- Не подходи! Стрелять буду! - испуганно выкрикнул он. - Я уже стреляю! Я совсем уже выстрелил!

- Смотри, болван!

Владимир согнул кочергу и швырнул ее на барьер.

- Это называется бантик. Понятно? То же самое с пистолетом сделаю.

- Этого не надо, - опасливо сказал дежурный, пряча пистолет за спину. Он казенный. На мне записан.

Дежурный кивнул смотрителю:

- Иди. Скажи, чтобы прекратил. На завтра перенес, что ли. А то этот скандал учиняет. Не люблю скандалов. И бантики мне его не нравятся.

Потрясенный смотритель все еще смотрел на "бантик". Он отвесил челюсть, и его и без того удлиненное лицо уподобилось морде какого-то животного.

Смотритель камер направился в глубину здания, и крики вскоре умолкли.

- Вот вы говорили о нас слова разные... - голос дежурного вздрогнул от обиды. - Извергами назвали. Это оскорбительно. Первый раз увидели - и сразу делаете выводы. Меня, кстати, все знакомые считают очень приличным и добрым человеком.

Володя с удивлением понял, что верит дежурному. Ужас ситуации заключался в том, что на работе этот полицейский мог привычно и обыденно совершать такие вещи, от вида которых неподготовленный зритель мог сойти с ума. И, вместе с тем, дома он, вполне вероятно, нежный отец, гостеприимный хозяин и хороший приятель.

- Нехорошо! А еще земляник! - гнул свою линию дежурный. - Поймите: работа наша такая, и мы ее должны выполнять. Нам за работу деньги платят. А без денег у нас нельзя. Не воровать же, в самом деле! Слыхал я, что у вас на Земле всякая работа в почете...

Владимир скрипнул зубами и, сев на шаткий табурет, отвернулся к телевизору, чтобы только не видеть дегенеративной физиономии полицейского, умеющего здраво рассуждать.

Изображение мерцало. Голос диктора то и дело исчезал.

Диктор гнусаво комментировал довольно странное шествие.

На экране появилась длинная цепочка людей. Внутри и снаружи находились разные люди. Внутри шли молчаливые, худощавые, боязливо поглядывающие в камеру. Обрамляли колонну мордатые здоровяки. На одном боку у них висела палка с металлическим шиповатым наконечником, на другом - небольшой мешок, из которого они то и дело доставали камни и куда-то швыряли. Раздавался звон стекла.

- Все граждане Фирболгии возмущены, - диктор стремился окрасить интонацию в тот оттенок, который, по его мнению, должен был передать возмущение граждан Фирболгии. Получалось плохо. Получался ряд, в который хорошо бы вписывались вопли: "Вы тут не стояли!" и "Сам дурак!". - Простые люди тоже возмущены тяжким преступлением, совершенным в квартале угледобытчиков и, конечно же, при их прямом участии, - Володя сообразил, что диктор, говоря о простых людях, имел в виду мордатых с палицами. Угледобытчики и раньше позволяли себе политические выпады, подрывающие мощь великой Фирболгии. И теперь - последнее преступление - убийство великого, несравненного Директора конторы внутренней безопасности. Сколько сил он отдал отчизне! Сколько свершено! Но сколько благородных планов не осуществилось... Склоним головы... Память о нем переживет века!

Вернувшийся смотритель грузно сел на стул, уставился на экран, зевнул и, вытянув ноги, благодушно произнес:

- Хорошо, что эвтаназиков не привозили. Устаешь с ними очень. Какие-то дерганые они. А сегодня - хранит нас Логос.

- Не сглазь, - заметил дежурный. - На прошлом дежурстве тоже все не было да не было. А потом сразу четверых привезли.

- Пятерых, - поправил смотритель, зевая.

- А ты не спорь со старшими по званию, - вдруг ни с того ни с сего окрысился дежурный. - Мне из-за тебя тогда и перепало! Где полагается быть смотрителю? Внизу, в подвале. У тебя там есть свое помещение. Ну, и сиди там!

- Ты же знаешь, что у меня ревматизм. Нельзя мне быть в сыром подвале. И твари шастают. Спасу нет. Если ты на меня обижаешься из-за кофточек, то напрасно. В прошлой группе обе женщины в серых кофточках были. Вот я и взял их себе. Ты же сам говорил, что твоя жена серого не выносит.

- Выносит - не выносит! Делиться надо. Чего ты решил, что я для жены хотел взять?

- Клянусь, я не думал...

- Когда тебе что-то надо, ты хорошо думаешь!

- Клянусь, я!..

- Плевал я на твои клятвы! Вот донесу секунд-полицейскому, что ты эвтаназиков по голове лупил. Забыл, что на инструктаже говорили? Голову не трогать! Беречь ихние мозги надо! А ты своими кулачищами так и норовишь в темечко дать! Болван!

Эвтаназия... Эвтаназики... Володя старался не пропустить ни слова.

- Я болван?! Зато всем известно, что твоя жена, как только ты на дежурство уходишь...

Дежурный вскочил, опрокинув стул. Смотритель сжал кулаки.

- Стоп! - гаркнул Владимир. - Что за скандал в благородном семействе? У вас же гость!

Полицейские разом повернулись к нему, и в их налитых кровью глазах отражалось непонимание: что это за человек и чего ему тут нужно?

Потом дежурный с неудовольствием вернулся на свое место за барьер. Смотритель направился в каморку, но, что-то сообразив, на полпути остановился. Дежурный и смотритель переглянулись и с тревогой уставились на Владимира.

- Вы тут о какой-то эвтаназии говорили, - с наивным видом заметил он. Что это?

Дежурный заюлил.

- Какая эвтаназия? И слова я такого не знаю! Ничего такого я не говорил!

- А я ничего такого не слышал, - вставил смотритель.

- Достаточно того, что слышал я. Играем в открытую, неуважаемые господа полицейские. Мои условия: или вы сообщаете мне все, что знаете об эвтаназии, или я сообщаю завтра вашему руководству о вашей оплошности.

Полицейские снова переглянулись. Случай был нестандартный, и они не знали, как поступить. Если бы не запрет начальства и не внушительные физические данные землянина, можно было бы растолковать ему все по-свойски. Дать в поддых. Ударить головой о стенку. Потоптаться по нему ногами, пока бы не треснули ребра и он не захлебнулся в собственной проклятой крови. Но такого и вдвоем не осилить. Да и Син-цитий-доду представил его как гостя. Гостя, которого нежелательно обрабатывать физически.

Владимир почти слышал, как с тяжелой натугой работают мозги полицейских.

- Ладно, - сказал он. - Я вам помогу. Слушайте, бедолаги. У вас нет иного выхода, как только рассказать все, что знаете. И не пытайтесь врать. Мы, земляне, имеем специальное чувство такое. Сразу оно нам дает звать, если врут.

Дежурный взмолился:

- Помилосердствуйте! Мы знаем так мало!

- И хорошо! Быстрее выложите.

- К нам почти каждый день прибывают эвтаназики. С утра обычно те, кто сам хочет отправиться на тот свет. Ученые всякие, поэты бывают. Словом, те, у кого ум за разум заходит. Ну, мы их культурно садим в специальный автобус. Рассказывают, что там, куда они прибывают, их очень хорошо встречают. Даже девочек из театра присылают, чтобы торжественные прощальные песни пели.

- Куда их отправляют?

- Точно не знаю. Куда-то на границу с Антупией. Там Центр эвтаназии.

- Кого вам привозят вечером?

- Всякие подрывные элементы. Какой-то свободы требуют. Того не понимают, что свобода у нас не просто есть, а даже вменена в обязанность: свобода любить Логоса и его воплощение - Непостижимого!

Володя даже крякнул, пораженный неожиданной лихостью демагогического выпада.

- Девушка по имени Интиль вам не встречалась? - ожидая ответа, переводчик затаил дыхание.

- Нет, - ответил дежурный, подумав.

- И я не помню, - качнул головой смотритель.

Дежурный, надув щеки, подумал еще и с глубокомысленным видом высказал предположение:

- Ее могли привезти на чужом дежурстве. У нас ведь три смены. Можно завтра утром посмотреть в сводном журнале.

- Весьма сомневаюсь, что завтра мне окажут подобную любезность, пробормотал Владимир.

Телевизор хрипел, свистел, негодующий голос диктора с трудом пробивался сквозь помехи.

- А вот... антисоциальные, подрывные элементы... пытались помешать мирному шествию... возмущенные граждане...