Долго отдыхать ему не пришлось. Через пятнадцать минут в дверь постучали. А-Линь-доду метнулся к глазку. За дверью стояли люди в штатском. А-Линь спросил, о чем-то догадываясь:

- Кто это? Кто же это там?

- Свои, - ответил суровый голос.

В голову А-Линя-доду вполз густой туман, и все мысли утонули в нем.

- У меня уже были свои, - возразил хозяин, с трудом подыскивая слова.

- То были твои свои, а мы - наши свои, - голос зазвучал раздраженно.

- Право, я не знаю. - А-Линь-доду в нерешительности мусолил головку замка, аптечный запах которого делал ощущение страха непереносимо острым. - Может быть, вы придете как-нибудь в следующий раз?

- Отвори, дурак, - сказал второй голос, наглый и вкрадчивый. - Иначе мы тебе, болвану, дверь вынесем!

- Отпирай, придурок! - рявкнул первый голос.

- В самом деле свои, - удивился А-Линь-доду. - Сейчас, сейчас! Отпираю!

Не успел он отщелкнуть последний запор, как дверь распахнулась, и в прихожую стремительно скользнули три рослых молодца.

- Служба безопасности, - тихо сказал громила, вошедший первым.

- Где землянин? - быстро поинтересовался оперативник с вкрадчивым голосом.

- Нет. Нету у меня никого, - отвечал А-Линь, отступая задом к кухне.

Первый молодец легким движением руки отбросил хозяина к стене и выхватил пистолет. Хрустя битым стеклом, он прыгнул в комнату через отверстие, которое полчаса назад образовало тело его коллеги ординан-полицейского.

Второй молодец с такой же скоростью обследовал кухню и спальню.

- Нет никого, - одновременно доложили они третьему молодцу, который до этого времени не произнес ни слова.

- Допросить, - приказал третий молодец.

Суровоголосый громила подошел к А-Линю и, сверля его глазами, спросил:

- Расскажи, куда делся землянин. Куда ты его спрятал? Ну! Только не отпираться!

А-Линь-доду искоса глянул в оловянные немигающие глаза оперативника, и страх, постоянно тлевший в нем со времени Ужасного События, вспыхнул с новой силой. К тому же он понял, что его сейчас будут избивать - грубо и неинтеллигентно. А может быть, истязать. Он согнулся и повернулся к оперативнику боком, чтобы в случае чего успеть прикрыть руками пах.

- Ну! - грозно прикрикнул допрашивающий.

Губы А-Линя зашевелились и сами собой забормотали:

- Говорю же. Были ваши и отвели к своим. А я не отпираюсь. Разве я бы отпирал, если бы собирался отпираться? Я...

- Не умеешь ты говорить с интеллигенцией, - с досадой заметил второй. Смотри!

Кулак его с неуловимой для глаза быстротой ударил А-Линя в челюсть слева. Голова руководителя сектора кукольно дернулась вправо, и рот наполнился соленой жидкостью.

- Был у тебя землянин? Был у тебя землянин? Отвечай! - едва слышал А-Линь-доду сквозь болезненный звон в голове. Он вслушивался в слова и никак не мог взять в толк, о чем его спрашивают. Мешал этот отвратительный, вызывающий тошноту звон.

- Ты ответишь или тебя ударить еще?

А-Линь наконец понял, что от него хотят, и кивнул.

- Не бейте меня. Я буду отвечать.

- Землянин был?

- Был.

- Когда?

- Пришел утром. Около пяти часов.

- Где он теперь?

- Не знаю. Пришли полицейские и забрали его. И жену забрали тоже.

Главный, стоящий у двери, помрачнел.

- Ребята, мой нюх подсказывает, что жену и землянина продал нашим конкурентам из полицейского вот этот самый червяк.

- Берем? - спросил первый.

- С паршивой овцы, - ответил руководитель группы. - Только чтобы без лишних звуков.

- Ага, - кивнул первый.

А-Линь не понял, о чем у них шел разговор, но почувствовал, что ему снова будет больно.

Страшный кулак первого ударил А-Линя в солнечное сплетение. Он, задохнувшись, согнулся и тут же почувствовал темную вспышку боли в затылке. Мир исчез мгновенно, будто кто-то щелкнул выключателем.

Молодцы подхватили А-Линя под руки и поволокли по ступенькам на улицу, где их поджидала черная с матовыми стеклами машина.

В квартиру номер сорок шесть прежние жильцы больше не возвращались.

Ребенка определили в приют для социально опасных подкидышей.

17

Син-цитий-доду украдкой поглядывал на пленника и каждый раз с трудом удерживался от блаженной улыбки. Рассеянный белесый свет, проникающий через матовое стекло, делал лицо землянина странно бесстрастным. Но не он ли полчаса назад расшвырял, словно оловянных солдатиков, его лучшую группу захвата?

По боковому стеклу проплыло яркое пятно. Син-цитий-доду зашевелился. Похоже, что это фонарь у ворот "Маленькой мышеловки". Логос ты мой, как в эту пору поздно светает! Машина, не притормозив, поехала дальше, и Син-цитий-доду понял, что поторопился. Это был сигнальный фонарь платного молитвенного дома. Значит, до тюрьмы еще минут пять-шесть езды.

Он уселся поудобнее и посмотрел на землянина почти добродушно. Чем ближе к тюрьме, тем меньше шансов, что переводчик выкинет какую-нибудь неожиданную штучку.

Умен, а дурак! Син-цитий вдруг сообразил, что у него получился простенький, но неплохой каламбур. Он несколько раз повторил его про себя, чтобы не забыть и при случае обронить его на ближайших сборах алхимической ассоциации. Каламбура посложнее они все равно не поймут.

С некоторым неудовольствием Син-цитий-доду глянул на рукав мундира. В смутном свете дырочка выглядела невинным крохотным пятнышком. Но Син-цитий-доду прекрасно знал, что это самый настоящий обман зрения. Стоит присмотреться к пятнышку при нормальном освещении, и видно, что это отвратительнейшего вида дырка. Края ее зеленовато-красновато-синеватого оттенка. Попытка заштопать отверстие ни к чему не привела - нитки прорезали гнилой край, и получалось еще хуже.

Если бы химикат капнул хоть чуть-чуть ниже, можно было бы перешить обшлаг на несколько сантиметров выше и прикрыть дыру.

Что за химикат ему предложили сотворить, он не мог взять в толк и сейчас. Какую-то вонючую голубую жидкость он должен был по каплям добавлять в широкий сосуд с узким горлышком. В сосуде жидкость была бесцветной, и в ней перламутровыми змейками извивались нити. Неожиданно раствор порозовел. Син-цитий-доду растерялся и повернулся в поисках Наставника. Тогда-то и брызнула капля реактива на рукав мундира.

Первая часть семинара по алхимии проходила как практическое занятие. Потом наступало время, официально определенное как "время задушевной беседы". Наставник обучал их рисовать алхимические символы, изображающие различные планеты, и объяснял, какой элемент какой планете соответствует.

Наводящие тоску речи можно было выдержать только при умении вовремя отключиться. Хуже становилось, когда Наставник зачем-то начинал акцентировать внимание полицейских на значении ртути. Это была его любимая тема. Он возвышал гнусавый голос до крика, чем будил присутствующих. В самых различных вариациях Наставник уподоблял Непостижимого духовной сущности ртути и философскому камню Сущего. Он, неумело модулируя голос, вещал, что новое познание должно духовно преобразить каждого и внутренне приблизить к Логосу. Конечно, судьбе такой могли сподобиться только граждане благонамеренные и, без сомнения, в первую очередь полицейские. Но и среди полицейских есть разные люди. Есть, которые преданы душой и телом. А есть такие, в которых Энтроп зароняет зерна сомнения. Червь сомнения есть выражение образное, метафорическое, но, вместе с тем, и совершенно конкретное, ибо тлетворный враг духа светлого принимает форму червя, поражающего генный аппарат грешника. Энтроп алчет духовное в человеке и пожирает его. А взамен, словно кость псу шелудивому, бросает глупцу материальные услады.

Все понимающе кивали и со строгими и просветленными лицами повторяли последние слова каждой фразы.

Ужас для каждого члена Добровольной алхимической ассоциации начинался в конце семинара, когда Наставник задавал контрольные вопросы. "Как вы сами, лично, считаете? - спрашивал он смиренно, и пристально глядел в глаза испытуемого железным взглядом. - У вас ведь есть право и на свое личное мнение. Как и почему реализуется иррациональная преобразовательно-созидательная функция Непостижимого как духовного философского камня? Не надо обращаться к узко эзотерическим понятиям. Объясните, как вы это чувствуете и понимаете сами, чисто субъективно".