Антон положил ложку каши в рот, прожевал, отодвинул книжку в сторону и сказал:

— Слава пришла… Со всеми знаменитостями так поступают… разные почитатели… То-то я тебя не узнаю… какой-то ты не такой стал.

— Какой — не такой? — ошарашенно спросил Гена.

— Ну, не такой… стал о себе много думать…

Это когда я о себе стал думать?

А что, нет, что ли? Вот спортплощадку не хочешь расширять. — Антон все это говорил вперемежку с кашей, какими-то чужими словами и с чужим выражением лица. — Как будто другие не люди…

— Да я же вообще! — крикнул Гена. — Вообще! Я же просто так! Я думал… Да я хоть сейчас… Честное слово!

— Тише, — сказала бабушка из комнаты. — Тут такая песня, а вы кричите…

— Я не буду кричать, — сказал Гена. — Я вообще уйду!

И он на самом деле ушел. Он ушел, очень этому удивляясь, — ему казалось, что сейчас это был не он и Антон тоже был не Антон. И вообще все происходило как во сне. «Это что же? — с ужасом подумал Гена. — Это со всеми, что ли, так?» Или он на самом деле не заметил, как стал совсем не такой? Ведь все вон с каким уважением к нему относятся, а он… а он только и знает, что торчит на стадионе. Нет, сказал себе Гена, с этим надо кончать. Надо быть достойным надежд и доверия. Он. сегодня же пойдет к Наде и скажет, что на спортплощадке он готов стать главной рабочей силой.

Надя сидела на диване и очень придирчиво рассматривала все платья, которые Лена доставала из шкафа. Она доставала, прикладывала их к себе, но Надя каждый раз говорила:

— Нет!

Одно было слишком легкомысленным, другое делало ее совсем девчонкой, чуть ли не первоклашкой, в третьем можно было ходить только зимой, у четвертого был дикий цвет… Лена достала последнее, с золотисто-красной вышивкой.

— Ты понимаешь, важно, чтоб у Гуся не получилось каких-либо сравнений! Вот он сравнит тебя, например, с воробьем, раз ты в том, сером в крапинку — и считай, что ничего не вышло! Он тебя просмеет, и только!

— А при чем тут Гусь? — удивилась Лена. — Я же не из-за Гуся…

— Ты-то не из-за Гуся, но Гусь из-за тебя… Если ты ему тоже Не понравишься, так он тебе и пойдет доминошников уговаривать.

— А ты сама с Гусем разговаривай!

— Как же, послушается он меня! — Надя вдруг впилась глазами в платье, на которое Лена почему-то не обратила внимания. — Вот всех побеждающее платье! И молчи! И не возражай!

И Лена приложила к себе белое. И как сразу все изменилось: не было Лены, не было платья, было что-то единое, воздушное, легкое. И сразу стало заметно, какие у нее темные крылатые брови, и какие яркие глаза, и как хорошо лежат волосы, поднятые ленточкой. Надя склоняла голову то направо, то налево, любуясь. Сказала:

— Офелия! Убийство на улице Данте! Гусь примет все наши условия!

Лена вышла из подъезда, и все, кто видел ее, замерли: Антон, читающий в шезлонге на балконе, — глаза его наполнились страданием. Гена, переживавший разные противоречивые чувства, вдруг обо всем забыл. И Гусь, стоящий у окна в новой бешеного цвета рубахе, которую ему, наверное, только что подарил его дядя, пришедший, конечно, из заграничного плавания, Ванюша, с лицом Оцеолы и быстрым взглядом самбиста. И даже Капитончик, сам с собой игравший в баскетбол на спортплощадке, как будто весь сломался и стал походить на палочника — есть такое насекомое, как будто состоящее из палочек, такое неуклюжее, длинное и тонкое.

Лена проплыла под конвоем Нади до окна Гуся и, к изумлению всего двора, сказал чарующим голосом:

— Георгий, спустись — на минутку.

У Филимонова сделалось такое лицо, как будто ему в научных целях стали отпиливать руку. Гусь не сразу закрыл рот от удивления.

— Это ты мне?

Из-под его руки вынырнул Женька и спросил:

— Это там… чего?

— Брысь! — сказал Гусь, не спуская с Лены глаз.

— Я тебя на улице подожду… — нежно сказала Лена.

— Конечно, конечно… — оторопело сказал Гусь.

Из дверей подъезда он вышел важно. У него, оказывается, не только рубаха была новая, но и брюки сиреневого цвета, и туфли с тупыми носками. С заднего кармана брюк на весь двор кусок коричневой кожи сообщал, что выпустила их фирма «Райфл». Расклешенные брючины позванивали, подшитые металлическими молниями… Лена ждала его под платаном.

— Ну, чего тебе? — Гусь потупил взор.

— Иди сюда… — сказала Лена. — Не правда ли, какой прекрасный день…

Гусь оглянулся по сторонам. День был действительно прекрасный.

— Ничего… — сказал Гусь. — Вполне.

— Ты знаешь… — сказала Лена. — Я давно хотела с тобой поговорить… Почему бы тебе не заняться спортом?

Гусь удивился:

— Чем?

— Спортом! Вон какие у тебя перспективные ноги! Гусь с интересом посмотрел на свои ноги. Словно увидел их впервые.

— А какой мне хозрасчет бегать и прыгать? — усмехнулся он. — Я человек занятой…

— Ну, а если… — Лена посмотрела прямо в глаза Гусю, и он взгляд ее не выдержал. — Если я тебя очень попрошу?

Гусь совершенно по-дурацки себя почувствовал, стал смотреть куда-то через собственное плечо.

— Да я не знаю… И вообще, ты знаешь, я боюсь качки… а тут прыгать надо…

— Мы бы тебя Главным хранителем олимпийского огня сделали! — принялась уговаривать Лена.

— Дымовым, значит?

— Лично для меня, значит… — Лена сделала вид, что оговорилась. — Для всех нас! Для всего двора, что ли, не можешь?

— Вот тут, — он постучал пальцем по голове, — мужики сумлеваются… Ларионова же все равно не перепрыгнешь!

— Не стараться — так и не перепрыгнешь!

Она схватила его за руку и потянула в сквер через дорогу. Гусь застеснялся и выдернул свою руку из ее рук.

— Ты тайну хранить умеешь? — горячо спросила Лена.

— Хоть две! — гордо заявил Гусь.

— А их и так две!

И она рассказала ему все. Гусь долго думал.

— Ладно, — проговорил он наконец. — Я согласен. Я-то думал, что ты… а ты… Ну, да ладно… А двор, это дело по мне! Люблю разыгрывать!

Он сорвал розу и протянул ее Лене.

— Сказал — сделал. Гусь такой!

Аллея была пуста. Лена взяла розу. Гусь расплылся в улыбке. Но улыбка погасла тут же, потому что Лена воткнула розу на ее место в клумбе.

— Нельзя… — сказала она, — милиция остановит…

— Вас понял. Вижу хорошо, — кивнул Гусь. Мимо них действительно медленно прошагал милиционер. — Знаешь, а тебе пойдет Мануэль де Курси!

— Что?! — удивилась Лена.

— Ну, я насчет… — Гусь повертел рукой над своей макушкой. — Насчет прически…

— Ты опять?

— Не буду! — испугался Гусь.

К изумлению всего двора, Гусь с Леной чинно прошлись мимо ворот и исчезли в переулке.

В комнате Лени Толкалина собрался весь кворум, к которому после долгих уговоров присоединили Ванюшу. Даже Вита Левская была тут, потому что теперь она должна была своей игрой в положенные моменты оформлять лирическое настроение Гены, которому все равно придется влюбиться. Они уже обсудили ее репертуар, придирчиво прослушали несколько пьес и остановились на том, что играть она будет молдавские мелодии. Потому что, по общему мнению, разные там скрипичные пьесы для такого дела совсем не подходили. Ванюша пришел в разгар споров, касающихся музыки, очень удивился — до сих пор никто, кроме Лени Толкалина, скрипкой не интересовался. Надя объяснила ему так:

— Растем. Пора думать.

Это вполне Ванюшу устроило.

— Думайте, — сказал он, — лично я к скрипке равнодушен. Я люблю битлов.

Вот мы тут о Гусе, — сказала Надя. — Он дал нам слово сломить сопротивление доминошников. А мы боимся, чтобы он не подвел наши игры. Вот сейчас тут Леня пленку прокрутит… Он говорит, что Гусь какой-то странный стал. Он ведь такой — жди от него фокусов!

Леня включил проектор.

На холсте, повешенном на стенку, из подъезда выскочил Гусь, на ходу жуя бутерброд. Он пробежал мимо гаража с джазистами, мимо автомобилистов на пустыре, мимо доминошников, ни на кого не обращая внимания…

— Видели? — спросил Леня. — Все мимо…