Нелепость ньютоновского императива «Не создавать гипотез» очевидна: человек просто не может не строить гипотезы. Скорость прохождения нервных сигналов в нашем мозгу такова, что мы не в состоянии отделить процесс восприятия от процесса создания гипотез. Даже то, что я сейчас общаюсь с двумя людьми — не что иное, как моя гипотеза. Джойс и Бэбкок могут оказаться автоматами, выдающими себя за людей, или просто галлюцинацией. Только Пуанкаре и Мах понимали это по-настоящему. Как точно заметил Джойс, мы живем среди символов, которые создает наш мозг. Господа доктора и профессора не могут понять мою статью об относительности пространства-времени, потому что считают «длину» фактом, а не идеей, родившейся и существующей в человеческом мозге.

Семнадцать лет назад в Милане, когда я отказался от немецкого гражданства, со мной произошло то, что психологи сейчас называют перерождением. Я заново определил и заново открыл себя. Как и тогда, когда отказался от Бога своих родителей. Наверное, если бы не эти два поступка, я бы не смог заново определить и открыть пространство и время. Отказ от старого — вот единственный путь к новому.

Итак, в основе фантастической истории, которую рассказывает нам сэр Джон, лежит простой сюжет: сирота, которому судьба подбросила слишком много денег, пытается заново определить и открыть себя. И не только себя, но и весь мир. Точно так же, как это сделал я. Своеобразная шахматная игра.

Но каковы правила этой игры и как она довела его до такого плачевного состояния? И кто, или что, находится по другую сторонy шахматной доски? Вот что я хочу понять в первую очередь — правила этой странной игры под названием «Золотая Заря».

Я должен задать себе вопрос, похожий на тот, который Biedermeier Эйнштейн задавал себе двадцать лет назад, в 1894 году. Тогда я спрашивал себя, каково быть фотоном, сейчас я должен спросить себя, каково быть учеником колдуна.

Однажды ночью, в ужасную грозу, на пороге дома Грейстоков кто-то оставил корзину с новорожденным. Найденыша выходили и назвали Фербишем Вшивогоном. Он вырос и стал верным слугой в поместье Грейстоков.

Говаривали, что Фербиш был незаконнорожденным сыном викария из Вимса, известного как Джон-Толстяк или Священный Боров Святого Губерта, ибо он служил в церкви Св. Губерта. Матерью Фербиша была одна монашка, которая впоследствии, дабы искупить свой плотский грех, совершила паломничество к могиле Святого Фомы, во время которого повстречалась с неким Джеффри Чосером и рассказала ему совершенно невероятную историю, каковую, уже в стихах, тот пересказал в своей знаменитой книге. Некоторые также утверждают, что эта монашка послужила прообразом для прекрасной Настоятельницы, изображенной на одной из цыганских карт Таро. Позднее эту карту называли «Папессой», а сейчас она именуется «Верховной Жрицей».

Лорд Грейсток назвал найденыша Фербишем Вшивогоном, ибо ребенок выглядел на удивление чистым и аккуратным, когда его нашли в грязном хлеву. Надо сказать, что в Веселой Англии тех дней такое имя считалось очень красивым и было признаком большой любви к ребенку, несмотря на то, что в народе так называли herba pedicularis, или вшивицу, цветок наподобие львиного зева. Воистину, никто не смог бы назвать растение ни точнее, ни красивее.

Шли годы, и вот уже Фербиш Вшивогон стал крепким мужчиной, очень хитрым, но и очень веселым. Помимо трех законнорожденных сыновей, у него еще было семь незаконнорожденных детей разного пола. Увы, в расцвете сил он пал ужасной смертью в крестовом походе против темнокожих сарацин, которые силой удерживали Святую Землю. Люди утверждают, что он оставил свой след в веках скорее своим распутством, чем верностью священному брачному ложу, ибо его честь судья П. Дж. Фармер, который превосходно разбирается в генеалогии и преданиях старины, не раз говаривал (по словам многих людей с хорошей репутацией), что после того крестового похода единственным продолжателем рода Грейстоков по мужской линии стал не настоящий, а, так сказать, ложный Грейсток — плод преступной связи леди Грейсток с упомянутым выше плутом, Фербишем. Если это так, то благородный род Грейстоков (в котором когда-то были одни паписты, а сейчас, как говорят, сплошь добрые англиканцы), в сущности, берет свое начало от незаконнорожденного плебея. Многие считают это сказкой, но в каждой сказке есть доля правды.

С математической точностью можно утверждать только одно: в ту ночь, 26 июня 1914 года, в организме виконта Грейстока содержалась ровно одна шестнадцатая часть генетической информации, которая составляла нейрогенетический шаблон сэра Джона Бэбкока, тогда как в организме кузена виконта Грейстока, Джакомо Челине, содержалась ровно одна четвертая часть генетической информации Хагбарда Челине, который шестьдесят лет спустя сообщит внучатому племяннику егеря сэра Джона, что врага нет нигде.[37]

Даже самые ужасные события почти никогда не лишены иронии, которая словно напоминает нам о том, что в этом мире не существует бессмысленного зла. После того, как в комнате сэра Джона треснуло зеркало, он начал постепенно и кое-как приспосабливаться к двадцатому веку, но чем лучше ему это удавалось, тем коварнее его окружали ужасы и адские образы предыдущих столетий. Сначала треснувшее зеркало доставляло ему лишь незначительные неудобства: в своем искаженном и зазубренном отражении он видел некий отвратительный и даже угрожающий символ темной стороны таинственной силы вриль. Эта сила атаковала его сквозь брешь, открывшуюся в его душе под действием плотских желаний, пробужденных — и возможно, вполне намеренно — таинственной Лолой и ее откровенными словами о ритме акта любви и красной кобре желания. После землетрясения, которое совпало во времени с кошмарным сном, у сэра Джона зародилось определенное подозрение. Это подозрение росло и росло, как бы он ни старался от него избавиться. Вскоре он был уже почти уверен, что встретил настоящую ведьму, и что мир средневековья, который он так долго изучал, оживает вокруг него.

Спальня больше не казалась ему уютной и безопасной, не в последнюю очередь из-за расколотого зеркала и живущих в нем зловещих двоящихся образов. Но легкое беспокойство теперь не покидало его и в любом другом уголке огромной старой усадьбы. Что-то неприятное и тревожное воцарилось в атмосфере всего дома, как будто в нем умирал или только что умер один из жильцов. Это ощущение было очень неясным, некое предзнаменование перемен и новых возможностей, но в то же время порождало в возбужденном воображении сэра Джона жуткие образы, связанные с ужасными тайнами прошлых столетий и преступлениями против Природы и Священного Писания. Атмосферой ужаса и смерти была отравлена даже мебель, и у сэра Джона возникало гнетущее чувство, когда он вспоминал, каким спокойным и полным здравого смысла было поместье Бэбкоков до вторжения Темной Силы (в конце концов он решил называть ее так).

В конце концов чаша терпения сэра Джона переполнилась, и он решил избавиться и от проклятого зеркала, и от всей старой обстановки вообще. Вскоре дом заполонили подрядчики и рабочие, которые все измеряли, передвигали, снимали и разбирали. Сэр Джон решил переделать абсолютно все и даже провести в каждую комнату электричество. На это ушло несколько месяцев, но в результате поместье Бэбкоков было приспособлено, хотя и поверхностно, к двадцатому веку. Пока в доме царила рабочая суета, темные силы, преследовавшие сэра Джона, тоже не сидели без дела, и результате их усилий в его душу вторгся самый отвратительный и мерзкий из древних страхов.

Сэру Джону по-прежнему часто снилась Черная Башня. В одном из таких снов он оказался в огромном подземелье, где яростно спорило множество каких-то угрюмых и, судя по всему, глупых, людей. «Долой богов!» — кричали одни. «Давай богов!» — кричали другие в ответ. «Нет ни Башни, ни Грааля — все это лишь детские фантазии!» — блеяла маленькая белая овечка. Алиса превратилась в медведя, который помахивал длинным хвостом со змеиной головой на конце. «Три яйца, похожие на нас по размерам и по весу», — пропел блуждающий оранжевый осьминог и обвил своими щупальцами необычный хвост медведя. «Вот ступившие на Путь без Жезла Интуиции. Они уже пришли, но еще не знают этого. Имеющие „Я“ да не увидят. Умеющие яда не вкусят».