Руками плечи опоясаны,

Глаза с глазами смежены,

Друг друга сном огня пьянят они,—

Венчанных двое меж иных.

Миг кем-то где-то предназначенный!

Стонать бесплодно: пощади!

В воде столетий опрозраченной

Для зорких глаз палящий диск!

Кассандры рушащихся Илиев,

Иоанны Патмосов в огне!

Вы тщетно в выкриках таили гнев,—

Что будет, видя как в окне.

Еще весталка не ждала греха,

Еще не вызвал брата Рем,

Уже был избран меч Алариха

Жечь мрамор римских алтарей.

Нас так, с порога дней, провидели,—

Осенний луч с поры весны,—

В мечты все Сапфо, все Овидии,

Всех Атлантид слепые сны!

4 июня 1921

От столетий, от книг, от видений

Эти губы, и клятвы, и ложь.

И не знаем мы, полночь ли, день ли,

Если звезды обуглены сплошь.

В мире встанет ли новый Аттила,

Божий бич, божий меч, — потоптать

Не цветы, но мечты, что взрастила

Страсть, — хирамовым кедрам под стать?

Солнце пятна вращает, циклоны

Надвигая с морей на постель,

Но не тот же ли локон наклонный

Над огнем мировых пропастей?

Чтобы око земное не слепло,

На мгновенье двум сближенным в смех —

От советской Москвы на Алеппо

Революции праздничный сбег.

И с земли до звезды, до столетий

Восстающих, — борьбе и войне

Этот огненный столп одолеть ли,

В наших строфах горящий вдвойне!

9—11 сентября 1921

Череп на череп,

К челюсти челюсть,

За тонкой прослойкой губ!

За чередом черед!

Пей терпкую прелесть,

Сменив отлюбивший труп!

Земли не насытить

Миллиардам скелетов!

Ей надо тучнеть, тучнеть!

Чтоб кино событий

Шло в жизни этой,

Ты должен любить — хотеть!

Как пещерный прапредок

(Вселенское детство!)

Грудь на груди, под смех гиен,—

Так, в истомах и бредах,

Выгибая хребет свой,

Отдавайся объятьям в плен!

Александр, Юлий Цезарь, Хлодвиг!

За чередом черед!

За соседним соседний! чтоб,

Свершивший свой подвиг,

Твой целованный череп

Опустили в последний гроб.

6 мая 1921

В дни, когда Роком я кинут

В город, на жесткие камни;

В дни, когда медленно стынут

Прежде кипевшие страсти,—

Жребий заветный мной вынут;

Сказка столетий близка мне;

Завес веков отодвинут,

Прошлое снова у власти.

Вот словно волны нахлынут —

Фивы, и Дельфы, и Самний;

Вакховы тигры разинут

Кровью горящие пасти;

Дрот гладиаторы ринут…

Чу! плеск «vestalis et damai»![3]

Те же в восторге застынут,

Слушая миф о Иокасте…

Путь, что народами минут,

Жизнь, что была многодрамней!

Гулы трамвайные стынут

В звоне восточных запястий.

Октябрь 1919

Вам, удаленным и чуждым, но близким и милым.

Вам эти строфы, любимцы отринутых днем!

В зеркало месяц виденья бросает Людмилам,

С бледным туманом слита вереница теней;

С тихой и нежной мечтой о принцессах лилейных,

Рыцари едут в лесу за цветком голубым;

Жены султанов глядятся в кристальных бассейнах

В знойных гаремах, окутанных в сладостный дым.

Светлы картины, и чары нe страшны; пропитан

Воздух великой тоской но нездешией страде!

В юности кем этот трепет тоски не испытан,

Кто с Лоэнгрином не плыл на волшебном челне?

Трезвая правда сожгла ваши чистые дали,

С горных высот мы сошли до глубоких низин;

С грохотом города стены холодные встали,

С дымом фабричным задвигались поршни машин.

Вышли другие, могучие силой хотений,

Вышли, чтоб рушить и строить на твердой земле,—

Но в их упорстве был отзвук и ваших стремлений,

В свете грядущего — луч, вас манивший во мгле!

Вам, кто в святом беспокойстве восторженно жили,

Гибли трагически, смели и петь и любить,

Песнь возлагаю на вашей бессмертной могиле:

Счастлив, кто страстных надежд здесь не мог утолить

1920

Сквозь легкий дым земных воспоминаний

Светлеет глубь зажизненных страстей,

Я ль тот пловец, кто взносит к небу длани,

На берег брошен из морских сетей?

Я ль чуждый гость в чертоге крепкостенном,

Где Калипсо кудель судьбы прядет,—

Днем на пиру сижу блаженно-пленным,

В ночь с уст царицы пью пьянящий мед?

Как бред былой, скользят и тают лица

Друзей случайных, призрачных врагов;

Вновь, как во вне, мы двое, жрец и жрица,

Сквозь сонм льстецов проходим чтить богов.

Но в час зари, чуть стают чары мрака,

Я восхожу на кручь прибрежных скал

Смотреть в туман, где спит моя Итака,

Внимать, как ропщет в даль бегущий вал.

Я ль в светлом доме островной сибиллы,

Вдыхая сладость элисийских нег,

Вздыхать готов о дымных безднах Скиллы,

В мечтах лелеять с шумом волн — побег?

Что мне, кто знал слепительности Трои,

Кто сирских пленниц к ложам нежным влек,—

Ахайи скудной зеркало пустое,

Сны Пенелопы, Телемака рок?

Иль но пресыщен полным кубком славы,

Не отягчен венцом вселенной всей,—

Как нектара, жду нежащей отравы

Я, опытный, я, мудрый Одиссей?

28 августа 1920

«Будешь помнить!» Прогремела

Мне насмешка Посидона.

Коней бурных он направил

В глубь взволнованного лона,

В свой коралловый чертог.

Но всем ветрам предоставил

Выть над морем гневный бог,

Плещут, мечут пеной белой

Ярый Эвр, свирепый Нот,

Зверь Борей и Зефир юный;

Понт на шумные буруны

Мчит со мной мой утлый плот.

Все ж со мною — Левкотеи

Неземное покрывало,

Деву мудрости, Афину,

Что не раз в беде спасала,

Я, упорный, помяну.

Плот разрушенный покину,

Кинусь в мутную волну,

Буду плыть к земле смелее:

Знаю, гибельного дня

Сладость будет не такая!

Там, на бреге, Навсикая

Ждет, прекрасная, меня.

20 марта 1921

Нас влекут пурпурные ветрила,

Нежен вздох павлиньих опахал,

Терпкой влагой душно веет с Нила,

В жгучей сини Феб недвижно стал.

Мысли — четки. Выслушай, царица!

Ропот мой безумьем назови.

Пусть в тебе таит свой бред блудница,

Цезарь тож не новичок в любви.

Что ж! пред кем, скажи, в Александрии

Я сложил и фаски и венец,

Взор закрыл на распри мировые,

В Риме кинул золотой дворец?

Иль гетер в столицах шумных мало?

Иль не я владыка всех земель?

Но от хитрых ласк душа устала,

Что мне в снах Киприды лишний хмель?

Нет, египтянка! в изгибе строгом

Губ твоих, в огне холодном глаз

Понял я призыв к иным дорогам,

К большей глуби, соблазнившей нас.

Клонит лик пред сыном Афродита,

Эрос-Мститель гнет священный лук.

Пропасть высшей страсти нам открыта.

Чу! на дне — камней скользнувших звук!

Миродержец, днесь я диадемой

Царственной вяжу твое чело.

Не в Киферу нас влечет трирема,

В даль столетий — фатума весло.

Нам сужден ли сов мгновенной неги?

Прочь Гефестом кованная сеть!

Двум кометам в их надмирном беге,

Нам дано в пример векам алеть.

Так гори, согласно пламенея,