я ж тебе все показываю! Почему ты перестал со мной тренироваться?

— А потому, что настоящий спортсмен не должен своими секретами распыляться налево и направо! Иначе будет куча одинаковых спортсменов вместо одного чемпиона!

Ларионов, прижав ладонь к раструбу душа, послал струю воды в Филимонова. Филимонов нанес ответный «удар»!

— Скорей, а то опоздаем! Вдруг он придет раньше? Уже час Надя, Лена и Леня Толкалин с магнитофоном ждали на скамеечке под акациями директора стадиона. Когда Антон и Гена вышли из душевой, ребят на скамейке уже не было.

Они вбежали в кабинет, когда директор, стоя над чьим-то призом в виде золотой чаши, рубил рукой воздух над нею и прямо в чашу говорил:

— И не просите! Стадион я вам не дам! Олимпийские — надо же! Если бы я потакал всяким фантазиям, я давно бы… — Он не смог найти слово и поэтому многозначительно повторил: — Я давно бы!

— Ну, на один же день! — умоляюще сказала Надя. — Вон Ларионов пришел, вы же сами говорили, что он ваша надежда! Ларионов, скажи!

— На один день… — сказал Ларионов. — Ведь у вас же бывает, когда ничего такого на стадионе не бы.

— Тогда уборка бывает, — сердито сказал директор. — Понятно?

— Ну, что вам стоит? — проникновенно сказала Лена.

— Мне — ничего! А вот стадиону — стоит! Знаете, сколько один день стадиона стоит! Сто-и-ит!

— Мы соберем, — деловито сказал Леня. — Сколько надо? Говорите цену!

— Мы не на базаре. — Директор «гостеприимно» распахнул дверь. — Не в деньгах дело. Всего доброго!

— Но ведь общее дело! — сказала Надя.

— Скажите спасибо, что я вам тренироваться разрешаю! Ты что там записываешь? — возмущенно спросил директор лентописца Толкалина.

Леня невозмутимо щелкнул клавишей своего магнитофончика.

— Я не записываю… я уже записал! Директор смотрел на ребят молча.

— Вы правильно думаете, — решительно сказала Надя. — Это для радио. Передача про бюрократов.

— Шантаж? — шепотом проговорил директор. — Во-о-н!

Под акациями ребята едва отдышались.

— Не будет игр, — сказал Ларионов.

— Не бойся… — ответила Надя. — Будут!

Вообще-то, Гене, как всякому целеустремленному человеку, разные там дополнительные хлопоты только мешали. Сначала, конечно, эта идея насчет олимпийских понравилась. Но теперь-то было ясно, что так просто ничего не получится! Стадион им не дадут, а своя спортивная площадка — курам на смех! Как мама говорит: собака ляжет — хвост протянет. Вот тебе и расстояние. И когда Надя сразу же за воротами стадиона начала развивать идею расширения спортивной площадки за счет территории доминошников и владельцев частных машин, Гена ужаснулся. Воз работы! А режим? А график?

— Не будет олимпийских! — с удовольствием сказал он.

— Ты это чего? — вдруг обиделся Филимонов. — Как это не будет? А если мы все хотим?

— Вот новости — а Антону-то это зачем? У него такой же план — все лето тренировки, а осенью школьные соревнования.

— Да ты тоже лучше лишний час на стадионе! — сказал было Гена.

— Знаешь что? — Антон покачался на носочках. — Что ж, мы только о себе думать должны? Вон сколько ребят во дворе…

— Ну и что?

— Ну и то!

А Филимонова-то не Гена, а обстоятельства довели. Сейчас по Надиному плану он должен был попросить у Гены шест понести. Мало того, что он товарища разыгрывать должен, да еще и подхалимом стать?!

— Да ну вас! — крикнул Филимонов. — Я пошел!

— Антон! — Лена сделала шаг за ним, но Надя взяла ее за руку.